Число зверя - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 69

– Или, может, тебя водворить на место, а? – прорычал Зебадия. – Руки захлестнуть ремнями и пряжки подтянуть так, что сам не достанешь?

– Первый пилот, не вмешивайтесь, когда вам не приказывают. Второй пилот, живо!

Папа развернулся в воздухе, чуть не ударив меня по лицу, но но заметив этого. Он выдавил сквозь всхлипывания:

– Но я должен попросить прощения у Хильды! Как ты не понимаешь! – Тем не менее он все-таки уселся обратно в кресло.

– Джейк, ты будешь окончательный дурак, если пойдешь просить прощения.

– Что? Зеб, ты это серьезно?

– Еще бы. Ты сегодня уже просил прощения один раз. Неискренне, как Шельма теперь убедилась. Джейк, твой единственный шанс остаться женатым – заткнуться и исправно нести службу. Твое слово больше не стоит ломаного гроша. Но если ты будешь паинькой лет пять или шесть, она, может быть, и забудет. Вернее, простит. Забыть никогда не забудет. Длительное безупречное поведение, возможно, примирит ее с некоторыми твоими недостатками. Но никогда даже не заикайся о том, что она уступает мужчинам в компетентности. Да, ее не возьмут в команду по перетягиванию каната, и ей приходится вставать на табуретку, чтобы дотянуться до верхней полки – но разве она от этого глупее других? Милый мой, если бы дело было в росте, я был бы у нас супергений, а не ты. Или, может, ты считаешь, что у кого растет борода, тот мудрец, а у кого не растет – наоборот? Джейк, дела и так скверные, не усугубляй.

Так: тут следовало чем-нибудь отвлечь их внимание. Не дать папе шанс ответить. Если бы он начал отстаивать свою правоту, он бы и сам рано или поздно поверил, что прав. Способность мужского ума оправдывать свои поступки – или проступки – безмерна.

И некоторых женских умов тоже. Но мы, женщины, ближе к диким животным: по большей части мы не ощущаем потребности оправдывать себя. Мы просто делаем то, что делаем, потому что нам так хочется, и все. А разве бывают другие причины?

– Джентльмены, – вмешалась я, пока папа не успел найти ответ на последнюю реплику Зебадии, – кстати, о бородах. У вас у обоих трехдневная щетина. Если мы собираемся просить убежища у местных властей, разве нам не следует опрятно выглядеть? Я намерена причесаться и вычистить грязь из-под ногтей, и, к счастью, у меня есть совершенно чистый тренировочный костюм. Светло-зеленый, Зебадия: в тон твоему пилотскому комбинезону. У тебя ведь есть чистый комбинезон, не так ли?

– Как будто есть.

– Не как будто, а точно есть, я его видела, когда мы с тетей Хильдой перекладывали вещи. Папа, твой светло-зеленый тренировочный костюм чистый, а этот, что на тебе, весь жеваный и с большим пятном от супа. Мы трое будем совсем как в униформе. Тетя Хильда – нет, но капитан, он же владелец яхты, никогда не носит такую же одежду, как его команда.

– Владелец? – сказал папа.

– Владелец, – решительно подтвердил Зебадия. – Мы объединили ресурсы, Шельма капитан; она же будет выступать и в качестве владельца от имени всех нас. Так проще.

– Она велела нам не лгать, Зеб. – Теперь папа разговаривал уже нормальным тоном – со своей обычной рассудительностью.

– Это не ложь. Но если она сочтет необходимым лгать, мы ее поддержим. Ладно, Джейк, давай приведем себя в порядок, капитан может приказать садиться в любой момент. За сколько минут мы делаем один виток, Дити?

– За сто минут с небольшим. Но Ая может посадить нас за пять минут, если капитан ее попросит.

– Ну вот и давай наведем красоту. Дити, последишь за приборами, пока мы с Джейком бреемся?

– Извини, – сказал папа, – но я не смогу побриться, пока капитан к нам не присоединится. Моя бритва на корме.

– Возьми мою, Джейк. В бардачке. Ремингтон тебя устроит? Брейся первым, я хочу послушать новости.

– Новости?

– Умница прослушивает все частоты, AM и FM, два раза в секунду. Если обнаруживается что-то связное, она записывает.

– Но ведь Дит… астронавигатор отключила автопилоту слух.

– Джейк, у тебя, наверное, не сдана физика за первый курс. Дити велела Умнице выключить восприятие звука. А есть еще электромагнитный спектр. Слыхал про такой?

