Наука Управлять Людьми. Изложение Для Каждого - Мухин Юрий Игнатьевич - Страница 72

Отметим следующее в описанном эпизоде. Во-первых, Дмитрий ие был мудраком, он был способен принимать решения, которые требовало Дело, а не те, которые были освящены официально признанной мудростью. Для этого руководителю требуется особое мужество, ведь в случае неудачи тебя все объявят дураком, бездарностью, человеком, из-за глупости или подлости которого погибли Другие люди. Для этого нужна смелость, то есть способность принимать рискованные решения, а не слепо следовать «мудрости» советчиков, не отвечающих за результат Дела, рисковать, зная, что поступки потом будут жестоко раскритикованы мудраками. Если бы Дмитрий потерпел поражение, то мудраки бы говорили: не надо было и крестьян на бой выводить, и передовые линии на гибель выставлять, и кавалерию весь бой в тылу держать, и самому от руководства боем устраняться.

Во-вторых, Дмитрий имел мужество принести в жертву Делу жизни своих людей. Только болтуны, никогда не отвечавшие за Дело, считают, что это просто, но в жизни, особенно для верующего, это всегда огромная тяжесть, и необходимо мужество, чтобы решиться на это.

И, наконец, Дмитрий доказал свою способность во имя Отечества, своего народа пойти на смерть без колебания, без шума, презирая почести, выделяя только одно свое право — служение народу.

Надо сказать, что Россию было трудно удивить жертвенностью своих руководителей, более того, для нее это было естественно, так как народ рассматривал их как отца в семье, а для отца жертвенность во имя семьи естественна. Причем отца всего народа, а не собственно монархического семейства. Наоборот, очень часто члены семьи царя России становились жертвой, положенной без больших колебаний на алтарь Отечества, во имя народа.

Вот яркий пример. Великий князь Иван III, даже готовясь к смерти, боясь Божьего наказания за грехи, боясь преисподней, отказывается освободить из тюрьмы своего брата Андрея, хотя митрополит просит за него, уговаривает Ивана не брать на душу грех смерти в тюрьме родного брата. Иван боится этого, но не может освободить Андрея: «Жаль мне очень брата, и я не хочу погубить его… но освободить его не могу. Иначе, когда умру, будет искать великого княжения над внуком моим, и если сам не добудет, то смутит детей моих, и станут они воевать друг с другом, а татары будут русскую землю губить, жечь и пленить, и дань опять наложат, и кровь христианская опять будет литься, как прежде, и вы снова будете рабами татар».

Наши отечественные мудраки ищут сходства между русскими и европейцами. А между тем, судя хотя бы по приведенному выше примеру, не лучше ли поискать сходства между русскими и японцами? Самурай превыше всего ставит исполнение своего долга. Он тоже боится греха и наказания в загробной жизни, и этот страх обязывает его исполнять долг. Но кодекс самурайской чести требует, чтобы он исполнил свой долг даже в том случае, если для этого ему придется сделать что-либо такое, за что он попадет в ад.

Начав формировать регулярную армию, Петр 1, как и другие государи, столкнулся с необходимостью призыва большого количества молодых мужчин, не представляющих себя солдатами, то есть людьми робкими, не способными подавить в себе страх. Проходило время, и они в конце концов становились хорошими воинами, хотя на первых порах пугались неприятельского выстрела, поддавались панике и разбегались при натиске врага. Под Полтавой Петр I, боясь, как бы не повторился нарвский конфуз, ввел в боевое построение войск отряды, которые в 1941 году стали называться заградительными. Сзади боевой линии своих войск он выстроил линию солдат и казаков и объявил: «Я приказываю вам стрелять во всякого, кто бежать будет, и даже убить меня самого, если я буду столь малодушен, что стану ретироваться от неприятеля».

