Закон тридцатого. Люська - Туричин Илья Афроимович - Страница 49

Люська прошла длиннющим глухо-гулким коридором, отыскала нужный номер палаты, вошла.

Вот старушка сидит на кровати, вяжет. Вот черноволосая полная женщина опустила на колени книгу, с любопытством глядит на Люську. Возле другой кровати, на которой, укутанная одеялом до подбородка, лежит молодая женщина, сидит посетитель в не по росту коротком халате. Эти видят только друг друга.

Значит, на той кровати у окна Галя.

Люська подошла, прижимая к груди сверток с огромными грушами.

Нет, не Галя… Или Галя? Галя… Но какая она непохожая: худенькая, бледная, руки как оструганные палочки. А в глазах слезы. Да и Люська готова была расплакаться.

— Здравствуй, Галочка!

Галя шевельнула сухими и бледными губами.

— Ну, как ты? Доктора говорят, на поправку дело пошло. — Люська взяла Галину руку. Рука была горячей. — А у нас все по-старому. Вернее — все по-новому. Нину Львовну в продавщицы перевели. А я заведующая секцией. «Товарищ заведующая», — шутила Люська. — Как я, не очень, наверное, солидная для заведующей?

Галя улыбнулась слабо.

— А главное — директор у нас новый. Бывший летчик-истребитель. Увидишь — влюбишься! На Титова похож.

Галя закрыла глаза.

Наступило тягостное молчание. Чтобы нарушить его, Люська стала рассказывать о Макаре. Как он к ней пришел, как они гуляли по городу. И как прощались в парадном и поцеловались. А тут как раз Миша стоял. Тот самый, что Галю в больницу привез. И все видел. И теперь не приходит.

Когда Люська кончила рассказ, снова наступило тягостное молчание.

Вдруг Галя заговорила, едва выговаривая слова:

— Дура я?.. Да?

— Что письмо написала — это правильно. А все остальное, конечно… Если б ты от людей не таилась, а все по-честному, тебе бив голову не пришло таблетки глотать. Так что тут ты действительно дура.

Люськины горькие слова не причинили боли. И то, что ее ругают, правильно. Даже хорошо, что ругают: значит, понимают и прощают. Это она видит по Люськиным глазам, что глядят ласково и доверчиво. И это очень глубоко чувствует Галя. Прошлая жизнь кончилась. За нее осталось только расплатиться. И какой бы тяжкой ни была расплата, Галя готова…

— В воскресенье директор к тебе придет, — сказала Люська. — Слышишь?

— Директор? — испуганно прошептала Галя.

— А ты не пугайся. — Люська засмеялась. — Новый директор — это тебе не Разгуляй. Зовут его Степан Емельянович.

— Степан Емельянович, — повторила Галя еле слышно.

Девушки расцеловались. Люська ушла.

Галя долго лежала, закрыв глаза, все силилась представить себе нового директора, похожего на Титова.

В воскресенье с утра у Гали от волнения разболелась голова. Во время обхода она боялась, что проницательный доктор заметит что-нибудь неладное и не разрешит впустить к ней посетителей.

Осмотрев Галю, доктор и впрямь спросил:

— Что с вами? Вы чем-то взволнованы?

— Нет, нет! Что вы, — торопливо заговорила Галя. И, желая, видимо, отвлечь внимание врача, предложила: — Угощайтесь грушами, доктор. Очень вкусные.

— Это по какому поводу подкуп? — засмеялся врач.

Галя даже порозовела.

— О-о, мы уже краснеть начинаем! — довольно сказал доктор. — А груши ешь сама. Мне врачи запретили грушами питаться. — Он подмигнул ей и перешел к соседке.

У Гали от сердца отлегло.

Принесли обед. Но есть не хотелось. Ничего в горло не лезло. Только выпила глоток бульону.

— Ты почему не ешь? — строго спросила сестра. — Доктор велел есть как следует.

— Он мне велел груши есть. Вот аппетит и перебила.

«Тихий» час тянулся по крайней мере часов пять. Наконец в коридоре послышались шаги. Шли первые посетители. Галя поправила прядку у лба. Подумала: «И чего я волнуюсь?» И заволновалась еще больше. Даже руки стали дрожать.

Дверь отворилась, и появилась Люська. За ней маячила высокая мужская фигура.

