История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович - Страница 74

движениями русского народа. Одна из его самых характерных поэм – Ленин,

где он обнаруживает в коммунистическом вожде близость к религиозным

предводителям раскола, старообрядцам!

Второй крестьянский поэт, выдвинутый «скифами», – Сергей Есенин

(род. 1895). Он дитя южной Великороссии (Рязань), которая не обладала

древней архаической цивилизацией русского Севера и где крестьяне всегда

имели некоторую склонность к бродяжничеству, не были крепко связаны с

землей.

Скифская революционность Есенина была другого рода, чем клюев ская: у

Есенина нет интереса к религиозному символизму и обрядности; мистицизм его

поверхностен, и почти богохульные поэмы, которые он писал в 1917 и 1918

годах, – не больше, чем дань моде, свирепствовавшей среди запоздалых

символистов того времени.

Эти стихи, показавшиеся таким глубочайшим откровением доброму

Иванову-Разумнику (а потом и некоторым добрым европейцам-критикам), в

сущности ничто иное, как чистейшая застенчивая чепуха.

К счастью для Есенина его репутация не зависит от этих стихов.

Он подлинный поэт с редким песенным даром. Он по-настоящему

близок к духу русской народной песни, хотя и не пользуется ее метрикой.

Такая смесь тоскливой, задумчивой меланхолии и дерзкой бесшабашности

характерна для русского человека из центральной России; она

присутствует в русских народных песнях и проявляется у Есенина как в

задумчивой нежности его элегий, так и в агрессивной грубости Исповеди

хулигана.

В основе у Есенина нет ни настоящего мистицизма, ни религиозности,

а есть некий веселый, беззаботный нигилизм, который в любую минуту

может перейти в сентиментальную печаль под влиянием любви, выпивки

или воспоминаний. В нем отсутствует мощь;

если Клюев – деревенский византиец или александриец, то

?

Есенин – что-то вроде крестьянского Тургенева, который видит, как

исчезает столь дорогая ему красота, скорбит о ней, но покоряется

неизбежному. Его лирические стихи часто необыкновенно хороши,

хотя, если читать их подряд, несколько монотонны. Все их

очарование в нежности мелодии.

Единственная его крупная вещь, «трагедия» Пугачев (1922), нисколько не

трагедия, а просто ряд (часто восхитительных) лирических стихов,

произносимых знаменитым мятежником, его соратниками и врагами.

В жизни Есенин с самой революции 1917 г. старался соответствовать

своей репутации «поэта-хулигана». Он был главной фигурой в поэтических

162

кафе, которые процветали в Москве в 1918–1920 гг., а в 1922 г. получил

всемирную известность, благодаря недолговечной женитьбе на Айседоре

Дункан.

Все свои подвиги он совершал вместе с несколькими другими поэтами,

называвшими себя имажинистами и бывшими весьма заметной и шумной

принадлежностью московской литературной жизни.

В худшие дни большевистской тирании, когда печатать книги стало

невозможно, имажинисты были живым напоминанием о неумирающей

свободе: они были единственной независимой группой, не боявшейся, что

ее заметят власти, и необыкновенно ловко, законными и незаконными

способами, умудрялись печатать свои тоненькие сборники и манифесты.

Как поэты имажинисты не имеют особого значения, и имена

Шершеневича, Мариенгофа и «черкеса» Кусикова вряд ли останутся.

Теория имажинизма гласила, что в поэзии главное «имажи » (образы), и

их поэзия (как многое в есенинской) – нагромождение «образов», невероятно

преувеличенных и притянутых за волосы.

На практике они не отделяли «чистых» от «нечистых» и ставили

самые грубые и непристойные свои «образы» рядом с высокими и

патетическими. Некоторые имажинисты были просто «хулиганами», но в

других ясно ощущался трагический надрыв (используя слово Достоевского).

Они, как человек из подполья, чувствовали нездоровую тягу к грязи, унижению

и страданию.

Самый «достоевский» из этих поэтов – Рюрик Ивнев, которому, несмотря

на истеричность его вдохновений, иногда удается дать им запоминающееся и

пронзительное выражение, особенно в стихах о трагической судьбе России,

которые неожиданно напоминают ахматовские.

7. Начало футуризма

Русский символизм вел свои традиции от иностранных источников, но,

в конце концов, развился в национальных масштабах. Русский футуризм не

имеет ничего общего с итальянским движением того же имени, кроме самого

имени. Это самое отечественное движение в развитии русской литературы.

Если пришлось бы обязательно искать западное движение, больше всего

напоминающее первые шаги русского футуризма, я бы указал на французский

дадаизм, который, однако, начался позже (1919–1920). В дальнейшем русский

футуризм сделался очень многосторонним, и между такими поэтами, как

Хлебников, Маяковский и Пастернак мало общего, кроме желания бежать

прочь от поэтических условностей прежних лет и проветрить поэтический

словарь.

В целом о творчестве русских футуристов можно сделать следующее

заключение:

они продолжили начатую символистами работу по революционному

преобразованию метрических форм и открытию новых возможностей

русской просодии;

боролись против символистской идеи о мистической сущности поэзии,

заменяя представление о поэте как священнослужителе представлением о

поэте как о работнике, ремесленнике;

163

трудились над разрушением поэтических канонов прошлого, отлучая

поэзию от того, что традиционно считалось поэтическим, от всякой

традиционной и идеальной красоты;

и работали над созданием нового языка, свободного от эмоциональных

ассоциаций принятого тогда языка поэзии.

Русский футуризм начался в 1910 г., когда появилось ныне знаменитое

хлебниковское этимологическое стихотворение, которое представляло

собой цепь свеже-отчеканенных производных от слова «смех». С 1911 по

1914 гг. футуристы изо всех сил старались «эпатировать буржуа» своими

агрессивно-нетрадиционными публикациями, выступлениями и даже внешним

видом (они, например, рисовали у себя на лице картинки). К ним относились

как к сумасшедшим или наглым хулиганам, но вскоре их принципы и

произведения наложили свой отпечаток на других поэтов, и футуристы быстро

стали самой сильной литературной группой в стране. Нет сомнения, что их

революционная работа по омоложению мастерства и подрыву мистической

торжественности символизма укрепила и оздоровила русскую поэзию, которая

проявляла опасные симптомы анемичности, возникшей от слишком духовной и

бесплотной пищи.

Все те, кто был отброшен «буржуазной» литературой, нашли

пристанище у футуристов. Многие из приставших были просто

незначительными и амбициозными стихоплетами. Но они сберегли память

об одной, по крайней мере, действительно интересной писательнице, –

Елене Гуро (умерла молодой в 1913 г.). Ее тонкие и точные свободные стихи и

великолепная легкая проза прошли для символистов незамеченными. Две ее

книжки Шарманка (1909) и Небесные верблюжата (1912) – это страна чудес по

мягкому и неожиданному выражению тончайшей ткани переживания. Они