Битва королей. Огонь эльфов - Хеннен Бернхард - Страница 55

— Вижу, что ты закрываешься от моих слов, брат. — Аббат улыбнулся, и сеточка морщин окружила его зеленый глаз. — Ты не становишься лучшим человеком только потому, что носишь синюю рясу священнослужителя Тьюреда. Равно как и потому, что можешь рисовать миниатюры, которые настолько великолепны, что сердце замирает при взгляде на них или по спине бегут мурашки, когда видишь перед собой изображения жестоких эльфов. Ты не можешь вести диалог с богом. Так ты снова станешь испытывать благоговение перед простыми жизненными вещами, и ты…

Люсьен остановился и выглянул в окно. По дороге от пиниевого леса двигался некто высокий в окружении братьев по ордену. Встречные при виде незнакомца весело махали соломенными шляпами в знак приветствия.

Аббат недовольно пробормотал что-то, прищурился, напряженно поглядел в направлении толпы, собравшейся вокруг путешественника, и снова заворчал:

— Мой глаз помутнел, как наш пруд, когда осенью его целует мороз. Что там происходит? Это он?

Незнакомец был еще довольно далеко для того, чтобы разглядеть его лицо. На нем была синяя ряса священнослужителя Тьюреда. Капюшон он снял, были отчетливо видны его черные, Как вороново крыло, волосы.

— Да, я думаю, это брат Жюль.

Аббат поднял взгляд к небу.

— Благодарю тебя за это испытание, Тьюред. — Он вздохнул. — Закрой плотнее ставни и спускайся вниз. Сегодня мы будем трапезничать раньше.

Странный человек Люсьен, подумал Гвидо. Все в рефугиуме радовались, когда в гости приходил Жюль. Братья и сестры зачарованно слушали его, когда он рассказывал о дальних путешествиях и о божественных чудесах. И только Люсьен никогда не испытывал восхищения. Может быть, он ревновал к Жюлю. Может быть, он опасался, что путешественник поведает что-то о его прошлом. О Люсьене ходило много слухов. Говорили, что в юности он был воином.

Гвидо прислушался, ожидая, когда тяжелые шаги аббата стихнут вдалеке. А потом принялся негромко насвистывать себе под нос. И это была не благочестивая песня, а бодрые куплетики о девушке, которая носила с собой все необходимое, чтобы заниматься своими делами.

Миниатюрист, пребывая в хорошем настроении, проверил еще раз, хорошо ли закрыты чернильницы, смел с подоконника кусок птичьего помета. Задумчиво посмотрел на горы, и от сознания божественного величия ему стиснуло грудь. Он вознес страстную молитву Тьюреду. Потому что мир — столь чудесное место. Потому что Господь избавил его от Люсьена, единственной ошибкой которого, похоже, было то, что он любил слушать собственные проповеди. И потому что Господь послал брата Жюля. Ни один брат ордена не был так известен, как Бродяга Жюль. Не любить его было невозможно. Там, где он гостил, наступал мир. Он был живым святым, не похожим на этих скучных проповедников, не дозволявших человеку ни малейшего удовольствия в жизни. Нет, он был совсем иным. Грубовато шутил, любил выпить и в то же время представлял собой источник нескончаемой мудрости. Два года назад он приходил сюда и заперся на три недели в святая святых рефугиума. Без еды, даже без питья проводил он там время. А когда он вернулся от своего диалога с богом, то казался свежим и отдохнувшим, словно на протяжении этих долгих недель у него всего было в избытке. Брат Томазин, пытавшийся повторить подвиг брата Жюля, не выдержал на четвертый день без воды. Он заболел и, возможно, умер бы от жара, если бы Жюль не исцелил его, когда вернулся из своего заточения в святая святых.

Гвидо обвел взглядом скрипторий. Все столы были убраны. В мире, где царил порядок, можно было чувствовать себя защищенным. Художник посмотрел на далекие горные вершины. Даже в конце весны не растаяли белые шапки. Иногда, в ненастные дни, можно было видеть, как вокруг вершин пеленой кружит снег.

