Поединок. Выпуск 2 - Агаянц Николай - Страница 71

— Он работает в Дальтрансе?

— Как сказать... «Работает» — не совсем точное выражение. Правильное было бы — «числится». Зарплату получает регулярно, а дел у него — только с мотоциклом! Тут, конечно, не белоштанный теннис и, пока машину приготовишь к соревнованиям, всякой работы — от сварщика до электрика — наделаешься. Чуев — наша штатная слава. Да мы не в обиде. Для миллионного оборота Дальтранса его зарплата нипочем. Выдюжим! А славы Дальтрансу спортивной не занимать! Вам не довелось до наших клубных боксов добраться?

— Нет. А что, и такие есть?

— Есть! — не без гордости сказал Мишенев. — Директор сам лично распорядился старые мастерские отдать спортсменам. Человек тридцать этим самым мотоспортом у нас балуются. И я немножко... Месяца три назад свой кроссовый заложил. С полгодика придется доводить машину...

— Кто-нибудь еще, кроме Чуева, такую же зарплату получает?

— Нет, конечно, — раздраженный непонятливостью Воронова, сказал Виктор. — Он ведь ас, знаменитость! Понимать надо! Инструктором как бы считается. А настоящим-то инструктором Хромов был. Тот на своем старом «цундапе» будто король ездил. Он и Чуева в люди вывел. Да вот в последнее время что-то разошлись они. Очень не нравилось Хромову, что работает в секции он, а деньги Чуев загребает. И не от зависти, не от жадности. Нет! Просто начал Петька уж очень нос воротить! Куда там — в чемпионы прорезается!

— А что, это очень интересно! Ехать-то далеко надо?

Мишенев облегченно вздохнул и, не скрывая радости, сказал:

— Недалеко, если в автобус попадем. Мне тут несколько раз доводилось быть, да и Петька все расписал.

Они сели в старый, тяжелый красный автобус, и тот скоро вылетел за город, к морю, и понесся вперед, словно торопился до захода солнца обежать его — уходящее в дымку тихое серебристое зеркало.

Последние километра два пришлось идти пешком. Навстречу тек людской поток, и Воронов понял, почему они так легко сели в автобус: время было позднее, и зрители уже начали возвращаться в город. Мишенев шел уверенно, словно много раз ходил этой дорогой. Они постояли до конца заезда на повороте, носившем название «Пирита». Поворот был этак градусов на сто двадцать, с желтыми мешками, обнимавшими стволы сосен, с белой предупредительной лентой и канатами, удерживавшими кричащих людей, так и норовивших вылезти на иссеченный черными полосами резины асфальт.

После заезда перебежали кольцо и лесными тропами вышли на поляну, уставленную пестрыми палатками и машинами всех цветов и марок. Словно восточный базар, шумел мотоциклетный лагерь. На траве отдыхали парни в кожаных брюках и куртках. Диковинными грибами красовались брошенные на траву шлемы.

Воронов давно бы потерялся в этом ералаше, но Мишенев чувствовал себя как рыба в воде. Уже через минуту он притянул его к группе ребят, среди которых выделялся высокий, стройный блондин, державший в руках пачку американских сигарет. Одет он был в изящный черный кожаный костюм и яркую малиновую рубашку, видневшуюся из-за расстегнутой молнии.

— Здорово, Петро! — радостно сказал Мишенев.

— А-а, Колумб наших дорог! Здорово. Новую партию кальсон привез? — под хохот присутствующих сострил блондин.

— Никак, тебе уже новые штаны понадобились? — с притворным испугом, под еще более дружный хохот, отпарировал Мишенев.

Блондин смутился.

— Скажешь ты, Витька!

— Точно. У меня не залежится! — примирительно протянул Мишенев. — Так как, Петро?

— Пока третье место есть... Но завтра второй заезд. Считай так, что почти ничего и нету!

— Хватит плакаться, не в карты играешь! — ободряюще сказал Виктор. — Как машина?

— Вроде выдержала. Посмотрим, что завтра будет.

— Сломается, бери мою! — засмеялся Мишенев. — Она хоть и серийная, зато помощнее твоей...

— Если ты фургон имеешь в виду...

— Ну-у?! — хихикнул Мишенев.

— С товаром гоняться опасно! Еще потеряешь что-нибудь, за сосну зацепившись...

