Окно выходит в белые деревья... - Евтушенко Евгений Александрович - Страница 33

33

У ТЕЛЕФОНА-АВТОМАТА

Возле гагринского пыльного сквера, возле гипсового старца-пионера, в автомате: «Приезжай, ты слышишь, Вера?» телефон целуя — странная манера! — этот пьяный гражданин кричал, хрипя. Брел я ночью и шептал у поворота, заглядевшись на рубины самолета: «Пусть ко мне приедет вера во что-то, пусть ко мне приедет вера в кого-то, пусть ко мне приедет вера в себя». Октябрь 1972 Гагра

О, ТОЛЬКО БЫ НЕ ПРИВЫКНУТЬ

О, только бы не привыкнуть к Господнему чуду глаз и в тысячный раз приникнуть к губам, словно в первый раз! Привычка со скукой на морде, со спичкою в дуплах зубов, как пресное море — не море, привычка — уже не любовь. Пусть лучше не вместе, а порознь, но только не задави, привычки товарный поезд, живого ребенка любви! Октябрь 1972 Гагра

«Жизнь, ты бьешь меня под вздох…»

Жизнь, ты бьешь меня под вздох, а не уложить. Я до девяноста трех собираюсь жить. Через сорок три годка — потерпи, казак! — вряд ли станет жизнь сладка, но кисла не так. Будет сорок семь тебе, мой наследник Петр, ну а батька в седине все же будет бодр. Будет он врагов бесить, будет пить до дна и на девочек косить глазом скакуна. Будет много кой-чего через столько лет. Результатец — кто кого — будет не секрет. Встретят улицы и рю общую зарю. Я в Мытищах закурю, в Чили докурю. Телевизор понесут под колокола на всемирный Страшный суд за его дела. Уничтожат люди рак, бомбу, телефон. Правда, выживет дурак, но не так силен. Зажужжат шкивы, ремни. Полный оборот — и машина времени Пушкина вернет. 1972

«Бессердечность к себе — это тоже увечность…»

Бессердечность к себе — это тоже увечность. Не пора ли тебе отдохнуть? Прояви наконец сам к себе человечность — сам с собою побудь. Успокойся.                    В хорошие книжки заройся. Не стремись никому ничего доказать. А того, что тебя позабудут, не бойся. Все немедля сказать —                                              как себя наказать. Успокойся на том,                                     чтобы мудрая тень Карадага, пережившая столькие времена, твои долгие ночи с тобой коротала и Волошина мягкую тень привела. Если рваться куда-то всю жизнь,                                                            можно стать полоумным. Ты позволь тишине                                     провести не спеша по твоим волосам. Пусть предстанут в простом освещении лунном революции,                          войны,                                        искусство,                                                                      ты сам. И прекрасна усталость, похожая на умиранье, — потому что от подлинной смерти она далека, и прекрасно пустое бумагомаранье — потому что еще не застыла навеки рука. Горе тоже прекрасно,                                       когда не последнее горе, и прекрасно, что ты                                       не для пошлого счастья рожден, и прекрасно какое-то полусоленое море, разбавленное дождем… Есть в желаньях опасность                                                 смертельного пережеланья. Хорошо ничего не желать,                                                   хоть на время спешить отложив. И тоска хороша —                                    это все-таки переживанье. Одиночество — чудо.                                          Оно означает — ты жив. 1972 Коктебель

«Я не играю в демократа…»

Я не играю в демократа, когда от Родины вдали всей шкурой чувствую как брата любого нищего земли. Я не играю в гуманиста, когда у драного плетня под переборы гармониста крестьянской песней ранен я. Я не играю в либерала, когда хочу, чтобы сперва жизнь у людей не отбирала их небольшие, но права. Я не играю в патриота, когда под волчье улюлю хриплю в тайге в тисках болота: «Россия, я тебя люблю». Я не играю в гражданина земного шара, если мне так жаль тебя, парижский рынок, с Арбатом старым наравне. И ни в кого я не играю, ни у кого не в кабале, или в избе, или в вигваме, на сцене или в кабаке. Ни тем, ни этим не в угоду я каждый день бросаюсь в бой и умираю за свободу — свободу быть самим собой. 1972