Перешагни бездну - Шевердин Михаил Иванович - Страница 116

—  А кто мог заподозрить в фанатике Пир Карам-шахе госпо­дина полковника Лоуренса?.. Итак,  мы полагаем, — и  «мы» про­звучало так многозначительно, что лицо вождя вождей сделалось озабоченным,— полагаем — Алимхан не годен в качестве главы и руководителя. Истерические его лозунги и установки в консер­вативном панисламисчском стиле отпугивают всю немусульман­скую Индию, не говоря уже об исмаилитах. Нежелателен и ваш протеже Ибрагимбек — оголтелый фанатик и садист.

—  Это ново!

—  Придётся искать решение, приемлемое в широком плане. Британия выступит освободительницей мусульман Туркестана от гнета большевиков. Опереться придется не на Алимхана и не на Ибрагимбека, а на умеренное крыло Бухарского центра и таких деятелей, как Усман Ходжа, Чокаев, Валидов с их туманными ло-зунгами «демократий» и «республик».

Пир Карам-шах вскочил:

— Потянуло гнильцой либерализма Артура Гендерсона и Макдональда! Захватили министерские портфели и суют нос в коло­ниальную политику. Когда конь ломает ногу, и лягушка — жере­бец! Это конец империи! Азиатам чужда самая мысль о республи­ке. Азиаты привыкли сдирать с либералов кожу и сажать их на кол. Мы очищаем Туркестан от всяких там либералов, а вы, мисс, навязываете нам всякую шваль.

До сих пор под взглядом стальных глаз мисс Гвендолен-экономки вождь вождей держался скованно. Но вот он стряхнул гипноти­ческие оковы и предстал   перед   собеседниками диким, свирепым.

—  Никаких полумер! Алимхана к черту! Всяких усманходжаевых к черту! Зелёное знамя войны понесет Ибрагимбек. Меч зульфикар зазвенит на весь Туркес-тан, и звон отзовется во всем мусульманском мире. При первой крови газии осатанеют... кровь, золото, женщины! Первая победа над красными — и все право­вер-ные пойдут за нами. На развалинах Советов мы, воители исла­ма, воздвигнем Великий Бадахшан!

—  К Бадахшану  Ибрагимбек отношения  не имеет.  Бадахшаном мы займемся вместе с Ага Ханом.

—  Нет! Ибрагимбек покорит Бадахшан. К нему мы присоеди­ним китайские    Синцзян с Кашгаром, мусульманские Сычуань, Дарваз, Ишкашим,  Кафиристан!    Столицу федерации  исламских государств учредим здесь, в Пешавере. Мы создадим коалицию с великим Тибетом! Присоединим Туркестан и всех мусульман России. Центрально-азиатская империя под эгидой Британии! Полный крах марксизма на Азиатском континенте! Теперь или никогда!

—  Извините, сэр, еще немного, и вы начнете мечом зульфикаром крушить мебель!

Впрочем, мисс Гвендолен-экономка ничуть не испугалась буй­ных телодвижений Пир Карам-шаха. Её молочно-белое лицо даже не порозовело.   Лишь трепетала левая    бровь, к которой она го и дело прикасалась мизинчиком.

—  Но Тибет — это буддисты.  Северная  Индия — конгломерат религий — иидуисты, исмаилиты, мусульмане, язычники. В каком же виде вы преподнесете им исламское господство? Всё это ма­ло реально.

—  Чего проще! А на что корпоративное государство? Неогра­ниченная  власть!  Сильная рука!  Никаких демократий, профсою­зов, парламентов. Диктатура  элиты из состоятельных и знатной верхушки. Массы трудятся и подчиняются. Предприимчивые и беспокойные умы займем войной, а войну сделаем привлекательным и прибыльным занятием: захватим соседние территории, как это...  «жизненное пространство...» с предоставлением  права  гра­бежа и полной безнаказанности. За нами пойдет вся эта нищая сволочь, подыхающая среди своих скал от голода и холода. И, главное, такой порядок полностью соответствует  жизненному укладу Центральной Азии с её феодалами, князьками, первобыт­ными традициями. Никакой ломки в быту азиатов! Дадим им ору­жие, поманим добычей.   А в какой   упаковке, они   и не заметят. Пойдут за нами с энтузиазмом.

—  За кем?

—  То есть как — за кем! Мы — белые... представители высшей расы, поведем их, а понадобится — и подгоним.

—  Это же... это фашизм!

—  Назовите как  хотите:  халифат,  панисламизм,  пантюркизм, фашизм — азиатский фашизм... Название сути не меняет.

