Стальной царь - Муркок Майкл Джон - Страница 11

Человек широко улыбнулся.

– Да. Нет денег! Какая жалость! – мгновение он сотрясался от смеха. – Итак, что вы хотите выпить? Я запишу за вами.

– Очень мило с вашей стороны. Я возьму немного коньяку, – я представился. – Вы владелец отеля?

– Да. Разумеется. Ольмейер – вот я кто, – похоже, он невероятно гордился этим обстоятельством. Ольмейер извлек из-под прилавка большую конторскую книгу и вписал в нее мое имя. – Ваш счет, – сказал он. – Когда положение ваше улучшится, оплатите.

Он повернулся, чтобы снять с верхней полки бутылку коньяка.

– Я склонен полагать, что у вас квартирует некто Шоукросс, – начал я.

– Да. Шоукросс, – Ольмейер поставил передо мной на стойку большой стакан коньяка. – Двадцать центов. Я запишу.

Он внес заметку в конторскую книгу и снова отложил ее в сторону.

Это был хороший коньяк. Вероятно, он показался мне еще лучше, чем был на самом деле, поскольку это было первое спиртное, выпитое мной со времен Сингапура. Я наслаждался им.

– Итак, Шоукросс, – сказал Ольмейер, подмигнув и сделав соответствующий жест, – ушел в горы.

– И у вас нет ни малейшего представления о том, когда он вернется?

Я услышал, как плетеное кресло заскрипело, царапая блестящий пол, затем приблизились шаги. Я повернулся. Это был человек, сидевший у окна. Он держал в руке пустой стакан.

– Шоукросс вернется, когда джин, взятый у мистера Ольмейера, закончится!

Это был сильно загоревший худой человек лет пятидесяти пяти в рубахе цвета хаки и белых шортах. У него были узкие седые усы, и в его синих глазах прыгала искорка иронии.

– Мое имя Гревс, – сказал он, подходя к бару и становясь рядом со мной. – А вы тот воздухоплавательный парнишка, которого нашли в долбленке. Сингапур, говорите? Жуткое дело, должно быть.

Гревс рассказал мне, что остался, чтобы блюсти интересы компании «Уэлланд Рок», в то время как другие белые представители фирмы возвратились в Англию или отплыли в Австралию. Он чрезвычайно интересовался тем, что происходило во время нападения на Сингапур. Коротко, потому что эти воспоминания все еще причиняли мне боль, я рассказал ему о случившемся.

– До сих пор не могу в это поверить, – заключил я. – Существуют же мирные договоры…

Гревс горько улыбнулся и снова глотнул джина.

– Все заключают мирные договоры. Мы истребили войны, не так ли? Но человеческая натура такова, что… – он взглянул вверх, на ряды бутылок. – Проклятые япошки! Я знал, что рано или поздно они выкинут что-нибудь. Алчная свора!

– Но японцы не стали бы бомбить своих собственных… – вставил Ольмейер.

Гревс перебил его резким смехом.

– Я не знаю, каким образом Хиросима взлетела на воздух, но это был тот самый повод, который требовался всем, чтобы начать войну, – он провел стаканом по губам. – Вероятно, мы никогда не узнаем, как это произошло или кто это сделал. Но это тоже лишено смысла. Если бы даже этого не случилось, они бы все равно сцепились.

– Хотел бы я, чтобы вы были правы!

Я повернулся на новый голос. В бар лениво прошаркал Демпси. Он кивнул мне и Гревсу и положил грязную руку на прилавок.

– Большой скотч, Ольмейер, пожалуйста!

Голландец не слишком обрадовался появлению этого посетителя, однако налил ему и аккуратно внес цену в свою конторскую книгу.

Воцарилось неловкое молчание. Хотя Демпси вмешался в наш разговор, он не был готов развивать свое заявление.

– Добрый день, Демпси, – приветствовал я его.

Он слабо улыбнулся и потер свой небритый подбородок:

– Привет, Бастэйбл! Что, забрели и сюда?

– Я искал Шоукросса.

Демпси сделал большой глоток.

– Целая куча народу ищет нынче Шоукросса, – заметил он таинственно.

– Что вы имеете в виду?

Он мотнул головой:

– Ничего.

– Хотите еще выпить, Бастэйбл? – спросил Гревс. – За мой счет, – и, откровенно преодолевая себя: – А вы, Демпси?

– Благодарю.

Демпси одним глотком проглотил спиртное и поставил стакан обратно на прилавок. Ольмейер налил еще джин, еще коньяк, еще скотч.

