Зима. Произведения русских писателей о зиме - Дмитренко С Ф - Страница 5

Но дамы по большей части пугливо прибавляли шаги и озирались: нет ли поблизости городового. Что же касается до мужчин, то они как-то безучастно внимали и русским и французским фразам майора, и трагическим и комическим его обращениям. Таким образом, пробродив часа два, бедный майор собрал ещё всего двадцать копеек, поданных ему одною купчихой и каким-то подвыпившим господином, которого майор абордировал фразой: «на сорокоушку, s'il vous plait[1]», что, видимо, очень понравилось весёлому господину, давшему майору целый гривенник. Вообще «работа» шла плохо. Погода стояла дьявольская, и некогда было подавать милостыню.

Майор начинал снова зябнуть и падать духом при мысли об ёлке. Он пробовал было обращаться к швейцарам, чтобы его пустили подать прошение, но швейцары не пускали и посмеивались над его костюмом и над его серьёзным видом, полным чувства собственного достоинства.

Тем не менее майору удалось-таки проникнуть во двор одного большого роскошного дома, минуя дворников, прочитать на доске фамилии жильцов, войти с чёрного хода в большую, светлую, тёплую кухню и, поклонившись дебелой, краснощёкой «кухарке за повара» самым любезным манером, сказать с изысканною вежливостью, стараясь придать своему сиплому баску возможно нежное выражение:

– Осмелюсь, мадам, обеспокоить вас вопросом: генеральша Тонкоусова изволит быть дома?

Несмотря на столь любезное обращение, «кухарка за повара», быстро оглядев и костюм и физиономию неожиданного посетителя, весьма сухо спросила:

– А вам зачем нужно генеральшу? По каким-таким делам?

– По своим собственным, к прискорбию… По семейным делам… Я имел честь прежде служить под начальством генерала и потому осмелился. Не извольте, мадам, сомневаться! Я. отставной офицер. майор от армии… ранен пулей в ногу… Болезнь довела меня до несчастия… Пятеро детей. последний малютка. Не откажите подать генеральше это свидетельство.

И с этими словами, кинув на кухарку быстрый взгляд, словно бы испытующий степень произведённого впечатления, майор вытащил из-за пазухи засаленное прошение, в котором собственноручно изложил свои боевые заслуги, наделив себя многочисленным семейством, и протянул бумагу к кухарке, видимо несколько смягчившейся после красноречия майора.

– Напрасно только докладывать! – проговорила она. – Наша генеральша без рекомендации никому не подаёт.

Майор не без трагизма указал правой рукой на свою деревяшку и произнёс с горькой усмешкой:

– А это разве не рекомендация?!

И, выдержав паузу, прибавил:

– Доложите, мадам, будьте снисходительны к несчастному майору. Быть может, генеральша соблаговолит пожаловать рубликом.

– Ни за что! Она у нас карахтерная и чистый скаред! – с внезапным раздражением ответила кухарка. – Много-много

двугривенный даст и то вряд ли. Вы подождите. Вот придёт лакей. Он доложит…

Майор снова упал духом и думал уж уходить пытать счастья в следующем этаже, как вдруг быстрый его взгляд заметил, что в жестяной лоханке, совсем близко от него, лежит целая куча серебряных ложек, ножей и вилок, предназначенных для мытья. И внезапная мысль осенила майора.

«Две ложки совсем бы устроили его дело. Сбыть их можно за два рубля, и ёлка готова!» – пронеслось в его голове с быстротой молнии в то время, как он в мрачной позе трагического актера едва заметно подвигался к соблазнительной лоханке. Он испытывал и страх неудачи и сладкое волнение при мысли о радости мальчугана, и зорко наблюдал за кухаркой.

Прошла минута, другая, третья. Кухарка отвернулась. Майор в это мгновение страшно закашлялся, и пара ложек была уже у него за пазухой, а сам он в почтительном отдалении от лоханки всё в той же трагической позе.

Всё обошлось благополучно. Кухарка ничего не заметила.

– Простите, мадам, ещё слово: быть может, лакей не скоро придет? – осведомился наконец майор.