—  Фашизм.

Мисс Гвендолен очень холодно смотрела Пир Карам-шаху в глаза. Она изучала вождя вождей и всё больше убеждалась, что он выходит из-под контроля.

Ей всегда Пир Карам-шах импонировал своим размахом, пред­приимчивостью, энергией. Её пленяла в нем фанатичная предан­ность Британской империи. Лучшего служаки на Востоке Англия не имела. И мисс Гвендолен, называя Пир Карам-шаха «рыцарем империи», в тайне увлекалась этим некрасивым, сухим, желтоли­цым, неприятным по внешности и очень черствым человеком.

И сама черствая, холодная, прямолинейная во взглядах, мисс Гвендолен хотела верить, что Пир Карам-шах податлив на жен­скую ласку. Ей казалось, что она сумеет подчинить его своему обаянию. Были же у него слабости. Смог же он, при всей своей рационалистичности, дать обволочь себя мистикой ислама со всей абсурдностью его догм. Значит, вождь вождей не деревянный, не каменный, а человек из плоти и крови.

Но авантюристические, с фашистким привкусом замашки и повадки Пир Карам-шаха претили мисс Гвендолен. С аристократи­ческой брезгливостью она относилась к фашиствующему сброду сэра Мосли, Муссолини и каких бы то ни было «фюреров» и «дуче». Они нехорошо пахли. И её поразило очень неприятно, что в чело­веке, который привлек её своими недюжинными качествами и раз­махом своей деятельности, вдруг выявились столь отталкивающие взгляды. До глубины души продукт «доброй, старой Англии», мисс Гвендолен, будучи консервативной в своих взглядах и убеждени­ях, решила, что Пир Карам-шах идёт поперек официальной линии Лондона.

Деревянно прозвучал её голос:

—  Вернемся к дочери Алимхана. Вы забываете о болезненной щепетильности восточных людей.    Брачным связям придают они решающее значение. Предполагалось, что Моника, став пусть со­той женой Ага Хана, объединит две азиатские финансовые импе­рии. А попытка просватать девочку за мужлана Ибрагимбека бросила тень на неё. Живому Богу не подходит девица, в репута­ции которой появилось хоть вот такое пятнышко. Возможно, по­тому Ага Хан не решается    провозгласить Монику официально своей женой.                                                                                        

—  А как важно было бы отвезти девушку на север, в Кундуз. Отдать её Ибрагимбеку.

—  Едва ли. Да и не нужно. Судьбу Моники решает Ага Хан, и мы ничего не сделаем, пока он раздумывает.

—  Мое дело меч и винтовка, — отрезал Пир Карам шах. — Да и что там, если пострадает   невинность какой-то   денчонки, когда речь идет об империях!

Он не заметил, что его слова шокировали мисс Гвендолен. Ему не мешало бы помнить, что при англичанке не следует вести раз­говоры на скользкие темы. Девушка в обществе выше подозрений. Если возникает вопрос о потере невинности, конец всяким чув­ствам: мать перестает быть матерью, кормилица требует вернуть молоко, люди отворачиваются.

—  Мирить эмира  с Живым Богом я не собираюсь, — грубо продолжал вождь вождей. — И тот и другой нам мешают. Остает­ся Ибрагимбек. Или Лондон изменил свое мнение?

—  Да! — вмешалась мисс  Гвендолен, опять забыв свое поло­жение экономки, но тут же поправилась: — Впрочем, мистер Эбенезер в курсе последней имперской почты.

—  Новых установок    не получено,— скучно    процедил мистер Эбенезер Гипп. — В Лондоне очень осторожны. Они не говорят ни «за», ни «против».  Они хотят, видимо, прощупать господина главнокомандующего и по-прежнему наста-ивают  на  поездке его в Дакку в генеральный штаб.

—  Черт их побери! Мало им моих дскладов.

—  Однако есть сообщение, что Ибрагим по-прежнему само­вольничает. Устроив кровавую баню хезарейцам и правитель­ственным афганским войскам в Ташкургане и Кундузе, он опаса­ется, мести, боится по дороге  заполучить где-нибудь   в долине Пянджшира или в Хайберском проходе пулю мести в живот. — Мистер Эбенезер довольно всхлипнул. — Это в пуштунском вкусе. Но так или иначе я снёсся со штабом, с Даккой. Вот, ознакомь­тесь, ответ.

Он принес из кабинета папку и раскрыл её. Не вынимая бума­ги, прочитал вслух: