Гонконг - Задорнов Николай Павлович - Страница 68

68

У командующего войсками, губернатора Двух Гунов, то есть южных богатейших областей Гуан-Дун и Гуан-Си, или, как еще называли его иностранцы, вице-короля, наместника и так далее и так далее, Сайлес говорил совсем не о распространении христианства в Китае американскими миссионерами. Он объяснял, доказывал, убеждал очень искренне, что хочет спасти Китай, и теперь клял себя, что забыл вечную истину: Китай ни в каком спасении не нуждается и никогда не будет нуждаться. Еще сказал об уступках, которые Китай неизбежно должен сделать и сделает в торговле и в отношениях с иностранцами.

По привычке иметь дела со множеством людей, втягивать их в разные предприятия и говорить от их имени, выдавая их интересы за свои, Сайлес сослался на самих китайцев. Сказал вице-королю: все ваши денежные люди мои друзья, и я знаю их мнение. Он имел в виду компрадоров, что и они согласны.

А командующий и губернатор Двух Гунов от компрадоров зависел, он жил на их взятки. Существовать генералу с семьей на жалованье невозможно, и нужна поддержка честных и состоятельных лиц, такова традиция. Намекать на это при решении государственных дел – большая дерзость, непростительная даже нейтральному Берроузу.

Командующий все время держался гордо, был любезен и немногословен. Кстати, он мог казнить любого из компрадоров, если надо будет. Это знают все купцы Двух Гунов.

Китаец поблагодарил, пригласил к себе вместе с молодым русским офицером в загородный дом, вечером был очень радушен и весел, словно в руки ему попала хорошая карта.

Но еще сильней его обиделись и струсили компрадоры, как только узнали, что произошло.

Сайлесу теперь казалось, что его не так поняли. Он доказывал лишь, как расцветет Китайская империя в новых условиях. Люди у Китая есть!

Нет, у них всегда все по-своему!

Когда Сайлес уехал на «Вилламетте», в Кантоне сгорел его склад с опиумом и товарами.

С быстротой молнии среди китайских банкиров, компрадоров и хозяев фирм распространились сведения, что после разговора Сайлеса с генерал-губернатором в глазах князя недостойной выглядит позиция деловых кругов Кантона. Получилось, по словам Сайлеса, что компрадоры как бы подчиняют свои убеждения коммерческим интересам и сетуют на существующий порядок и что губернатор, как живущий на их средства, обязан с этим считаться.

Деловые китайцы решили дать бой ради своих правил и понятий. Следовало проучить любого, кто сунется туда, куда не просят. Китайские купцы все знают без посредников. Никто и никогда не должен становиться между обществами коммерсантов и китайским правительством. Тут сами комплименты и похвалы иностранца могут породить недоразумения. В них не нуждаются. Они оскорбительны для глубокого и потаенного чувства достоинства и гордости. Если ты честный делец, заслужил доверенность китайских коммерсантов – не лезь не в свое дело, не касайся правительства. Деятельность Сайлеса по поручению властей выглядит перед чистым бизнесом как политическая спекуляция на дружбе. Все понимают, что без правительства и взяток нельзя. Но кто знает, тот молчит. У нас не похваляются мнением друзей. Правительство всегда враждебно коммерсантам. Искусный западный делец Сайлес преступил священный закон, нарушил неписаную заповедь торгового коллективизма и попытался именем коммерсантов оказать давление на политику.

Немедленно были поданы к учету и оплате все векселя Сайлеса. Все доставленные им товары и в прошлом и теперь объявлены фирмами негодными, забракованными, испорченными. Все новые заказы аннулированы. Все рабочие и служащие ушли от Сайлеса. Остался один пьяный голландец.

Бойкот перекинулся в Гонконг, и в несколько дней, по словам Берроуза, все было закончено...

Боуринг просил Сайлеса выспросить у русских друзей о Приморье! «Имею я право это сделать или нет? – размышлял Сайлес, лежа ночью на своей широкой семейной кровати в одиночестве. – В том положении, в котором я теперь? Кто они мне?

Но они, кажется, сами знают немного. Впрочем, могут хитрить. Хотя некоторые сведения для адмирала Сеймура важны. Пока, кажется, я не принес вреда людям, которым покровительствовал!»