Папа крякнул:

– Да, одно очко в твою пользу… Считай, что ты отыгрался за тот свой ляп – ну когда ты занимался калибровкой.

Я облегченно вздохнула. Я не собиралась спасать папин брак – это его проблема. Даже мой собственный брак имел второстепенное значение: я спасала нашу команду, то же самое делал Зебадия. «Мы» – это значит две супружеские пары, что, безусловно, важно, но важнее было то, что «мы» составляли одну команду выживания: либо мы будем действовать сообща, либо никто из нас долго не проживет.

Пока папа брился, а Зебадия слушал новости, я чистила ногти. Если я чищу их перед завтраком, обедом и ужином, а потом еще перед сном, то еще удается добиться, чтобы они были грязными не круглые сутки – грязь меня любит. Об этом мне сообщила в незапамятные времена мама Джейн, задавая мне головомойку – в буквальном смысле, – чтобы не стыдно было появиться в школе. Говорилось это не в осуждение, а в порядке констатации факта. Мужчины обменялись наушниками и бритвой, а я причесалась и заколола волосы – теперь головомойка мне требовалась не такая фундаментальная, как в детстве, потому что я стригусь коротко: скорее колечки, чем локоны. Мужчины любят, когда волосы длинные, но уход за волосами – это само по себе дело всей жизни, а мне остро не хватало времени с двенадцати лет. Зебадия прервал процесс бритья, чтобы пройтись рукой по подбородку во всяком случае, жужжанье бритвы прекратилось. Я спросила:

– Что нового у нашей Умницы?

– Да так, ничего особенного. Дай я сначала закончу. В основном третья программа Би-би-си.

– Из Лондона? – Но он опять включил бритву и не расслышал меня. Закончив бритье, Зебадия передал бритву папе, тот спрятал ее, затем снял наушники и вручил их ему. Зебадия уложил их на место. Я хотела попросить их, но тут раздался веселый голос тети Хильды:

– Всем привет! Что тут было без меня?

– Являлась комета Галлея.

– Галлея? Зебби, вечно ты дразнишься. Джейкоб – о! Ты побрился! Как это мило! Не шевелись, дорогой: тебя сейчас поцелуют, готов ты к этому или нет.

Интересное зрелище – поцелуй в невесомости, когда один из партнеров пристегнут ремнями, а другой парит свободно. Тетя Хильда обхватила ладонями папины щеки, он обхватил ее голову, и она развевалась в воздухе, как флаг на ветру. Она была одета, но босиком; я была заинтригована, когда у нее загнулись пальцы ног – еще как загнулись. Неужели это папа так целуется? – мой добропорядочный папа, по крайней мере, так я считала до недавнего времени. Это что же, Джейн его научила? Или – уймись, Дити, что за гадости тебе приходят в голову.

Они оторвались друг от друга, Хильда повисла в воздухе между пилотскими сиденьями, держась левой рукой за левое, правой за правое, и посмотрела на пульт. Мой муж сказал – ей, не мне:

– А меня что, целовать не будут? Между прочим, бритва была моя.

Тетя Хильда пришла в замешательство. Папа сказал:

– Поцелуй его, радость моя, а то он скиснет.

Она так и сделала. Я сильно подозреваю, что тетя Хильда была наставницей Зебадии, а до того мама Джейн и тетя Хильда, возможно, учились у одного и того же инструктора – ну, когда папы еще не было на горизонте. Если так, то кто же этот мой Неведомый Благодетель?

– Тут, в общем-то, немного, – вернулся Зебадия к прерванному разговору. – В основном записи передач Би-би-си. Пять минут новостей из Виндзор-Сити – возможно, это тот самый город, что мы засекли – очень любопытно, но не более чем любые другие местные новости незнакомого города. Какие-то разговоры по-русски. Это наша Умница специально для тебя припасла.

– Я их послушаю. Но сначала хочу кое-что выяснить. Некоторое время назад я была на взводе, но отоспалась и теперь добрая. Мне нужно, чтобы каждый из вас сообщил о своем состоянии. Мы все очень утомлены. На Термитовой террасе сейчас поздний вечер, а в Виндзор-Сити середина дня, если этот город так называется. Мы можем вернуться к себе на речку, а можем вступить в контакт с британцами. Голосовать я не предлагаю, решение приму сама, и кто устал, получит возможность отдохнуть. Но я требую честной информации. Дити?