Литературные сказки народов СССР - Гоголь Николай Васильевич - Страница 68

68

Видит царь, человек непутный, не полцарства жаль, жаль царевну Лисаву, и говорит своим слугам:

— Что, мои верные слуги, малюты, а скажем, что сказку слыхали, и подпишемте.

— Слыхали, подпишем! — зашипели скурлаты.

Тут царский писчик столбец настрочил, скрепил, и все подписались,

что слыхана сказка, все ее слышали.

Тем дело и кончилось.

* * *

С утра сидел скоморох в кабаке, пить не пил, пьян без вина.

— Что ж, Лексей, — подзадоривала голь, — полцарства и царскую дочь?

— Не допустят! — каркала кабацкая голь.

В третий раз третьим вечером приходит скоморох к царю.

— Ваше царское величество! Изволь меня напоить-накормить, я вам буду сказки сказывать.

А уж скурлаты на своих местах, задрали нос, брюхо выпятили:

так и дадут они скомороху полцарства и царскую дочь,  — хитер скоморох, скурлат вдвое хитрей.

Вышла и царская дочь Лисава, царевна прекрасная.

Накормили скомороха, напоили, посадили на стул.

— Сказывай, слушаю, — сказал царь.

И стал скоморох сказки сказывать.

А как был у меня батюшка  — богатого живота человек; он состроил себе дом, там голуби по крыше ходили, с неба звезды клевали; у дома был двор  — от ворот до ворот летом меженным днем, голубь не мог перелетывать; и на этом дворе был вырощен бык: на одном рогу сидел пастух, на другом  —  другой, в трубы трубят и в роги играют, а друг другу лица не видно и голоса не слышно; и была еще на дворе кобылица: по три жеребят в сутки носила, все третьяков-трехгодовалых; и жил он в ту пору весьма богато; и ты, наш великий царь, занял у него сорок тысяч денег  —

— Слыхали ли этакую сказку?

— Слыхал, — сказал царь.

— Слыхали! — гаркнули скурлатые.

— Слыхали? — сказал скоморох, — а ведь царь до сих пор денег мне не отдает!

И видит царь, дело нехорошее:

либо полцарства и царевну давай, либо сорок тысяч денег выкладывай.

И велит скурлатам денег сундук притащить.

Притащили скурлаты сундук.

— На, бери, — сказал царь, — твое золото.

Поклонился скоморох царю,

поклонился царевне, поклонился народу.

— Не надо мне золота, не надо и царства, дарю без отдарка!

И пошел в кабак с песнями.

А царевна Лисава прекрасная стоит бела, что березка белая.

Потихоньку, скоморохи, играйте, потихоньку, веселые, играйте, у меня головушка болит, у меня сердце щемит!

Медведчик

Шел медведчик большой дорогой, вел медведей.

С медведями ходить трудно — медведь так в лес и смотрит, тоже поваляться охота в теплой берлоге — берлога насладена медом! — вот и изволь на скрипке играть, отводи медвежью душу.

За Филиппов пост наголодался медведчик, нахолодался.

Плохо нынче скомороху!

И то сказать: без скомороха праздник не в праздник, а всяк норовит лягнуть тебя побольнее, либо напьются, нажрутся, и скомороха не надо.

Застигнул медведчика вечер: куда ему с медведями, позднее время!

А стоял на дороге постоялый двор богатый. Просит медведчик хозяина пустить на ночлег.

А хозяин и слышать не хочет.

Прошел слух, будто ездят по большим дорогам начальники, проверяют перед праздником чистоту на дворах. И была хозяину грамотка подброшена, что ночью нагрянет к нему начальник для проверки.

Вот хозяин, кто б ни попросился, всем и отказывал.

— Я не пускаю не то что тебя с твоими супостатами, я и извозчиков не пускаю: обещался нынешнее число сам губернатор у меня быть.

А работник и говорит:

— Хозяин, — говорит, — отведу я их в баню: в предмыльник поставят медведёв, а сами в бане.

Уперся хозяин: и то и другое, и неудобно, и что губернаторские кони услышат медвежий запах, и будут пугаться.

А уж ночь охватывает, ночь — звезды, крепкий мороз.

Просит медведчик: медведей ему жалко — звезды, как льдинки, горят, крепкий мороз!

Ну, хозяин и согласился.

— Отведи их в баню с медведями, — сказал работнику, — да затвори покрепче, а ключи у себя держи, кто знает!

Отвел работник медведчика в баню, запер ворота и стал с хозяином звонка слушать, гостей поджидать.

* * *

Остался медведчик с медведями в бане.

И тепло ему и медведям тепло, да все неспокойно — и сам не спит, и медведи не спят:

Миша лапу сосет, а медведица Акулина ноздрями посвистывает.

Не мертво, никак не уснуть: то Акулину погладит, то Мишу потреплет.

О чем медведица думала, невдомек медведчику, только недоброе думала, губой пошлепывала, или чуяла недоброе, да сказать не могла?

Миша тот свое думал: пройтись бы ему на пчельню пчелок поломать! — охотник был до меда медведь, лапу сосал.

Встал медведчик, потрепал лапы, потрогал медвежьи уши.

«Постой, — подумал, — прочитаю заговор, чтобы медведей ножи не брали, кто знает!»

— Мать сыра земля! — поклонился медведчик Мише, поклонился Акулине.

Мать, сыра земля, ты железу мать, а ты, железо, поди в свою матерь землю, а ты, дерево, поди во свою матерь дерево, а вы, перья, подите в свою матерь птицу, а ты, птица, полети в небо, а ты, клей, побеги в рыбу, а ты, рыба, поплыви в море, а медведю Мише, медведице Акулине было бы просторно по всей земле! Железо, уклад, сталь, медь, на медведя Мишу, на медведицу Акулину не ходите, воротитесь ушьми и боками! Как метелица не может летать прямо и приставать близко ко всякому древу, так бы всем вам не мочно ни прямо, ни тяжко падать на медведя Мишу, на медведицу Акулину! Как у мельницы жернова вертятся, так бы железо, уклад, сталь и медь вертелись бы круг медведя Миши, медведицы Акулины, а в них не попадали! А тело бы медвежье было не окровавлено, душа не осквернена; а будет мой приговор крепок и долог.