Флэшмен в Большой игре - Фрейзер Джордж Макдональд - Страница 11

«Ну, ладно», — подумал я. Довольно странно, но к тому времени, когда вечером того же дня я вновь приехал в замок уже вместе с Элспет, тошнотворный ужас от мысли, что я могу встретиться с этим русским волком, немного прошел. Я напомнил себе, что теперь мы встречаемся не на его территории, а на моей, и власть, которую он когда-то имел надо мной, осталась в прошлом. Мне стало немного легче и я вдолбил Элспет в голову, что она не должна допустить не малейшего намека насчет моей поездки в Индию или встречи с Палмерстоном. Она приняла все это, широко раскрыв глаза от удивления, и заверила, что не проронитни словечка, но я с раздражением понял, что никакие запреты не смогут надолго удержаться в этой хорошенькой, но пустой головке. Когда мы подходили к дверям зала для приемов, она все мучилась вопросом, какой же свадебный подарок стоит посоветовать королеве для Мэри Сеймур? Я, озабоченный совсем другими мыслями, предложил преподнести новобрачной здорового молодого кучера и тут же пожалел об этом — нет уверенности, что моя женушка именно так и не поступит. Тут двери распахнулись, дворецкий объявил о нашем прибытии и все головы в зале повернулись к нам.

Здесь были: королева, сидящая посреди дивана, между какими-то леди и джентльменом, Альберт, подпирающий камин и вещающий что-то Абердину, которого, похоже, совсем усыпил, с полдюжины других придворных и — Элленборо, уставившийся на меня с другого конца комнаты. После того как мы поклонились и королева произнесла: «О, миссис Флэшмен, вы прибыли как развовремя, чтобы помочь мне разливать чай», я проследил за взглядом Элленборо и обнаружил Игнатьева с другим, похоже, тоже русским дворянином, и парочкой наших джентльменов. Он также уставился на меня не мигая и, клянусь Богом, ни один мускул не дрогнул на его лице; я слегка поклонился Альберту и, когда снова обернулся к Игнатьеву, меня, непонятно почему, охватило отчаянное чувство: «а-пошло-оно-все-к-черту!»

— Мой дорогой граф! — удивленно воскликнул я и все вокруг замолчали.

Королева выпучила глаза и даже Альберт прервал свою речь, обращенную к благородному телу, мирно посапывающему рядом с ним.

— Неужели это граф Игнатьев? — вновь воскликнул я и тут же рассыпался в извинениях. — Прошу простить меня, Ваше Величество, — обратился я к Вики, — это так неожиданно! Я не знал, что граф Игнатьев также находится здесь! Простите меня.

Конечно же, к этому времени она обратилась в само любопытство и мне пришлось объяснить, что граф Игнатьев — мой, так сказать, старый собрат по оружию. При этом я широко усмехнулся в его сторону, королева так же улыбнулась — неуверенно, но вполне удовлетворенно, а Элленборо подыграл мне, шепнув на ухо Альберту, что, как он слышал, во время последней войны я был пленником графа Игнатьева, но и понятия не имел, что это тот самый джентльмен, и Альберт ответил, что находит это весьма примечательным.

— Действительно, Ваше Высочество, я был удостоен такой чести, — произнес Игнатьев, слегка прищелкнув каблуками и при звуках этого холодного голоса дрожь пробежала у меня по спине. Но ему ничего не оставалось делать, кроме как пожать протянутую мной руку.

— Это замечательно, старина! — с чувством проговорил я, обнимая его, словно нежданно вновь обретенного брата. — Где ты пропадал все это время?

Несколько человек вокруг нас рассмеялись, увидев, как бравый Флэш Гарри приветствует старого врага — впрочем, нечто подобное они и ожидали. И когда королеве объяснили ситуацию, она сказала, что это совсем как в истории Фитцджеймса и Родрика Дью. [34]

После этого все было очень весело и Альберт, собрав в кружок нас с Игнатьевым и Элленборо, расспрашивал меня, как мы познакомились, и я вкратце рассказал о том, как попал в плен и как мне удалось освободиться, поведав, каким замечательным тюремщиком был для меня Игнатьев. А этот грубый русский зверь невозмутимо стоял рядом, лишь иногда кивая своей большой темно-рыжей головой, временами прикладываясь к кубку, и только все косился на меня своим странным, наполовину голубым, наполовину карим глазом. Это было все то же красивое, холодное лицо со сломанным носом, которое я запомнил, — стоило мне закрыть глаза — и я снова слышал свист плетей и стоны во дворе казарм Арабата и словно чувствовал прочную казацкую хватку на моих руках.

