Поединок. Выпуск 2 - Агаянц Николай - Страница 67

Третий стакан воды, налитый Вороновым, был наполовину пуст. На его тонких стенках жирно алели следы губной помады, а остатки воды помутнели от слез, капавших в стакан с накрашенных щек.

— Мотя, поймите, слезами тут не поможешь. Всю жизнь проплакать вам не удастся. Надо отвечать. Это очень важно. — Воронов говорил вкрадчиво, даже немного утрируя произношение, как это иногда делают, подстраиваясь под речь иностранца, плохо знающего язык.

Но Мотя ревела. Навзрыд. Иногда затихала, и тогда молча, уставившись взглядом в стену, сопела, изредка размазывая по грязному лицу остатки туши.

Прошло не менее получаса, прежде чем она пришла в себя. Воронов уже отчаялся добиться от нее толку. И впрямь, когда она заговорила, то, с его точки зрения, уж лучше бы молчала или ревела беспробудно.

— Я никому... Ничего... Не говорила... Я ничего не знаю... Ничего не слышала... Тогда очень торопилась на свидание... У меня... Клянусь, я не слышала ни слова, о чем вы говорили... Только отметила путевку... Даже в лицо не взглянула Василию Петровичу... — при упоминании имени и отчества погибшего она зарыдала вновь, и Воронов, заставив выпить еще стакан воды, отпустил ее, сказав уже у дверей:

— Смотрите, Мотя. Это было очень важно. И если вы обманули, вам придется отвечать по всей строгости закона.

Воронов вернулся за свой стол и, сняв пиджак, повесил его на спинку стула. Слова полковника Жигулева, сказанные им утром на оперативке, вместо того, чтобы стимулировать работу мысли, отбирали, как у заведомого труса, последние силы. А были эти слова, в общем-то, обычные и закономерные: «Ну, Алексей Дмитриевич, сами дров наломали, сами и в поленницы складывайте».

«Выслушай я тогда Хромова, половина, если не все, куда яснее виделась бы. А сейчас и подступиться не знаешь с какого конца. Из каждой ситуации минимум два выхода. Да и дела два: кража и убийство. Предполагаемое убийство, — уточнил Воронов. — Впрочем, и предполагаемая кража. Надо не только доказать, что это так, но и найти связь между двумя линиями. Не знаю почему, может быть, это похоже на самоистязание грешника, но мне кажется, что связь несомненна и что связующим звеном был Хромов. Но каким?»

Зазвонил телефон.

— Воронов слушает...

— Товарищ лейтенант, тут в проходной вас спрашивает гражданин один. Фамилия — Мишенев. Очень настойчив. Ждет уже долго...

Воронов обрадовался даже не самому приходу Мишенева, а любой возможности двинуться хоть куда-либо с той мертвой точки, на которой находилось дознание.

Мишенев вошел мрачный и, ни слова не говоря, уселся на стул напротив. Воронов терпеливо ждал. Мишенев молчал. Глаза его смотрели настороженно, словно он внутренне готовился к признанию в чем-то очень важном и решающем.

— Если вы пришли, то, наверно, хотели мне что-то сказать? — первым начал Воронов и почувствовал, что начал неважно. — Я собрался к вам в гараж... Непременно хотел с вами серьезно поговорить.

— Видел вас... Вы начальство наше обхаживали...

— И почему не подошли?

— Каждый свою баранку крутит, — неопределенно ответил Мишенев.

Только сейчас Воронов обратил внимание на довольно грязный, в глине, мишеневский костюм, спешно и неаккуратно подчищенный. Особенно грязными выглядели широкие отвороты брюк. Черные импортные туфли были по-шоферски ополоснуты водой, очевидно, из лужи и пошли бурыми разводами.

— Я ездил на аварию, — наконец произнес Мишенев. — Все это вранье про несчастный случай. Такого быть не могло.

— Однако было.

— Смерть была, — упрямо повторил Мишенев. — Но Хромов здесь ни при чем. Старик слишком хорошо водил машину, чтобы ни с того ни с сего столько напахать.

— Ему могло стать плохо, — опять вмешался Воронов, интуитивно почувствовав: самое лучшее, что он может сделать — раззадорить Мишенева.

— А вы в отдел кадров загляните! — зло пробурчал Виктор. — Если найдете за последние десять лет хоть один больничный Хромова, я вам свою квартальную премию на блюдечке с голубой каемочкой принесу прямо сюда.

— Это зачтется как взятка. Сидеть будем оба, — Воронов попытался шуткой завести Мишенева.