— А вот и мы! — начала с порога Люська. — Здравствуй, Галя! Познакомься, это наш новый директор Степан Емельянович.

— Здравствуйте. — Степан Емельянович поклонился.

— Очень приятно, — невнятно пролепетала Галя.

Степан Емельянович положил на тумбочку коробку конфет.

— Ну что вы, — смутилась Галя.

— Ничего, ничего. Это вам на поправку.

— Садитесь, Степан Емельянович. — Люська пододвинула стул, а сама присела на краешек кровати.

Степан Емельянович неловко опустился на стул. Галя изредка взглядывала на него. Голубоглазый, с высоким лбом, крутым подбородком и строгими, четко обрисованными губами, он и впрямь казался ей похожим то на Гагарина, то на Титова.

— Скоро выпишут? — спросила Люська.

— Доктор обещал на днях на пол пустить. Не знаю, как пойду. Страшно даже!

— Да-а… Болезнь — не радость, — заговорил Степан Емельянович. — Меня вот тоже из авиации того… по состоянию здоровья.

Гале было приятно, что Степан Емельянович как бы поставил ее рядом с собой.

— Интересно. Ведь я вас, Галя, такой и представлял себе.

— Какой такой?

— Ну, вот такой, светленькой и с ясными глазами. Девчонкой немного. Ведь так получилось, что ваше письмо было первым документом, с которым я познакомился в магазине. Так что с вас началось мое знакомство о торговлей.

— Представляю, что вы обо мне подумали!

— Да, откровенно говоря, поначалу нелестно. А потом снова перечитал письмо. И попытался представить вас себе. И представил вот примерно такой, как вы на самом деле. Честное слово!

Дальше разговор не клеился. Только и раздавалось: «М-да!», «Такие дела», «Вот так…» Посидев еще немного, Степан Емельянович и Люська ушли. А Галя зарылась лицом в подушку.

В четверг вместо Люськи, которую ждала Галя, пришел один Степан Емельянович. Он сел возле Гали на стул, сказал, что Люська сейчас выступает на комсомольском собрании в клубе Механического завода. После небольшой неловкой паузы они разговорились…

— Слово имеет товарищ Самсонов, модельный цех. Приготовиться товарищу Телегиной, тридцать первый магазин.

В зале задвигались. Завертели головами.

Люська скомкала носовой платок. Сейчас этот Самсонов, потом ей… А все — новый директор!

Две недели в магазине разбирался в документах, с оптовыми базами познакомился. Потом собрал всех в обед и говорит: «Наша торговля неимоверно отстает от авиации. Как мы внедряем новую технику? Вот автомат поставили для разливки молока, но ведь очередь-то к нему такая же, как и к ручной продавщице. Или, скажем, приходит в наш магазин покупатель. Берет сыр, колбасу, мясо, молоко, ну, селедку там, помидоры. Встал в кассу. Набил чеков. За сыром — к одному продавцу, за колбасой — к другому, за мясом — к третьему. А время? Да я на своем истребителе за это время в Москву и обратно слетал бы! Разве же мы имеем право так с человеческим временем обращаться? Прошу всех подумать над этим вопросом: как сэкономить людям время, ликвидировать в магазине очереди. Начисто, как недостойную форму торговли».

Вот и начали ломать головы. Не все, конечно. Кое-кто посмеивался: мол, торговля не авиация.

А Люська лишилась покоя. Все думала, думала… В «Гастроном» зашла, тот, что в их доме. Покупателей полным-полно. А очередей нет! Поговорила с продавцами. Может, секрет у них какой? Нет никакого секрета. Магазин работает с утра и до закрытия с полной нагрузкой.

«А у нас, — подумала Люська. — Большой наплыв покупателей утром и к вечеру, когда на заводе первая смена кончает. В это время и возникают большие очереди. Во всех отделах. А днем спокойно. Неравномерно загружен день».

Еще в один магазин зашла, в другой. Везде та же картина, что и в их магазине. Работают с неравномерной загрузкой. Может, здесь и зарыта собака? Но ведь не заставишь же покупателя приходить в магазин непременно днем, когда тебе обслужить его удобнее.

В воскресенье по установившейся привычке Люська пошла в кино смотреть новые хроникальные фильмы. В фойе встретила Алешу Брызгалова. Обрадовалась почему-то, подошла.