– Верно, гости. Он и торчит там…

– В таком разе уж лучше я завтра, с вашего позволения, приду, а сегодня в другие дома наведаюсь. Позвольте вас чувствительно поблагодарить за готовность и пожелать вам всего хорошего в жизни. Adieu![2]

Раскланявшись ещё с большей любезностью, майор, надев картуз, вышел из кухни и не без некоторой тревоги прошел двор. Выйдя за ворота, он торопливо зашагал вдоль улицы, и, только очутившись на значительном расстоянии от большого дома, облегчённо и радостно вздохнул, с торжеством победителя нащупывая в кармане будущую ёлку.

В седьмом часу майор вернулся в свою трущобу озябший, слегка выпивший и радостно взволнованный. На плече у него была небольшая ёлочка с красными бумажными обручами и розанами, а в большой суме, подшитой под пальто, лежало несколько свёртков и пол штоф водки.

При виде майора с ёлкой, квартирная хозяйка разинула рот – до того это было неожиданно и ни с чем несообразно. Она, впрочем, любезно разрешила майору убрать ёлку в своей комнате, чтобы порадовать мальчика неожиданностью.

– Кстати он и спит! – сказала она и прибавила: – Ишь ведь выдумали! Видно, майор, сегодня хорошо работали?

– Ничего себе… недурно! – не без гордости отвечал майор, вынимая свёртки.

И вслед затем он приступил к уборке ёлки. Делал он это с самым серьезным и торжественным видом, весь погруженный в своё занятие. Хозяйка помогала ему, перевязывая нитками разные вкусные вещи, которые майор развешивал сам, стараясь придать ёлке пышный и элегантный вид.

– Ай да майор! Сколько накупил! – удивлённо восклицала по временам хозяйка.

– Нельзя. Уж ёлка так ёлка! – весело замечал майор, не отрываясь от работы.

Наконец ёлка была убрана и свечи укреплены. Майор обошел ёлку со всех сторон и, видимо, остался доволен.

– Ведь хороша, Матрёна Ивановна?

– Уж на что лучше, майор. Хоть бы генеральскому сыну! – одобрила хозяйка.

Майор зажёг свечи и осторожно внёс ёлку в маленькую свою каморку. Следом за ним квартирная хозяйка несла водку, колбасу, кусок ветчины и булки и всё это расставила на маленьком трехногом столе, составлявшем главную мебель майорского помещения.

– Федя… вставай, братец! – будил майор своего товарища.

Ослеплённый светом, мальчик встал и, протирая глаза, изумлённый смотрел на маленькую ёлочку, горевшую огнями и убранную десятком яблоков, копеечными пряниками, мармеладом, золотыми орехами и разными дешёвыми украшениями.

Мальчику казалось, что он во сне, и он стоял около ёлки, словно очарованный, не смея к ней подойти.

Майор любовался и восхищением мальчика и произведением своих рук.

– Я обещал тебе ёлку, Федя. Ну вот она и есть! – проговорил радостно майор, и в голосе его звучала бесконечная нежность.

Мальчик пришёл в неописанный восторг. Приблизившись к ёлке, он жадными блестящими глазёнками оглядывал её во всех подробностях.

– Да ты ешь, Федя. Что хочешь ешь. Всё – твое! – говорил майор, поднося Матрёне Ивановне стаканчик.

Мальчик не заставил себя просить и стал уписывать за обе щеки и сладости, и ветчину, и колбасу, не особенно заботясь о последовательности.

В не меньшем восторге был и майор. Он довольно скоро распил с Матрёной Ивановной полштоф и любовно поглядывал на своего товарища и на ёлочку, осветившую радостным светом их убогую каморку и горемычную жизнь.

1880

Николай Вагнер

Новый год

С Новым годом! С Новым годом! И все веселы и рады его рождению.

Он родился ровно в полночь! Когда старый год – седой, дряхлый старикашка – укладывается спать в тёмный архив истории, тогда Новый год только, только что открывает свои младенческие глаза и на весь мир смотрит с улыбкой.

И все ему рады, веселы, счастливы и довольны. Все поздравляют друг друга, все говорят: «С Новым годом! С Новым годом!»

1

Пожалуйста (франц.).

2

До свиданья! (франц.).