Гонконг - Задорнов Николай Павлович - Страница 75

Воин Андреевич не завидовал, в дипломаты не собирался, Константин Николаевич дорогу ему не переходит, держится просто, естественно, мнения окружающих выслушивает и, если стоит, принимает.

Когда возвращались на суда, Колокольцов сказал:

– Зачем, Константин Николаевич, так выкладываете ему все? Мне кажется, что этот американец порядочный пройдоха.

Колокольцов спутник и друг Посьета, много плавал с ним и жил в Японии.

– Ну, может быть, не так строго! – отозвался Константин Николаевич.

«И мне кажется, лучше бы держать язык за зубами! » – полагал Корсаков.

Он сам смеялся сегодня и шутил и в карты играл. Говорили про Крымскую войну, и Воин Андреевич заявил, что если английского солдата лишить привычного рациона и комфорта, то он потеряет боеспособность. Под Севастополем британцы не отличались, чего нельзя сказать про французов, которые смелы и отважны в любых условиях.

Надо знать, в чем быть откровенным и радушным, чтобы самим не попасть впросак!

– Мой дорогой! – обратился Посьет к своему молодому другу и неизменному спутнику. – Мне нужны рекомендательные письма в Гонконг. Придется попросить Харриса одолжить деньги. У нас гроши остались с Воином Андреевичем до Гонконга. Как бы японцы нас ни одаряли, а надо еще покупать сувениры...

Эта мысль Посьета пришлась по душе Римскому-Корсакову, согласна с его желанием.

– А борзые щенки? А коллекции фамильных драгоценностей? – вмешался он в разговор.

Векселя были на банки, но наличных денег почти нет. А Харрис сам сказал, что деньги у него есть.

Утром в назначенный час занятий Харрис, преоборя похмелье прогулкой и купаньем, записал в своем дневнике:

«Посьет сказал, что желает, чтобы наши визиты друг к другу происходили бы запросто, без церемоний, как между друзьями, и что я могу чувствовать у него себя как дома, как и он у меня».

– Как вы обходились в Японии без женщин? – за обедом на «Оливуце» обратился к Посьету подвыпивший американец. – Как вообще у них по этой части?

Харрис смотрел настороженно.

– Посол Японии на переговорах с Путятиным – очень образованный и светский японец – не раз беседовал со мной откровенно. Однажды я задал ему такой вопрос.

Харрис восторженно вскинул обе руки и фальшиво расхохотался. Он усматривал своего человека в Константине Николаевиче.

– Ну и что же он?

– Ответил, что у них это доступно для знатного путешествующего вельможи там, где бывает его ночлег. И если князь или чиновник по делам службы живет в храме, то всегда есть приятная служанка или, может быть, привезенная для этого племянница бонзы или какая-то другая юная девица, родственница или знакомая хозяина храма.

– Ах, так! А они меня уверяют, что никогда и ни в коем случае не может японка сходиться с иностранцем.

Теперь Посьет цинично расхохотался.

– Ах, дорогой мой! А где бы вы хотели услышать иной ответ от представителей власти!

– Разве у вас были случаи?

– Когда-нибудь я вам расскажу об этом более подробно.

– Почему же не сейчас? – обиженно спросил изрядно выпивший Таунсенд.

На «Оливуце» принимали японского губернатора. Накамура-сама сказал, что из Эдо прибыло важное распоряжение. Поручена приемка «Хэды», как и предложил Посьет. Это будет происходить одновременно с обменом ратификациями. Уэкава-сан назначается капитаном шхуны.

– Команда для корабля уже составлена и обучена на подобном же судне... На другом корабле такого же типа. С благоговением примется драгоценный для Японии подарок императора России...

Посьет сказал, что «Оливуце» предстоит кругосветный переход. Накамура ответил, что все будет сделано, чтобы снарядить русский корабль в далекое плавание.

– Уэкава-сама, – увлекая японца к себе в каюту после отъезда губернатора, заговорил Посьет, – что вы там говорили Харрису про женщин? Он холостой человек, приехал сюда из Америки. Не следует ли подумать, чтобы с ним была приятная девица. Это вам, как мне кажется, даже важней, чем Америке. Правда, он человек пожилой, но еще достаточно здоровый, и эта забота сидит у него в голове. Он все время возвращается к разговору о женщинах.