Чуева отозвал эстонец в форменном пиджаке, очевидно, кто-то из организаторов. Они отошли к сосне и принялись вместе рассматривать принесенную эстонцем бумагу.

«Красивый парень, этот Чуев! А Виктор-то, Виктор! Оказывается, ему палец в рот не клади — отхватит!»

Они посмотрели последний заезд в классе до 175 кубических сантиметров. «Тарахтелки», как пренебрежительно назвал их Мишенев. Но Воронову понравилось. Зрелище было действительно захватывающее. Темные фигурки, казалось, лежали не на баках своих машин, а прямо на асфальте. Они вырывались из-за частокола сосен, и, взвыв мотором, выносились из поворота, почти касаясь дороги коленом. Сначала мотоциклы виделись Воронову все одинаковыми. Но, наблюдая, как они проходят круг за кругом, вновь и вновь, Алексей стал отличать и посадку гонщика, и мастерство, с которым вписывались в поворот, и определенный почерк ведения машины. Возвращаясь в забитом людьми автобусе, Воронов, однако, продолжал думать не о гонках, хотя был возбужден и страшно доволен тем, что довелось увидеть. Он думал о том, как Виктор представил его Чуеву.

— Твой новый напарник? — спросил Чуев, протягивая крупную, пахнущую маслом и бензином руку.

— Нет, — неуверенно протянул Мишенев, — приятель просто. Со мной решил прокатиться.

— А-а, — протянул тот и посмотрел на Воронова странным, оценивающим взглядом.

«Почему он так?» — думал Воронов, стараясь подставить разгоряченное лицо жиденькой струе свежего воздуха, едва пробивавшейся из приоткрытого окна автобуса.

14

Когда отправлялись назад после загрузки, Воронов невольно сам взялся за пломбу, проверив ее целостность. Мишенев усмехнулся:

— Не доверяете? А мы вот доверяем! Правда, с оглядкой. Я ее, подлую, насквозь вижу, как посажена.

Стоявшая рядом девушка-эстонка, опломбировавшая фургон, не очень уловив смысл разговора, переспросила:

— Пломба плохо почему?

— Нет, милочка, все в порядке! — успокоил ее Мишенев. — Мой товарищ по неопытности думает, что ты плохо тиснула своими клещиками...

И, повернувшись к Воронову, добавил:

— Давайте трогаться. Гостиницы сегодня не будет. Ночевка на Ягале. Река такая недалеко от города. Там наш брат свой шоферский отель имеет. Думаю, для вас любопытно.

К Ягале подъехали засветло. Река тихо плыла в тенистых берегах, но вода ее была коричневой и не от тени. Мишенев пояснил.

— Тут только мыться можно. Пить опасно. Химкомбинат всю речку загадил. А бывало, некоторые наши рыболовы, что спиннинги с собой таскают, еще пару щук на уху прихватывать вечерком успевали.

Они поздоровались с шоферами, сидевшими на поваленной березе у старого костровища, и направились к реке.

— Мы рано прибыли. Минут через сорок начнется большой сбор.

— В каком смысле? — переспросил Воронов, не очень понимая, что имеет в виду Мишенев.

— А в том, что на ночевку собираться начнут корабли. И посмотрите, здесь будет веселее, чем в любой гостинице.

Они прошли к реке и развалились на крутом берегу. Мишенев, кидая камешки в воду, поглядывал на большой современный мост метрах в двухстах, подле которого один за другим сворачивали на стоянку тяжелые машины. При виде одной из них он помрачнел.

— А, черт! Значит, не ошибся. Именно Хвата видел на улице. Собственной персоной пожаловал.

— Кто такой Хват?

— Рвач есть в нашей системе. Почти корешами одно время были. Такая гнида. Морской волк на суше, — Мишенев сплюнул и, поднявшись, пошел к машине.

За время, которое они провели у тихой воды, место на старом костровище преобразилось. Две женщины в нейлоновых куртках, лопоча между собой, поставили на огонь большие ведра, а смазливый парнишка, махнув корзиной, крикнул:

— Эй, туристы! Жрать со всеми будете или отдельно сервировать?

— Со всеми, — буркнул Мишенев и полез в кабину. Он достал оттуда сверток и, не разворачивая, кинул парню в корзину. Проверив содержимое, парень удовлетворенно хмыкнул.

— Годится! С таким харчем из гостей в хозяев сразу переводят! Держи, девки, придачу на закуску!