Страж - Ласки Кэтрин - Страница 4

4

Ты, Гром-Сердце, уходи,Оставь кости позади!Ты закрой свои глаза,Чтоб не падала слеза.Не гляди назад с тоской,Песню грустную не пой.В Урсулане тебя ждетЗвезд блестящих хоровод.Выше к звездам поднимайся,На земле не оставайся!Обернись ты дымкой светлойИ подай мне знак небесный.Сын твой смотрит на тебяИ прощается, любя.Он уже не тот щенок,Что прожить один не мог.Он не сгинул, не пропал,Стражем он дозорным стал.Не тревожься ты о нем,Его взгляд горит огнем.Помнит он чудесный год,Как мы жили без забот.Помнит он вкус молока,Помнит, как текла река,Нежный взгляд и сердца бой…Только ты иди, не стой.Не волнуйся, уходи,Оставь кости позади!

Глава пятая

Кровь и Шипы

В первый месяц лета, когда солнце поднимается выше всего и идет по небу рука об руку с луной, наступает самый длинный день. В этот единственный день в стране Далеко-Далеко цветет огонь-трава. Под лучами яркого солнца и его сестрицы луны на колючих стеблях распускаются крошечные алые бутончики. Листья у огонь-травы мягкие и сочные; в них много жидкости, от которой у волков начинается приятное головокружение. Вот только добраться до этих листьев сквозь острые, похожие на волчьи зубы шипы вовсе не легко.

И хотя цветы на огонь-траве появляются в самый разгар жаркого лета, они знаменуют поворот земли в сторону зимы. Дни становятся всё короче и короче; серебристая полоска света, сияющая на севере ночью, – всё у́же и у́же, пока не исчезает совсем; солнце по вечерам садится всё раньше. В день, когда зацветает огонь-трава, волки из страны Далеко-Далеко устраивают Праздник Крови и Шипов. Его отмечают во всех кланах, но особенно шумно – у МакХитов: там дело часто доходит до грубостей и драк, а так называемые «дружеские поединки» порой заканчиваются смертью.

В бытность свою глодательницей Эдме старалась в этот день не попадаться на глаза остальным членам клана. Однако сейчас, стоило ей только появиться в лагере Каррег Гаэра, шум и вой тут же прекратились и все взгляды обратились на нее. Волкам явно не нравилось, что Эдме пришла в стаю с выпрямленным хвостом и гордо поднятой головой. На морде волчицы застыло выражение крайнего негодования. Ничуть не смущаясь, она прошла прямо к гаддерхилу – церемониальной пещере вождя.

– Что ей нужно? – шептались между собой одни волки. – Да еще в День Крови и Шипов?

– Посмотрите на ее хвост и уши, – бормотали другие. – Быстро же она усвоила позу превосходства.

– Нет, я ни за что не улягусь перед ней в пыль, – добавляли третьи.

Услышав последнюю фразу, Эдме едва не рассмеялась. «Уже завтра или даже раньше вы сами будете меня умолять об этой чести. Но я уйду, уйду к Кольцу как одиночка».

Одиночкам, бесклановым волкам, которых их матери оставили умирать в лесу, дозволялось принимать участие в гаддерглоде, и если они побеждали, то тоже становились членами Стражи Кольца Священных вулканов. В каком-то смысле Фаолана тоже можно было назвать одиночкой, потому что он не сразу вернулся в клан, а некоторое время жил сам по себе.

Эдме теперь нужно во всеуслышание заявить, что она одиночка, – сначала МакХитам, а затем и всем остальным кланам. Слаан-лиф – это путешествие в поисках истины и примирения. Ну что ж, истину она уже обнаружила, а сейчас добьется и примирения.

У входа в гаддерхил Эдме увидела Дунбара МакХита – тот с трудом передвигал лапы, почти повиснув на одном из своих лейтенантов. Поперек морды вождя от глаза до шеи шел шрам, на котором не росла шерсть; эта отметина придавала Дунбару особенно свирепый вид. Правда, сейчас он выглядел, скорее, смешно: по густой шерсти стекали струйки крови, свидетельствуя о том, что вождь тоже пытался добраться до сока огонь-травы. Судя по поведению Дунбара МакХита и по тому, что он едва держался на лапах, ему это удалось. «Интересно, протрезвеет ли он, когда я сообщу о причине своего появления в клане?» – усмехнулась Эдме.