Альберт, конечно же, был поражен нашей случайной встречей и произнес короткую речь о братстве по оружию, на что Игнатьев вежливо усмехнулся и воскликнул: «Так, так!» Трудно было догадаться, но, полагаю, моему зверю-московиту все это не очень-то нравилось и наверняка он терялся в догадках, почему я притворяюсь столь обрадованным встречей с ним. Но я был сама учтивость — я даже представил его Элспет, и граф поклонился, поцеловав ей руку. Она была с ним сдержанна и холодна настолько, что я сразу догадался — он понравился моей маленькой потаскушке.

Как вы знаете, моя природная дерзость всегда лезет наружу, особенно, если я уверен в своей полной безнаказанности; когда мы с Игнатьевым на несколько минут остались одни, я решил подпустить ему шпильку, чисто из спортивного интереса, так что вполне невинно спросил:

— Вы захватили с собой свой кнут, граф?

Он с мгновение посмотрел на меня, прежде чем ответить.

— Он остался в России, — наконец буркнул он, — и ожидает вас. Так же, как и дочь князя Пенчерьевского, я полагаю.

— Ах, да — улыбнулся я, — малютка Валя. Не слышали, как она там?

— Понятия не имею. Но если ей хорошо, то вы тут ни при чем. — Он покосился на Элспет и окружающих ее придворных. — Не так ли?

— Она никогда на меня не жаловалась, — снова улыбнулся я. — Кстати, если и ячувствую себя превосходно, то вы в этом также не виноваты.

— Это правда, — согласился он и его взгляд кольнул меня, как острие шпаги. — Тем не менее могу ли я предположить, что чем меньше мы будем рассказывать о наших предыдущих встречах, тем лучше? Слушая вашу гм… легенду, рассчитанную, без сомнения, на то, чтобы произвести впечатление на королеву, я понял, что вы по вполне понятным причинам не хотели бы, чтобы ваше истинное поведение стало известным.

— Да ладно, — махнул я рукой, — это уж не твоя забота, старина. — Представь, что подумает двор в Балморале, если узнает, что один очаровательный русский аристократ с забавным глазом на самом деле — кровожадное животное, что он засекал невинных людей до смерти и подвергал пыткам военнопленных? Ты об этом подумал?

— Если вы полагаете, что вас пытали, полковник Флэшмен, — произнес он с непроницаемым лицом, — то я могу позавидовать вашему воображению, — он поставил свой бокал. — Я нахожу этот разговор скучным, так что, если вы позволите… — и он отошел.

— Сожалею, что вам приходится скучать, — заметил я вдогонку. — Ох, я и забыл, ведь вы на этой неделе еще никому не перерезали глотку и не поджарили ни одного крестьянина.

Конечно, с моей стороны, это было глупо — еще два часа назад, я весь дрожал от одной мысли вновь встретить его, а теперь дразнил этого зверя, получая настоящее удовольствие. Но я не могу удержаться от насмешки, когда у врага связаны руки, как вам может рассказать Томас Хьюз. [35]Здесь, среди чайных чашек и подхалимов, лебезящих перед королевской семьей, Игнатьев уже не казался таким ужасным. Между тем подали сэндвичи с кресс-салатом, Элленборо тяжеловесно флиртовал с Элспет, а королева жаловалась Абердину, что, по мнениюее дядюшки Леопольда, лорда Хардинга убила пресса.Да, Игнатьев был теперь совсем нестрашен — без своих цепей и виселиц, без крепостных казематов, без власти над жизнью и смертью и без толпы головорезов-казаков из охраны. Но мне нужно было бы помнить, что люди, подобные Николаю Игнатьеву, опасны всегда и везде — особенно, когда вы менее всего ожидаете этого.

Так что я был далек от ожидания чего-то особенного на следующий день — последний полный день, который мне предстояло провести в Балморале. Помнится, это было ненастное морозное утро; снежные шквалы перемежались с дождем и тяжелые тучи спускались от Лохнагара. Словом, один из тех дней, когда хочется не высовывать носа из дома, растопить пожарче камин и провести время за пуншем и бильярдом. Но — не для принца Альберта. Ему, видите ли, доложили о большом стаде королевских оленей в Баллох Бью, и нам не оставалось ничего, кроме как, проклиная все на свете, собираться на охоту.