Христос - Морозов Николай Александрович - Страница 94

94

Тут все о Серапионах. Имя это, как мы видели, происходит от сокращения Озирис-Апис, и в биографии этого последнего тоже нет ничего реального. Идеология здесь чисто монашеская: возвеличение праздной жизни на чужой счет после раздачи всего своего имущества, вплоть до рубашки и даже самого Евангелия, учащего это делать. Дальше этого идти нельзя!

Если евангелист Марк, учивший этому, ждал в бесплодной пустыне 95 лет некоего ученика, чтобы умереть спокойно, то, соединив это легенду с вышеприведенной, где, даже по нечаянному слову Марка, гора до небес, на которой он жил, двинулась в море, мы получим яркую иллюстрацию для теологического описания последних лет жизни первого из евангелистов.

Вот почему, хотя тут нет ни одного слова, похожего на реальную жизнь, я считаю Марка Элладского, давшего повод к этой легенде, за реальную личность и за того самого, который написал простодушнейшее из всех Евангелий. Фактическим является здесь только его почти столетняя долговечность, его образование в Афинах, последующее мистическое настроение и бегство от людей и особенно от женщин в пустыню Хартума.

Какой повод мог бы быть причиной этого? Скорее всего землетрясение, о котором и рассказывается, как бывшем в день, когда его волочили по улицам Александрии, крича: «Тащи быка в бычье стойло!» Если допустить, что при землетрясении погиб не он сам, а только все его семейство, то его бегство от людей стало бы легко объяснимо.

Глава IV.

Иоанн Дамасский, как автор Евангелия Иоанна.

(676 — 777 гг.) Его небесный символ — созвездие Орла (вместо Пегаса, по непониманию).

Евангелие Иоанна так высоко стоит над всеми другими по художественности своей отделки, что во многих главах его можно скорее принять за поэму, чем за биографию Василия Великого, или Иисуса. Написать такую книгу мог только один из величайших ученых и писателей средневековья, который не мог быть трансплантирован из своего времени в I век нашей эры, не оставив какого-либо следа на прежнем месте. Это не мог быть автор Апокалипсиса: слог Евангелия другой, и только гипноз детских внушений заставлял меня долго останавливаться на Иоанне Златоусте, как на авторе обеих книг. Я признаюсь, что долго у меня не хватало смелости заглянуть в более поздние века, чем конец IV и начало V века, чтобы поискать там подходящее лицо для автора этого Евангелия.

Но вот были исследованы мною библейские пророки, оказавшиеся подражаниями Апокалипсису, принадлежавшими по обнаруженным в них астрономическим указаниям средине V века. А между тем, они уже известны авторам всех Евангелий, и притом даже в апокрифическом виде, удаленными в глубокую древность!

«Может быть — думал я, — евангельские ссылки на пророков, это вставки последующих редакторов? Но не все могло быть объяснено таким способом».

Особенно влияли на меня вступительные слова Евангелия Иоанна:

«В начале было Слово, и Слово было у бога, и Слово было бог. От начала было Слово у бога, и без него не произошло ничто из происшедшего. В нем была Жизнь, и эта Жизнь была Светом для людей, и Свет Слова светит во тьме, и тьма его не объемлет».

«Был человек, посланный богом, имя ему Иоанн. Он не был Свет, но пришел, чтобы свидетельствовать о Свете. Был Свет истинный, который просвещает всякого человека, приходящего в мир; в мире был, и мир произошел от него, и мир его не узнал. Он пришел к своим, и свои его не приняли, а тем, которые приняли его, дал власть быть детьми бога» (1, 1 — 13).

Идеология «Слова», как некоей таинственной творческой силы, была началом уже средневекового христианского богословия, и мы видим в ней уже не воспоминание о когда-то виденной автором реальности, а полную глубину средневекового мистицизма.

