Великие пророки и мыслители. Нравственные учения от Моисея до наших дней - Гусейнов Абдусалам - Страница 33

Мы уже приводили суждение стоиков о том, что доказательством существования добродетели являются успехи, сделанные в ней Сократом, Антисфеном, Диогеном. Моральные индивиды при всей их редкости действительно доказывают, что мораль существует, но не объясняют, почему она существует. И мы не можем, например, сказать, был ли Сократ добродетельным по случаю или по необходимости. Образ Иисуса Христа восполняет этот недостаток — в нем явленность морали дополняется ее необходимостью. Иисус Христос морален и по факту и по определению: он морален как Иисус и не может не быть моральным как Христос. Это человек, человеческое предназначение которого состоит в том, чтобы следовать моральной истине или, если выражаться в его собственных терминах, выполнять волю своего отца — бога. «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине» (Ин. 18:37), — говорит Иисус Христос о себе.

Благая весть

Учения великих моралистов отличаются друг от друга не составом конкретных заповедей — они у всех почти одинаковы, — а способом выявления их необходимости и действенности. Что нельзя убивать, лгать, нельзя делать того, что мы осуждаем в других, — все это хорошо известно и банально. Ни констатация подобных истин, ни страстная их проповедь не превращают человека в моралиста. Для этого надо обосновать и опытом собственной жизни испытать путь их осуществления. Конкретность пути — вот что делает моралиста моралистом. Сказанное в полной мере относится к Иисусу, который не учит морали, а воплощает ее: «Я есмь путь и истина и жизнь». (Ин. 14:6). Слушатели очарованы не тем, что говорит Иисус (что-то подобное они уже много раз слышали), а тем, как он говорит. Он говорит как власть имеющий. У служителей, посланных схватить его, не поднимается рука, ибо, по их признанию, «никогда человек не говорил так, как Этот Человек» (Ин, 7:46). В чем же заключается особая власть Иисуса Христа, что отличает его жизнеучение от всех остальных в прошлом и настоящем?

«Благовествовать я должен Царствие Божие, ибо на то Я послан» (Лк, 4:43), — говорит Иисус о своей миссии. Царствие Божие — в этих двух словах ключ к его жизнеучению. В них заключена его благая, радостная весть, его Евангелие (евангелие по-гречески и означает благую весть). Мы никогда не поймем того, что хотел сказать этот человек, если не поймем того, что он смотрит на наш мир как бы с той стороны, из Зазеркалья, из вечности. Когда ученики, не выдержав нечеловеческого напряжения предлагаемого им пути, отходят от Иисуса, он обращается к двенадцати избранным с вопросом, не хотят ли и они сделать то же самое. На это Петр ответил: «Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Ин. 6:68). Небесное бессмертие, в перспективе которого учительствует Иисус, — царство вечного добра. Вечная жизнь праведности противостоит там вечным мукам беззакония. Иисус говорит о конце времени, когда добро и зло, свет и тьма, жизнь и смерть отделяются друг от друга непреодолимой пропастью. И он говорит об этом не как о вероятности, надежде, возможной награде, он говорит об этом как о хорошо ему известной истине. Говорит не как человек, который стремится туда, а как человек, который пришел оттуда.

Не сама по себе идея небесного царства составляет смысл учения Иисуса Христа. Она была известна до него. Иисус более конкретен: он говорит, что небесное царство близко. И миссию свою он видит в том, чтобы сообщить об этом людям. Одна из притч Иисуса, проясняющих образ небесного царства, — о человеке, посеявшем доброе семя на своем поле. Ночью пришел его враг и засеял то же самое поле худым семенем. Когда взошла зелень, то вместе с пшеницею явились и плевелы. Слугам, которые предложили выбрать плевелы, хозяин сказал, что этого не стоит делать, чтобы вместе с плевелами не вырвать и пшеницу. «Оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою» (Мф. 13:30). Иисус объявляет о том, что пришла пора жатвы. Это значит: настал конец века сего. Настало время, когда доброе надо отделять от худого, подобно тому как жнецы во время жатвы отделяют пшеницу от плевел.