Гревс извлек из кармана рубашки пачку сигар и предложил нам по очереди. Ольмейер и Демпси взяли, я отказался.

– Так что вы имели в виду? – спросил Гревс Демпси. – Вас-то это все вовсе не трогает. Я всегда думал, что вы этакий приверженец восточного фатализма.

Демпси отвернулся. На мгновение его мертвые глаза осветились страшнейшей тоской. Он отнес свой стакан к ближайшему столу и уселся.

– И это тоже, – сказал он.

Но от Гревса так легко не отделаться.

– Вы же не были в Японии во время той бомбардировки. Или…

– Нет. В Китае.

Я заметил, что его руки дрожали, когда он подносил стакан ко рту. Он тихо пробормотал что-то про себя. Я даже разобрал слова: «Господи, прости меня». Он быстро выпил, встал и побрел к двери, волоча ноги.

– Спасибо, Гревс. Увидимся.

Тощая фигура скрылась, и я видел, как он начал подниматься по деревянной лестнице.

Гревс удивленно поднял брови и пожал плечами.

– Я думаю, у Демпси «островной синдром», как мы это прежде называли. У нас было несколько таких, которые потом жили среди туземцев или, как он, курили опиум. Все это медленно убивает его, о чем он, конечно, хорошо знает. Меня не удивит, если он не протянет и полгода.

– Я дал бы ему побольше, – сказал я сочувственно. – Я знаю курильщиков опиума, которые доживали до глубокой старости.

Гревс зажег сигару.

– Но у Демпси это связано не только с опиумом. Как вы думаете? Я считаю, существует некая готовность умереть. Вы знаете это не хуже меня.

Я кивнул. Да, я сам уже не раз испытывал подобное желание.

– Хотел бы я знать, чем это вызвано, – задумчиво произнес Гревс. – Быть может, женщина. Он был офицером воздушного флота, знаете ли. Может быть, он потерял свой корабль, бросил его в беде или еще что-нибудь в том же роде…

Ольмейер фыркнул и уставился в свою книгу.

– Он всего лишь слабак. Просто слабак, вот и все.

– Вполне возможно, – я встал. – Думаю, мне пора обратно. Вы не будете против, если завтра я снова приду? Я бы очень хотел оказаться здесь, когда вернется Шоукросс.

– Итак, до завтра, – Гревс поднял руку в знак приветствия. – Я вам желаю всего наилучшего, Бастэйбл.

Тем вечером я ужинал вместе с Хирой. На ужин были рыба и овощи. Я рассказывал ему о своей беседе в отеле и о второй встрече с Демпси. Таинственные замечания и намеки возбудили мое любопытство, и я спросил Хиру, не знает ли он что-нибудь о причинах, заставивших Демпси остаться на острове.

Хира не располагал обширными сведениями о курильщике опиума.

– Знаю только, что он находился в куда лучшем состоянии, когда только прибыл сюда. Я не слишком много общался с европейскими служащими, как вы уже должны были заметить, – он бросил на меня насмешливый взгляд. – Англичане часто начинают вести себя весьма своеобразно, стоит им прожить на Востоке пару лет. Вероятно, они испытывают некое чувство вины. В конце концов, вы же нас эксплуатируете, а?

Я совершенно не желал высказываться по этому поводу, и мы завершили трапезу в сравнительном безмолвии. После ужина мы откинулись в наших креслах и закурили. Мы говорили о состоянии китайского поденщика, которого я подобрал. Хира доложил мне, что он благополучно поправляется. Я уже хотел вставать и отправляться в постель, когда внезапно распахнулась дверь и ворвалась монахиня.

– Доктор, быстрее! Шоукросс! – тревога звучала в ее голосе. – На него напали. Я думаю… он умирает!

Мы бросились бежать вниз, в маленькую приемную госпиталя. В свете масляных ламп я увидел, что там стоят Ольмейер и Гревс, оба бледные. Они беспомощно смотрели на тело, простертое на импровизированных носилках, поставленных на пол. Им пришлось нести эту тяжесть сюда от самого отеля.

Хира наклонился и осмотрел человека на носилках.

– Боже мой! – вскричал он.

Гревс доложил мне:

– Примерно час назад его сбросили с лестницы отеля. Я думаю, какой-нибудь китаец захотел забрать свою женщину или, может быть, свою дочь, которая ушла с Шоукроссом. Не знаю, – он провел платком по мрачному лицу. – До этой несчастной войны подобное было просто невозможным…