Этого не мог написать человек, лично знавший Иисуса, как реальную личность, с его утренним вставанием с постели, с его вечерней сонливостью, с ежедневным разжевыванием и глотанием, как и все другие, своей пищи, с удовольствием от красивой новой накидки на своих плечах, с огорчением и досадой, если неожиданно разорвался ее край, зацепившийся за древесный сук, с напряженным изучением какой-нибудь ученой книги, с ухаживанием за знакомыми девушками и т. д., и т. п.

Обращение такой живой и реально виденной человеческой личности в отвлеченное представление о каком-то бестелесном слове психологически невозможно.

Даже и для меньшего превращения хорошо знакомого человека в сына божия необходимы были, по крайней мере, десятилетия.

Возьмем реальный случай.

Когда был убит народовольцами в 1881 году император Александр II, в сановном петербургском духовенстве возникла льстивая мысль причислить его тотчас же к лику святых и этим заслужить щедрые милости его наследника Александра III.

Один генерал, чрезвычайно похожий на погибшего императора, стал по вечерам ходить по галереям петербургских соборов, а его тайные помощники говорили: «Смотрите! Это идет убитый император».

Такие суеверные слухи стали распространяться по России и были доведены до его преемника Александра III, с намеками на причисление его отца к святым и к мученикам, но идея молиться иконе своего отца показалась и самому новому царю и всем его родственникам, лично знавшим покойного императора, такой смешной, что Александр III поручил расследовать тайной полиции это дело и, узнав причину, запретил усердному генералу делать дальнейшие прогулки. Так, по крайней мере, передал мне, уже находившемуся в заточении и ожидавшему суда, допущенный ко мне перед ним защитник Рихтер.

Действительно, мысль увидеть своего собственного брата, отца или дядю, или просто хорошего знакомого, в виде святого чудотворца, и стоять на коленях перед его иконой едва ли у кого-нибудь могла возбудить какое-либо религиозное чувство, кроме тайного смеха и стыда. И вот новый святой царь не удался, и задумавшие его слишком рано сановники были настолько сконфужены и огорчены неудачей, что уже до смерти Александра III не поднимали об этом вопроса.

Но вот на престол вступил Николай II, поспешивший открыть мощи Серафима Саровского, и идея возвеличить новейших русских императоров, приписав им происхождение от святого предка, вновь появилась у петербургских духовных придворных, но они стали уже умнее. Они поняли психологическое неудобство заставлять людей, хорошо знавших близкого им человека, искренне поверить, что он вдруг стал святым, наравне с такими божьими угодниками, о реальной жизни которых они не имели непосредственного представления, и потому заменяли ее продуктами своего благочестивого воображения.

Вследствие этого кандидатом в самодержавные святые был намечен император Павел, современников которого и личных знакомых уже не было в живых. Священники Петропавловского собора начали распространять в суеверной массе слухи, что над его гробницей по ночам появляется таинственный свет и молящиеся Павлу I получают исцеление от недугов и всякую помощь в житейских делах.

Перед началом мировой войны я сам имел в руках две брошюрки, не поступившие в обычную продажу в магазинах, но отпечатанные на церковный счет и раздававшиеся молящимся в этой церкви в большом количестве экземпляров. Там бесстыдно описывались многие вымышленные чудеса от его гробницы, и, между прочим, говорилось, что он очень помогает должникам против заимодавцев. Так, один бедный человек, по имени А. или Б., не помню (обе эти брошюры взяли скоро мои знакомые и не возвратили), помолился императору Павлу о помощи, и тотчас Павел явился заимодавцу во сне и так его усовестил, что на следующее же утро тот побежал к своему должнику и при нем же разорвал в мелкие клочки его расписку.

Демагогический расчет инициаторов здесь был очевиден: возможность занимать деньги без отдачи была, по мнению авторов, особенно приятна их пастве, а потому и иметь специально святого по части устранения заимодавцев было очень желательно. Тут же был представлен и текст соответствующей молитвы Павлу.