Что понимает Иисус под царством небесным и что означает его приближение? При некоторой фантазии можно предположить, что он имел в виду царство бедных, обездоленных и униженных, их неизбежное и скорое торжество. (Истории общественной мысли известны опыты истолкования учения Христа и практики первых христиан в духе социализма.) Более достоверны два других смысла. Во-первых, грядущее царство понимается как конец света, апокалипсис, когда «восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам» (Мф. 24:7), повсюду можно будет видеть «мерзость запустения, реченную через пророка Даниила» (Мф.24:15), когда «солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются» (Мф. 24:29) и явится мессия на облаках небесных в сопровождении ангелов с трубою громогласною и будет вершить последний, окончательный суд. Когда наступит это время конца времени, Иисус не говорит. О том ведает один лишь бог. Известно только одно: тот подводящий итог всему день и час наступит неожиданно, как во дни Ноя или во дни Лота. И потому постоянно нужно быть готовым. Иисус требует от своей паствы: «Итак бодрствуйте, потому что не знаете, в который час Господь ваш приидет» (Мф. 24:42). Он полагал, что это может случиться скоро, еще при жизни тех, к кому он обращался. «Есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе» (Мк. 9:1), — читаем мы в Евангелии от Марка. Первые христиане, по крайней мере, в течение семидесяти лет, пока еще были живы те, кто видел и слушал Иисуса Христа, в частности, Иоанн, напряженно ожидали конца света и второго пришествия учителя. Во-вторых, небесное царство для Иисуса означает царство духа. На вопрос фарисеев, когда придет Царствие Божие, Иисус ответил: «Царствие Божие внутри вас» (Лк. 17:21). Оба смысла идеи небесного царства не противоречат друг другу, если предположить, что вечная жизнь, наступающая после апокалипсиса, уготована праведникам: небесного царства в первом смысле достигают те, кто уже достиг его во втором смысле.

Иисус Христос говорит о близости царства небесного. Но и это, пожалуй, не самое важное в его благовествовании. Самое важное в том, что делать людям. Как им вести себя перед этой последней чертой. Цель Иисуса, естественно, не в том, чтобы просто сообщить людям о грядущем конце света. Его цель — встряхнуть их. Перспектива небесного царства ставит человека перед последним, окончательным выбором. Пришло время, когда человеку надо выбирать между добром и злом, когда этот выбор является не просто самым главным. Выбор этот — единственное, что может его интересовать, ибо он означает одновременно выбор между жизнью и смертью. Время половинчатых решений, когда человек сочетал в себе и добро и зло, служил и богу и дьяволу, когда на одном поле росли и пшеница и плевелы, это время кончилось. Человеку предстоит, наконец, раз и навсегда определиться, с кем он, с богом или с дьяволом, что он выбирает, добро или зло, что он уберет в житницу, пшеницу или плевелы. Человек оказывается перед космическим выбором, когда он, выбирая себя, выбирает судьбу мира, когда он еще, теперь уже второй, раз должен определить свое отношение к богу, хочет ли он быть с богом или нет. Именно об этом идет речь.

Согласно библейской легенде, в начале времен Бог поселил первых людей в раю, оговорив их беззаботное существование запретами на вкушение плодов древа познания добра и зла и древа жизни. До древа жизни дело не дошло, ибо люди были заблаговременно изгнаны из рая. Но первый запрет они нарушили. Он, этот запрет, который можно сравнить с суждением отца, запрещающего ребенку играть со спичками, был предупреждением о заранее известной Богу смертельной опасности. Говоря языком современной эпистемологии, это было индикативное утверждение, выраженное в форме повеления. Люди же восприняли его как сугубо моральное наставление. Обольщенные дьяволом, они преступили запрет Бога и впали в грех. Грехопадение заключалось в отпадении от Бога (как говорил Августин, Адам не польстился, Адам возомнил), в ложном убеждении, будто человек сам может определять, что есть добро и что есть зло, Тем самым была перейдена граница, отделяющая одно от другого. Отказавшись от объективного, единого, данного Богом знания о добре и зле, люди стали руководствоваться своими собственными, ограниченными представлениями об этом. Такова, согласно библейской версии, первопричина многочисленных и постоянно умножающихся несчастий человечества. Это же станет причиной его гибели, чему посвящена итоговая книга Библии «Откровение Иоанна Богослова»: в ней говорится об Апокалипсисе, конце света, о том, как народы взаимно уничтожают друг друга в смертельных схватках, линии которых совпадают с их представлениями о добре и зле. Миф о грехопадении и Апокалипсис, символизирующие начало и конец человеческой истории, внутренне связаны между собой и придают идейно-композиционную целостность Библии: согласно первому, претензия людей быть как боги и самим судить, что есть добро и что есть зло, несовместима с райской жизнью; согласно второму, это губительно также для их земного существования. Появление Иисуса в преддверии конца времен обнажает глубинную причину несчастий людей и, как бы возвращая к исходной точке падения, ставит их перед действительной альтернативой — воссоединения с богом ради вечной жизни или окончательного провала в геенну вечной смерти. У человека появился шанс и осталась последняя надежда выправить ошибку Адама — сойти с пути греха, покаяться. Необходимость такого окончательного выбора является решающим признаком возвещенного Иисусом времени и основным пафосом его проповеди.