История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович - Страница 58

Мне тоскливо. Мне невмочь.

И шаги слепого слышу:

Надо мною он всю ночь

Оступается о крышу.

125

И мои ль, не знаю, жгут

Сердце слезы, или это

Те, которые бегут

У слепого без ответа,

Что бегут из мутных глаз

По щекам его поблеклым,

И в глухой полночный час

Растекаются по стеклам.

Надо сказать, что язык Анненского сознательно зауряден, тривиален. Это

лишенный красот каждодневный язык – но поэтическая алхимия превращает

уродливый шлак пошлости в чистое золото поэзии.

Трагедии Анненского, написанные в подражание Еврипиду, не достигают

уровня его лирики. Самая интересная из них последняя – Фамира Кифаред. Ее

сюжет – один из мифов об Аполлоне: гордый Кифаред вызвал бога на

музыкальное состязание и заплатил за свою дерзость утратой зрения. В этой

трагедии много душераздирающей поэзии, но она совершенно не классична.

В общем, учитывая никогда не прерывавшуюся связь Анненского с античными

авторами, можно только удивляться тому, что он так далек от античного духа.

7. Вячеслав Иванов

Соединение русского символизма и греческой традиции осуществилось

в произведениях другого поэта-ученого, Вячеслава Ивановича Иванова . Он

родился в Москве в 1866 г., в семье мелкого чиновника. Изучал античную

литературу и историю, частично под руководством Моммзена, и опубликовал

диссертацию об объединениях откупщиков в Древнем Риме. Долгое время жил

за границей, не поддерживая никаких связей с русской литературной жизнью.

Из всех современных авторов влияние на него оказали только Ницше и

Соловьев. Но он жил в тесном общении с великими поэтами античного мира, с

Данте и с Гете, и с мистиками и философами всех времен. Особенно его

привлекали мистические религии Греции, и позднее (1903–1904) он

опубликовал серьезную работу о культе Диониса. Стихи писать он начал рано,

но долгие годы их не печатал, благодаря чему сумел свободно развить свой

собственный стиль, иератический, архаический, поэтически бо гатый и

выразительный, проникнутый величественной гармонией и совершенно

непохожий на поэзию его современников.

В 1903 г. он опубликовал книгу стихов Кормчие звезды – первый плод его

уединенного развития. Несмотря на внешнюю непохожесть, символисты

немедленно разглядели в нем своего и признали его большим поэтом. Он вошел

в символистские кружки и даже подпал под влияние Мережковского, но в

целом дал символистам больше, чем получил.

Его невероятная образованность и могучий личный магнетизм вскоре

сделали его признанным мэтром и вождем . В 1905 г. он, как и другие

символисты, приветствовал революцию и вместе с молодым поэтом и

революционером Георгием Чулковым (р. в 1879) стал провозвестником новой

революционной философии, получившей название мистического анархизма.

Эта философия проповедовала «неприятие мира» и бунт против всех

внешних условностей с целью полного освобождения духа.

126

Мистический анархизм на поверку оказался эфемерным, но влияние

Иванова на петербургские кружки модернистов стало неоспоримым и длилось

лет шесть-семь. Он стал мэтром петербургских символистов, в

противоположность москвичам, чьим мэтром был Брюсов.

Входить в детали их споров невозможно. Смысл ивановского кредо был в

том, что искусство – мистическое религиозное действо, вид синкретической

человеческой активности, в котором должны господствовать мистические

ценности и судить о котором следует согласно религиозным стандартам. Сама

религия его была синкретической, включавшей все на свете религии. Один из

ее характерных догматов – тождество Христа и Диониса. Все было одно –

христианство и язычество, святость и люциферова гордыня, аскетическая

чистота и эротический экстаз – и все было религией, и все было свято.

Москвичи встали в оппозицию к Иванову, частично потому, что, как

Брюсов, хотели охранить независимость искусства от религии и

философии, частично потому, что, как Белый, желали более точно

определенной и менее всеобъемлющей религии, которая не искала бы

«синтеза добра и зла, Христа и Люцифера».

С 1905 по 1911 г. Иванов оставался некоронованным королем

петербургских поэтов. Его квартира на шестом этаже дома, возвышавшегося

над зданием Думы и над Таврическим садом, была известна под названием

«Башни». Каждую среду там встречался весь модернистский и поэтический

Петербург, а самые близкие адепты мэтра оставались до восьми-девяти часов

утра, продолжая мистические беседы и литературные чтения. В 1907 г. Иванов

потерял жену (известную в литературе под именем Лидия Зиновьева-Аннибал),

но это не нарушило «сред».

Только в 1912 году в результате целого ряда несчастий Иванов отошел от

своих ближайших друзей. Он бросил «Башню», уехал за границу, а когда

вернулся, обосновался не в Петербурге, а в Москве. В это же самое время

произошел распад символизма как школы ; идейное главенство Иванова

кончилось; отныне он стал «одним из многих».

Период «Башни» был временем расцвета ивановской поэзии; стихи

этой поры вошли в сборник Cor Ardens (два тома, 1911). Вторая революция не

воспламенила Иванова, как первая. Он жил в Москве и под Москвой, как почти

все русские интеллигенты терпя тяжкие лишения, голод и холод. В 1920 г. он

написал прекраснейшие Зимние сонеты и, совместно с Гершензоном, –

Переписку из двух углов; то и другое принадлежит к важнейшим памятникам

эпохи. В 1921 г. он был назначен профессором греческого языка в

Азербайджанский Государственный университет, в Баку, где в течение трех лет

читал лекции молодым тюркам о Гомере и Эсхиле. В 1924 г. вернулся в Москву,

где, по слухам, поддерживает прекрасные отношения с большевистскими

вождями.

Шестов, мастер острого слова, дал Иванову прозвище «Вячеслав

Великолепный», и слово «великолепный» лучшее из возможных определение

его стиля. В первой книге еще был некий примитивизм, «шероховатость»,

придававшая ей свежесть, которой уже не найти в его зрелых произведениях.

Но Cor Ardens – высший уровень орнаментального стиля в русской поэзии.

Его стих пропитан красотой и выразительностью; он сверкает, горит

драгоценностями и самоцветами, он похож на богатое византийское облачение.

К его стиху подходят эпитеты «византийский» и «александрийский»: они полны

прошлыми веками, пропитаны ученостью и самосознанием – и лишены всякой

импровизационности.

127

В русской поэзии это самое большое приближение к сознательному и

обдуманному мильтоновскому блеску. Каждый образ, каждое слово, каждый

звук, каждая каденция – это часть великолепно спланированного целого. Все

тщательно взвешено и обдуманно отобрано для наибольшего эффекта. Язык

архаичен, к тому же Иванов любит вводить греческую лексику.

Это великая традиция церковнославянского языка, усиливающая

величественность стихов. Большинство стихотворений метафизичны; правда,

он написал также множество лирических и политических стихов, но и любовь и

политика всегда рассматриваются sub specie aeternitatis (с точки зрения

вечности). Разумеется, его поэзия сложна и вряд ли доступна первому

встречному, но те, кто могут вращаться в сфере его идей, найдут в этом

крепком и пряном вине манящий и волнующий вкус.

В его великолепии и учености спрятано жало рафинированной и