– А ты что тут забыла, про́клятая волчица, отродье сумрачного мира? – начал он. – Неужели они от тебя отказались? Не справилась?

– Дело не в Страже. Я просто хочу кое-что выяснить.

– О чем она? – повернулся вождь к лейтенанту, и тут его вырвало.

Мех на загривке Эдме встал дыбом, отчего она сразу словно стала выше ростом. В единственном глазу вспыхнула ослепительная зеленая искра, и, заметив ее, вождь с лейтенантом словно по команде отвернулись от волчицы, как отворачиваются от жалящих лучей солнца во время затмения.

– Идите в гаддерхил и сзывайте рагнайд, – властно приказала Эдме.

Дунбар МакХит неожиданно замер, слегка поджав хвост, – едва намечая позу покорности. Лейтенант маячил позади и, наоборот, держал хвост почти трубой, словно уговаривая вождя не терять присутствия духа. А Эдме тем временем гордо прошла в пещеру.

«Не могу поверить», – думала она. Как будто весь мир перевернулся с ног на голову! Она ведет своего вождя в церемониальную пещеру! Она приказывает ему или, по крайней мере, делает вид, что приказывает!

Вслед за ними в гаддерхил вошли около десятка волков – до листьев огонь-травы они уже добрались полным составом, но кто-то явно успел съесть больше. Все они бросали на Эдме настороженные взгляды. Немудрено: их бывшая глодательница разительно изменилась. Внешне она оставалась все той же одноглазой и неприглядной маленькой волчицей. Но сейчас, вздыбив мех на загривке и приподняв хвост, она казалась больше и внушительней, особенно рядом с взъерошенным вождем, заляпанным собственной кровью и с застрявшими в шерсти колючками.

Дунбар принял позу покорности, но не до конца – он словно шутил, притворялся, как щенок, который только учится себя вести.

Среди вошедших была и обея клана, Эйрмид. Совершенно белая, ничуть не запятнанная кровью, волчица казалась клочком тумана, занесенным в пещеру вечерним ветром.

Собрав остатки здравомыслия, Дунбар МакХит подошел к Эдме:

– Зачем ты вернулась, если фенго Стражи тебя не изгонял?

– А с какой стати фенго меня изгонять? Или для этого есть причины?

Вопрос повис в воздухе, слишком холодном для Праздника Крови и Шипов.

– Нет, конечно же, нет!

«Как-то слишком бурно он протестует, – подумала волчица. – Разве это не подозрительно?»

– Я ведь родилась несчастным малькадом, верно?

Эдме повернулась к обее, которую пока еще не все успели заметить.

– Да, Эйрмид, выйди вперед, – предложил Дунбар. – Ведь это ты относила малькада на тумфро. Подтверждаешь мои слова?

– Я предпочту хранить молчание, вождь.

– Мы твоего мнения тут не спрашиваем! – взорвался он, на негнущихся ногах проковылял к Эйрмид, схватил ее зубами за загривок и подтащил поближе к костру.

– Не оскорбляй обею! – Эдме уверенно ткнула Дунбара головой в бок. – Моя история мне уже известна. Я не родилась малькадом – меня им сделали! Кто вырвал мне глаз? Не ты ли, Дунбар?

Послышались изумленные вздохи. До сих пор ни один волк не смел так разговаривать с вождем. А Эдме не только ткнула его в бок, но и обратилась без титула и по имени.

– Кто тебе такое сказал? – процедил Дунбар МакХит сквозь зубы. – Кто?

– Неважно кто. Просто выслушай меня, и выслушай внимательно.

В гаддерхиле нарастало напряжение. Внутрь один за другим заходили остальные волки, многие из них были пьяными, и Эдме начинало казаться, что она стоит на краю бездонной пропасти. Некоторые из присутствующих являлись членами рагнайда – кланового суда, имевшего право толковать законы, регулирующие жизнь волков из страны Далеко-Далеко. Струйки крови на шкурах кое-где смешивались с тающими снежинками. «Как странно, – подумала Эдме. – В Праздник Крови и Шипов идет снег!»