Набат. Книга первая: Паутина - Шевердин Михаил Иванович - Страница 28

— Видишь?

— Что?

— Люцерновое поле. Алаярбек Даниарбек приведет сюда лошадь и…

— Но разве я пролезу. Я толстая, — улыбнулась Жаннат.

Раскрыв большой перочинный нож, Петр Иванович осторожно оторвал штукатурку и попытался высвободить сырцовый кирпич. Он поддавался плохо.

— Я сейчас помогу, — заговорила Жаннат и начала выламывать кирпич своими тонкими, но сильными пальцами. — Ах, — вдруг отпрянула она.

Большой скорпион, шурша, выскочил из щели между кирпичами и побежал, задрав хвост, по стене.

— Осторожно, — беспокойно заметил доктор.

Кирпичи от толчка упали наружу, и прохлада полей ворвалась в комнату.

— Ну, вот теперь и я пролезу, — сказала Жаннат.

— Теперь сиди и жди, не шевелись!

Опустив сюзане, доктор вышел в переднюю комнату, сел за свои записки. Но тут же он услышал голос Даниарбека:

— Почтенный мой хозяин доктор изволит работать.

Доктор прислушался. Чей-то голос настойчиво повторял: «Больная нога… Соблаговолите».

— Кто там? — крикнул Петр Иванович. Он вынул из ящика вороненой стали наган и положил его на стол, прикрыв листом белой бумаги.

Портьера раздвинулась, и свет упал на подобострастное и в то же время скривившееся лицо Хаджи Акбара. Рассматривая багровые угри, глазки-пуговки и широченный нос Прыщавого, доктор представил себе эту отталкивающую физиономию рядом с очаровательной головкой Жаннат. «О господи!» — пробормотал он и громко спросил:

— Чего тебе?

Хаджи Акбар подозрительно обежал взглядом каждый уголок, каждый предмет в комнате и остановился испытующе на портьере, скрывавшей дверь, ведущую в спальню. Глазки толстяка сверлили портьеру, ноздри плоского носа ходили ходуном. Он высматривал, вынюхивал, и в глубине сознания доктора невольно шевельнулась мысль: а что, если он по запаху определит, что Жаннат здесь. Эдакая плотоядная скотина! Еда нужна людям, чтобы жить и мыслить, а с точки зрения Хаджи Акбара жизнь существует для жратвы. Черт побери: а вдруг видели, как девчонка вошла сюда; не дай бог, она чем-нибудь сейчас стукнет в спальне. Острыми буравчиками глаза Прыщавого впились в спокойное лицо доктора. Чувствуя, что начинает краснеть, доктор резко повторил вопрос и встал:

— Чего вам, я спрашиваю?

— О, тысяча тысяч извинений, — забормотал Хаджи Акбар. — Соблаговолите отнестись к нашей просьбе со всей снисходительностью. Дорогой гость нашего Павлиньего караван-сарая господин святой дервиш сеид Музаффар, да снизойдет на него свет милости аллаха, соблаговолил изъявить желание…

Прыщавый оказался уже посреди комнаты, лицо его было полно настороженного внимания, уши словно стали острее и длиннее, он как-то боком приближался к внутренней двери, и все его большое тело напряглось.

— Чего тебе? — Петр Иванович вышел из-за стола и встал перед портьерой. Листок бумаги сдвинулся, и блеснула вороненая сталь. Лицо Прыщавого сразу перекосилось, в глазах появилось дикое выражение. Он соображал. Правда, мысли его работали туго, но какие-то обрывки мысли о связи между бегством Жаннат и этим револьвером шевелились под толстой черепной крышкой.

— Вы такой воспитанный… вежливый и смотрите… — доктор глазами показал на следы, шедшие от двери.

Совсем обычным тоном, отбросив цветы красноречия, Прыщавый проговорил:

— Извините… Забыл про грязь… те… калоши… те… — Он начал пятиться к выходу.

На пороге он вспомнил о деле, приведшем его к доктору:

— Наш гость сеид Музаффар просит полечить его… у него нога разболелась.

— Хорошо.

Доктор подошел к полочке и, нарочно гремя пузырьками и звеня инструментами, начал отбирать бинты, мазь. Уголком глаза он следил за выражением лица Прыщавого, который подался вперед всем телом и прислушивался. Чертыхаясь про себя, Петр Иванович слышал за дверью спальни какое-то шуршание. Поэтому он нарочно уронил первую попавшуюся коробочку, выругался и, обернувшись, закричал:

— Я приду.

