Стихотворения - Пастернак Борис Леонидович - Страница 30

30

По элеваторам, вдали,В пакгаузах, очумив крысят,Пылают балки и кули,И кровли гаснут и росят.У звезд немой и жаркий спор:Куда девался Балашов?В скольких верстах? И где Хопер?И воздух степи всполошен:Он чует, он впивает духСолдатских бунтов и зарниц.Он замер, обращаясь в слух.Ложится – слышит: обернись!Там – гул. Ни лечь, ни прикорнуть.По площадям летает трут.Там ночь, шатаясь на корню,Целует уголь поутру.

РОМАНОВКА

СТЕПЬ

Как были те выходы в тишь хороши!Безбрежная степь, как марина,Вздыхает ковыль, шуршат мураши,И плавает плач комариный,Стога с облаками построились в цепьИ гаснут, вулкан на вулкане.Примолкла и взмокла безбрежная степь,Колеблет, относит, толкает.Туман отовсюду нас морем обстиг,В волчцах волочась за чулками,И чудно нам степью, как взморьем, брести —Колеблет, относит, толкает.Не стог ли в тумане? Кто поймет?Не наш ли омет? Доходим. – Он.– Нашли! Он самый и есть. – Омет,Туман и степь с четырех сторон.И Млечный Путь стороной ведетНа Керчь, как шлях, скотом пропылен.Зайти за хаты, и дух займет:Открыт, открыт с четырех сторон.Туман снотворен, ковыль как мед.Ковыль всем Млечным Путем рассорён.Туман разойдется, и ночь обойметОмет и степь с четырех сторон.Тенистая полночь стоит у пути,На шлях навалилась звезда́ми,И через дорогу за тын перейтиНельзя, не топча мирозданья.Когда еще звезды так низко рослиИ полночь в бурьян окунало,Пылал и пугался намокший муслин,Льнул, жался и жаждал финала?Пусть степь нас рассудит и ночь разрешит.Когда, когда не: – В НачалеПлыл Плач Комариный, Ползли Мураши,Волчцы по Чулкам Торчали?Закрой их, любимая! Запорошит!Вся степь как до грехопаденья:Вся – миром объята, вся – как парашют,Вся – дыбящееся виденье!

ДУШНАЯ НОЧЬ

Накрапывало, – но не гнулисьИ травы в грозовом мешке.Лишь пыль глотала дождь в пилюлях,Железо в тихом порошке.Селенье не ждало целенья,Был мак, как обморок, глубок,И рожь горела в воспаленьи.И в лихорадке бредил Бог.В осиротелой и бессонной,Сырой, всемирной широтеС постов спасались бегством стоны,Но вихрь, зарывшись, коротел.За ними в бегстве слепли следомКосые капли. У плетняМеж мокрых веток с ветром бледнымШел спор. Я замер. Про меня!Я чувствовал, он будет вечен,Ужасный, говорящий сад.Еще я с улицы за речьюКустов и ставней – не замечен.Заметят – некуда назад:Навек, навек заговорят.

ЕЩЕ БОЛЕЕ ДУШНЫЙ РАССВЕТ

Всё утро голубь ворковалУ вас в окне.На желобах,Как рукава сырых рубах,Мертвели ветки.Накрапывало. НалегкеШли пыльным рынком тучи,Тоску на рыночном лотке,Боюсь, моюБаюча.Я умолял их перестать.Казалось, – перестанут.Рассвет был сер, как спор в кустах,Как говор арестантов.Я умолял приблизить час,Когда за окнами у васНагорным ледникомБушует умывальный тазИ песни колотой куски,Жар наспанной щеки и лобВ стекло горячее, как лед,На подзеркальник льет.Но высь за говором под стягИдущих тучНе слышала мольбыВ запорошенной тишине,Намокшей, как шинель,Как пыльный отзвук молотьбы,Как громкий спор в кустах.Я их просил —Не мучьте!Не спится.Но – моросило, и топчасьШли пыльным рынком тучи,Как рекруты, за хутор, поутру,Брели не час, не век,Как пленные австрийцы,Как тихий хрип,Как хрип:«Испить,Сестрица».

ПОПЫТКА ДУШУ РАЗЛУЧИТь

МУЧКАП

Душа – душна, и даль табачногоКакого-то, как мысли, цвета.У мельниц – вид села рыбачьего:Седые сети и корветы.Чего там ждут, томя картиноюКорыт, клешней и лишних крыльев,Застлавши слез излишней тиноюПоследний блеск на рыбьем рыле?Ах, там и час скользит, как камешекЗаливом, мелью рикошета!Увы, не тонет, нет, он там еще,Табачного, как мысли, цвета.Увижу нынче ли опять ее?До поезда ведь час. Конечно!Но этот час объят апатиейМорской, предгромовой, кромешной.