— Сидеть буду я — типичный представитель ворья! — он криво усмехнулся. — Но не о моей сиделке речь. Нынче это вторым делом стало. Дяди Василия нет... — он дернул носом, почти как Мотя. — Это сейчас главное. Вот вам чем заниматься надо!

— Ну, знаете, — Воронов возмутился. — Уж как-нибудь без вас разберемся, чем нам заниматься!

— И то верно, — охотно согласился Мишенев. — Это, так сказать, мое личное мнение.

— На чем же оно зиждется?

— Чего-чего? — переспросил Мишенев.

— Я спрашиваю, на чем основывается ваше личное мнение, что нам следует заниматься аварией Хромова, а не кражей, совершенной водителем Мишеневым?

Виктор стиснул руки так, что пальцы у него побелели.

— Дядю Василия убрали, — глухо повторил Мишенев.

— Это такое же необоснованное предположение, даже менее обоснованное, чем кража Мишеневым государственных ценностей на сумму более полутора тысяч рублей.

Мишенев растерялся. Он искал выхода из тупика, в который загонял его Воронов. Алексей чувствовал, что в столь критическом положении тот должен будет или замкнуться или рассказать правду.

— Дядя Василий сказал мне, что должен был наутро с вами встретиться.

«Вот оно, — сердце Воронова захолонуло. — Как же я это не сообразил, что кроме слышавших нас и сам Василий Петрович мог рассказать кому-то о своих завтрашних планах».

— Да, это посерьезней кражи из фургона, — тихо сказал Воронов, стараясь поймать взгляд Мишенева, но тот упрямо смотрел в пол. — Вот что, Виктор, давайте-ка спокойно, начистоту и до конца рассказывайте все, что знаете. Вы единственный, — схитрил Воронов, — человек, который знал, что Хромов собирался встретиться со мной для очень важного разговора. Если вы предполагаете, что его убрали, то, простите, подозрение прежде всего падает на вас.

Вот когда Мишенев поднял свои глаза. И было в них столько искренней боли и ненависти к нему, что Алексею стало не по себе.

«Этот парень, пожалуй, может пойти на все. Уж не прав ли Станислав Антонович, что наглость его пределов не имеет...»

Взгляд Мишенева потух так же быстро, как и вспыхнул. Словно Воронову лишь почудилось мерцание в нем ярости.

— В тот вечер я после работы с дядей Василием пил пиво. И он сказал, что имеет кое-какие соображения насчет того, кто на нас поклеп в краже возводит.

— Он вам сказал, какие соображения?

— Нет, — помотал головой Мишенев, — только собирался, но тут подошла моя очередь брать пиво. А еще в две кружки недолили, ну дядек и завелся. Пиво уже выпили, а он все успокоиться не мог...

— И вы больше ни разу не поинтересовались, что он мне хотел рассказать? — недоверчиво переспросил Воронов.

— Поинтересовался... — Мишенев отмахнулся. — Дядя Василий балагур, но, сколько бы ни трепался, если не захочет, из него нужного клещами не вытянешь. Всегда может скрыться за словами, которые не встречаются в словарях. Да, честно говоря, мое настроение тоже ни к черту было! И потому интереса особого не проявил... Мало ли у меня самого соображений имеется! Не было бы, не пришел к вам прошлый раз.

— Какие у вас были отношения с Хромовым? — в упор спросил Воронов.

Мишенев помолчал, пожал плечами, словно прежде всего мысленно отвечал самому себе, и сказал:

— Обыкновенные. Он меня шоферить учил. Когда я в гараж нанимался, он преподавал на курсах. Машину знал отменно, но пуще всего езду разумел. У него я наслушался тогда правил, которыми до сих пор пользуюсь.

— А именно? — неизвестно почему полюбопытствовал Воронов.

— Ездил дядя Василий грамотно — скорость свыше ста километров не признавал, но под сотню держал так плотно, что мышь не проскочит. Не как некоторые сопляки — раскочегарят до ста двадцати, а потом зависнут на сорока. И так дергаются всю дорогу, ни себе, ни людям езды не давая. Потом три золотых правила было у дяди Василия... Следи за третьей впереди идущей машиной, а не за той, которая перед тобой, только тогда успеешь среагировать на внезапную остановку. Старайся ездить так, чтобы тормозами не пользоваться — не тормозишь, значит, режим скорости верный. Нос машины старайся держать всегда в пустоту, чтобы впереди идущего в зад не поцеловать. Расчетливым хозяином, говорил дядя Василий, себя на дороге в любую минуту чувствовать надо, а больше всего, говорил, опасайся пижона в зеленой шляпе за рулем вчера только купленной «Волги» с любительскими правами, полученными с пятого захода...