Все еще пятясь, Хаджи Акбар нехотя пролез в дверь, зацепился и чуть не оборвал драпировку. Когда он исчез, доктор вытер платком лоб, бормоча: «Рыцарь, рыцарь», сунул револьвер в карман и вышел.

После яркого света лампы темень ослепила его. Но он почувствовал, что рядом, на ступеньке крыльца, стоит Даниарбек.

— Ну, где хозяин?

— Вон он, около дерева.

Действительно, огромная фигура Хаджи Акбара уже виднелась в желтом пятне света посреди двора.

— Тоже место выбрали, рядом с дерьмом, — пробормотал доктор. — Вот что…

Он быстро шепнул что-то на ухо Даниарбеку, а спустя минуту молча и сердито осматривал при свете жестяного фонаря ногу больного.

— М-да, батенька. Где это вы так разбередили себе? Придется полечить. В наших тропиках недолго злокачественную язву заработать. Дайте теплой воды…

— Мы… — сказал слабым голосом сеид Музаффар, — путешествуем не в коляске и не верхом… Мы странники. Посох — наша опора.

— Издалека идете? — смазывая рану, говорил доктор. — Разве не с вами мы встречались… на Черной речке?

Хозяин ушел за водой, и они остались одни.

— Доктор, — к величайшему удивлению Петра Ивановича вдруг чисто по-русски сказал потомок пророка. — Сейчас придет этот… Хаджи Акбар. Он клянется, что его жена у вас. На улицах — его люди, на крышах, у ворот — его вышибалы. Берегитесь! О нога моя, нога моя! — перешел он на узбекский язык. — А мне еще идти тысячу верст…

Из темноты появился Хаджи Акбар с кумганом.

— Ничего, ничего, полежите денька три, и все пройдет, — многозначительно сказал доктор.

Сделав перевязку и собрав инструменты, он вернулся к себе. У ворот он столкнулся с Алаярбеком Даниарбеком, ведшим коней на поводу.

— Куда вы?

— На арык. Попоить коней, — громко сказал джигит и чуть слышно добавил: — Куда вы приказали.

— Ну, давайте, только побыстрее.

Вернувшись к себе, доктор закрыл дверь на задвижку, притушил чуть-чуть огонь лампы и вошел в спальню. Жаннат безмятежно спала, раскинувшись на кровати, открыв рот и тихонько всхрапывая. В черной рамке волос ее раскрасневшееся во сне лицо поражало строгой восточной красотой. Грудь под тонкой материей трепетно вздымалась и опускалась.

— Так вот что за шум слышал твой муженек, красавица. Ты храпишь, душенька. Грех непростительный. Учтите это, господин рыцарь Тристан, и да умерит это восторги перед вашей неземной красотой, Изольда.

Иронически улыбаясь, доктор потушил лампу. Откинув сюзанэ, он смотрел в темноту на мерцавшие в бархате неба алмазы звезд и думал.

Но о чем мог думать не слишком молодой, проживший полную лишений и трудностей жизнь человек, которого не баловали ни лаской, ни дружбой, когда рядом с ним находилось полное дикой прелести и доверчивости молодое существо.

Доктор и Жаннат до этого дня не сказали друг другу ни слова. Несколько раз они обменялись мимолетными взглядами. Прыщавый держал свою жену взаперти, позволял ей выходить из грязного чулана только в случаях крайней необходимости. Хаджи Акбар упорно сидел в Павлиньем караван-сарае и как будто даже не собирался перебраться в гораздо более удобный, приспособленный для жилья собственный дом.

Доктор не мог не проникнуться глубоким сочувствием и жалостью к Жаннат. Может быть, беспомощность молодой женщины и добродушная внешность доктора способствовали возникновению каких-то взаимных симпатий, но в этом никогда не отдавал себе отчета доктор, над этим не задумывалась и не собиралась задумываться Жаннат.

Доктор очнулся. Странно, глаза его были влажны. Черт знает что такое! Шуршало что-то в поле. Послышалось всхрапывание, позвякивание. В темноте возникли движущиеся серовато-белые пятна, Алаярбек Даниарбек на сером коне вел под уздцы белую маленькую лошадку — своего Белка.

Доктор оборачивается, подходит в темноте к кровати и негромко окликает:

— Жаннат, вставай!

Но она не просыпается, а только всхрапывает громче. Доктор осторожно кладет руку ей на плечо и встряхивает.

— Убирайся! — почти кричит Жаннат и садится на кровати. — Уходи!