Сайлес узнал как бы случайно, но больше чем все «интеллидженс», вместе взятые. «Я узнал не из выгоды, а по привычке узнавать все и, конечно, совершенно не желая делать это лично для сэра Джона. Но пока я еще не решился на большее.

Но вот катастрофа со мной! Бог меня наказывает за то, что я полез не в свое дело! Я так для них старался, я им предлагал все, что мог, лез ради них из кожи. И что же? Мне не за что быть им уж так раболепски преданным. И к тому же, я не был бы самим собой, если б, имея этот последний шанс на спасение, не воспользовался им! Но шанс ли это? В то же время было бы неестественно, если бы я оказался таким голубеньким херувимчиком, когда дело идет мне в руки. Я не был бы собой, господа, я не был бы цельным характером! Так что я имею право, кажется. Но... все же... Я еще подумаю! Может, быть честным выгодней?

Я американец, ставший консулом Новой Гренады, захотел быть английским дипломатом и разрешить вековой конфликт между Великобританией и Китаем! Хитрый поп устроил мне ловушку!

Эти лицемеры и святоши умеют защитить свои преимущества! В самом главном они всегда подведут! Ну, погодите!

Просил как о любезности узнать все о Приморье! Но что же делать теперь? Неужели? Впрочем, я могу себе сказать: в жизни и так приходится!

Но я еще подумаю!

Говорят, надо с человеком съесть пуд соли, прежде чем его узнаешь. Я, Сайлес Берроуз, наказан за то, что действовал слишком самоуверенно!»

Глава 34

ИНДИЙСКИЙ ОКЕАН

Первый удар, который был нанесен французской монархии, исходил от дворянства, а не от крестьян. Восстание в Индии начали не измученные, униженные и обобранные до нитки англичанами райяты, а одетые, сытые, выхоленные, откормленные и избалованные англичанами сипаи.

К. Маркс, «Индийское восстание»

– Останься здесь со мной, – говорила Розалинда, – не уезжай! Ты такой молочный мастер. У меня есть деньги. Купим пять коров и откроем свою ферму. Ты так любишь землю! Ты же садовник, Янка, теперь ухаживаешь за банановыми и апельсиновыми деревьями, как у себя на родине за капустой и яблоками. Разве тебе здесь не нравится? Ведь у нас нет заморозков!

– Да, это хорошо, – отвечал Янка. – Остаться не могу.

Он постигал уход и за банановыми кустами, и за персиками, и абрикосами.

– Почему не можешь?

– Служба.

– У всех служба, во всех флотах. Но если выгодно, рвут контракт, откупаются или просто...

– Дезертируют? Нет, я на это не пойду!

– Но почему?

Янка не мог объяснить. Об этом надо спрашивать не его.

– Вот окончу службу. Тогда.

– Тогда как ты хочешь? Как ты решил окончательно? Я поеду к тебе или ты ко мне? У тебя так красиво и хорошо, растет лук и сосны! Много селедки? И трески? Там тоже можно жить.

«Тебе к нам ехать? – думал Янка. После остережений и грубых упреков Мартыньша он стал колебаться. – В самом деле, дома бедность, ей может не понравиться. Ведь у нее дома вроде хутор свой был и ферма у матери».

– К нам, наверно, можно, – молвил матрос неуверенно. – У нас, если жениться, то новый царь, говорят, не сделает помех.

– Пойми, ведь у нас один бог!

Берзинь сделал серьезное лицо.

– Бог у всех один, – поучительно заметил он.

– А на сколько у тебя контракт с капитаном?

– У меня?

– Да.

– На двадцать пять лет.

– Янка! Ты в уме? Двадцать пять! Так ты богатый, где ты хранишь аванс за двадцать пять лет? Ведь мне сказали, что в награду вам год плавания засчитывается за пять лет.

– Аванс храню вот здесь, за щекой! – сказал Берзинь и достал изо рта шестипенсовик. – Вот мой аванс.

– А сколько же ты служил?

– Восемь лет.

– Почему нельзя разорвать контракт?

– Идет война. До конца войны нельзя уйти. А после войны, как ты сказала, срок службы у нас отрубят.