Чтобы понять разницу в образе мыслей россиян и народов Запада, можно обратиться к такому наглядному образу. Любую западную страну можно представить как гостиницу, где каждый человек Живет в своем номере и платит за проживание, охрану и обслуживание (то есть то, что в государстве называют налогами) выборной администрации гостиницы. Существуют основной договор между администрацией и жильцами (конституция страны) и правила (законы), в которых оговаривается что, кто и кому должен. Жильцы могут быть патриотами своей гостиницы, но при этом не вызовет недоумения и их переезд в другую гостиницу или случай, когда охранник, законно расторгнув договор с администрацией, перейдет на службу в другой отель. Абсолютно естественно то, что одни живут в дешевых номерах, а другие в комфортабельных. Каждый оберегает неприкосновенность своего номера (мой дом — моя крепость) и личную свободу как от остальных жильцов, так и от администрации. В своей весьма ценимой личной свободе западный человек привык ориентироваться на себя, на свою активность и предприимчивость. Он не ждет ничего особенного от своего правительства: если оно защитит его жизнь от внешнего врага и уголовника, то и во хорошо. Причем не важно, как оно это сделает, лишь бы сам житель не пострадал или пострадал в минимальной степени. Он требует, чтобы никто не вмешивался в его дела, не ограничивал его свободу, не мешал ему. Заплатил налоги — и все! В делах он коммуникабелен, для получения какой-либо выгоды легко сходится с Другими людьми, но и при этом остается индивидуалистом, его мир сосредоточен в нем самом.

Мировоззрение русских совсем другое; Монголо-татарское иго сбило нас в одну семью, научило истинной демократии, и наше мировоззрение приняло формы мировоззрения члена огромной семьи. Русские перестали рассматривать свое государство как гостиницу, они стали считать его огромным домом с многочисленной, но близкой родней. Во главе семьи естественно стоял отец — царь или правительство. В связи с этим доверие к нему было полнейшее, действительно, не может же отец сделать что-то в ущерб собственной семье. И те цари и правительства, которые это понимали, также Достойно играли свою роль.

Причем действительными и полноценными членами семьи раньше считались только простые люди, то есть крестьяне, и, разумеется, царь. Те, кто занимал промежуточное положение между царем и крестьянами, особенно чиновники органов управления государством, тоже считались членами семьи, но не совсем «родными». Народом, «миром» крестьяне считали только себя. Первыми чиновниками государства были воеводы, бояре, дружинники, организовывавшие народ и управлявшие им в период военной опасности. Нередко воеводы были пришлыми, князю или царю служили и иностранцы, по найму. Возможно, поэтому к ним и впоследствии сохранилось несколько недоверчивое отношение.

До самого конца существования российской империи царь ко всем обращался на «ты», а ему говорили «Вы, Ваше Величество» все, кроме крестьян, которые относились к царю, как к отцу, несколько фамильярно обращаясь к нему: «Ты, царь».

В свое время был такой анекдот. Николай I как-то объезжал Россию и в очередной деревне к нему вышли крестьяне с хлебом-солью. Староста, долго зубривший приветственную речь, при виде царя смог произнести только первые три слова: «Царь, ты столп…». Он снова и снова начинал: «Царь, ты столп», — и забывал, что дальше. Наконец Николаю надоело: «А ты бревно» — сказал царь, забрал хлеб-соль и закончил на этом митинг.

Тем не менее и чиновники, и офицеры — все были членами семьи. О каких-либо договорных отношениях с царем не могло быть и речи. Разве в семье договариваются с отцом так: я тебе плачу определенную сумму, а ты меня защищай, или ты мне плати определенную сумму, а я буду защищать семью. В семье такие отношения немыслимы, это естественная обязанность членов семьи. В этом и состоит резкое различие России и Запада.

Когда Россия, объединяясь в семью вокруг Москвы, стала крепнуть, к ней с окраин от границ с ордой стали стекаться крестьяне. Великий князь Московский ни о чем не договаривался с вновь прибывшими детьми, он давал им землю, семена, а если мог, то и скот, ничего не требуя взамен. А что может потребовать отец за исполнение своего долга перед детьми? Но когда приходила пора защитить семью, то царь и брал у крестьян столько, сколько было нужно, включая и их самих, их жизни. Почему он это делал, всем было понятно: ведь в семье не может быть иначе.