– Знаете, Посэто-сама, посол Путятин был очень крепкий человек, он совсем не был стар. Моложе Харриса, но никогда не позволил себе ничего подобного.

«Я тоже не позволил себе никаких связей! Но при чем тут Путятин?» – мог сказать Константин Николаевич.

«А при том, – мог бы сказать Уэкава, – что Путятин прожил в Хэде и Симоде и никогда не потребовал женщины!»

– Посол и адмирал Путятин очень сильный человек, но очень сдержанный. И это восторгало японцев. Родственница священника в Хосенди всегда за ним ухаживала, помогала и могла исполнить любое поручение правительства. Но Путятин всегда молился много и никогда не позволил себе ничего унизительного. Поэтому, – сказал Уэкава, – все решили, судя по поведению посла Путятина, а также посла Перри, что официальные лица высших рангов из стран Запада не позволяют себе ничего подобного. Поэтому женщин им не предлагают. Харрис, конечно, очень умный человек. Иногда это заметно. Он спрашивал про женщин сразу, как приехал. Но так сразу – нельзя. Это американская невежливость. Япония не публичный дом. Ответили, что невозможно и не бывает никогда. Даже, если точнее сказать, ответили не так. Сказали: «Вам это не нужно». – «Как не нужно?» Вежливо кланялись и отмалчивались. Решили, что Харрис, конечно, понял и дела не касался после этого. Тогда все решили, что он обходится сам или привез очень молодого голландца-переводчика. Так бывает у японских князей на войне. Но теперь если он так горько чувствует одиночество, то это удивительно! Это все я сказал вам откровенно, как другу Посэто-сама, и прошу вас не понять меня неверно.

На другой день Харрис принимал Посьета и Корсакова в Гекусенди. Опять пили виски. О женщинах не говорили.

– Помогите мне, коммодор, объяснить японцам, что я не могу жить без молока, – просил Харрис. – Я непрерывно мучаюсь от разных недугов. Я не так молод, чтобы обходиться без молочных продуктов. У меня тяжелые запоры.

– Мой дорогой посланник! Живя в Японии, мы раздоили несколько коров. У господина Колокольцова осталась дойная корова в том доме, где он жил. В одной из соседних деревень. И она доится. И мы можем попросить японцев одолжить ее вам – и вы будете с молоком.

– Как я был бы рад! – пришел Харрис в пьяный восторг. – А то ведь я чувствую себя как в блокаде. Меня морят, заставляют есть пищу, к которой я не привык, обрекают на воздержание, и при этом вокруг цветы, роскошь, благоухание, экзотические пейзажи. Но без японочки мне эти пейзажи не нужны. Ах, если бы японочку, этакую с зонтиком, каких они изображают стоящими на мостике: как рисуют! И пригласить ее. Но чтобы не убегала, а чтобы ей был дан строгий приказ правительства – не отказывать ни в чем послу Америки? А? И про молоко также!

«Экая пьяная морда, пьет и не просыхает! – подумал Воин Андреевич. – Видно, никто порядочный не захотел в Японию ехать без семьи. Впрочем, дело не мое!»

В бухту города Симода вошла парусная шхуна под японским флагом, точная копия «Хэды».

– Это же «Камидзава»! – вскричал Колокольцов. – Вторая наша шхуна. Я ее закладывал сам в Хэде.

Уэкава с сияющей улыбкой явился на «Хэду».

– И третья такая же. Спущена там же на воду, – рассказывал он. – В Ущелье Быка.

Посьет съездил к губернатору, от него заехал к американцу.

Харрис сказал, что обеспокоен: в залив вошло европейское судно, но он не может поехать, у него нет лодки.

– Это японское судно, под японским флагом, построенное нами же, в той же деревне Хэда, что и наша шхуна, мы сами ее закладывали.

– Они закончили без вас?

– Едемте, мистер Харрис! Там они вам сами все расскажут. Берите Хьюскена и Мориаму. Мы покажем вам еще одно наше произведение! Японцы приглашают всех на корабль для угощения европейского образца в салон командира!