Ближние утесы и отвесные склоны сияли теплым красно-золотистым светом. Словно гнезда, цеплялись за склоны виноградные террасы. Моне Габино располагался вдалеке от интриг королевского двора. Тот, кто хотел попасть сюда, вынужден был четыре дня путешествовать по скудной растительностью горной местности. Их рефугиум был удален от мира. Идеальное место для того, чтобы жить в гармонии с собой, своими мыслями и искусством. Единственным недостатком в этом чудесном месте было то, что у них еще не рождались дети. Несмотря на то что к их общине принадлежало десять сестер по ордену, детьми их господь пока что не благословил.

Гвидо зажег масляную лампу и закрыл окно тяжелыми деревянными ставнями. Затем стал медленно спускаться по отвесной лестнице. В комнате под скрипторием было совершенно темно. Здесь хранились труды рефугиума. Это была чудесная коллекция. Более трех сотен книг! «Самая большая библиотека королевства, возможно, даже всего мира!» — с гордостью подумал монах. Сокровище, которое дороже комнаты, полной золота. Поистине письмо — дар божий! Оно позволяет вкушать мудрость предков даже спустя столетия и отделяет ложь от правды. Сколько различных историй существует теперь о смерти святого Гийома?

Брат Жюль, единственный надежный свидетель жестокого убийства, поведал им о преступлении эльфов и героизме Гийома. Но какую чушь болтали в народе! Утверждали, будто Тьюред ниспослал трех ангелов на огненных боевых конях, дабы забрать тело святого. Другие говорили, что воины короля устроили на улицах города настоящее сражение с эльфами и группой варваров-язычников из Фьордландии. Какая нелепость! А ведь Гийом был убит всего одну человеческую жизнь тому назад. И поскольку это произошло посреди цветущего города Анисканса, тому были сотни свидетелей. Брат Жюль, бывший тогда еще ребенком, присутствовал при кровавом злодеянии. И по счастливой случайности у них появился тот, свидетельствам которого действительно можно доверять.

Гвидо мягко провел рукой по толстой, переплетенной в красную свиную кожу книге, стоявшей на полке рядом с лестницей. То было жизнеописание святого Гийома. Миниатюрист записал его, чтобы нести истину в будущее. Почти год потребовался, чтобы проиллюстрировать текст восхитительными изображениями.

Священнослужитель вздохнул. Ни одной работой он не гордился так, как этой. Он был сыном зодчего и изучил ремесло отца. Одно из его самых ранних воспоминаний: он вместе с отцом стоит на строительных лесах храмовой башни и смотрит на море крыш городских домов. Он помогал создавать дюжину домов Тьюреда из черного базальта, на котором века не оставляют следов. Три храмовые башни он разработал сам, как архитектор. Но даже когда эти мощные строения обратятся в прах, каждое дитя божье будет знать истинную историю жизни святого Гийома. Эта книга создана для того, чтобы донести свет правды до скончания времен, с гордостью думал Гвидо. И если миниатюриста в этот самый миг унесет смерть, он будет знать, что его работа на службе господу выполнена.

Гвидо глубоко вздохнул, наслаждаясь запахом пыли и кожи — запахом книг. Затем он спустился по лестнице и побрел через сушильню для ветчины и колбас, пока не добрался до двери, ведущей в большую трапезную рефугиума.

Он вошел в тот самый миг, когда в высоком портале на противоположном конце зала появился брат Жюль, окруженный толпой братьев и сестер по ордену. Радостные голоса и смех отражались от толстых стен. Бродяга превратил обычный день конца весны в праздник.

Даже брат Жак, сломавший зимой во время неудачного падения обе ноги и с тех пор вынужденный передвигаться на костылях, поднялся с стула и похромал навстречу гостю. Многие месяцы вынужденного сидения превратили Жака в толстого мрачного мужчину, желчных замечаний которого научились бояться все в рефугиуме. Но сейчас желчь и мрачность улетучились. На лице калеки даже появилась улыбка.

Жюль обнял брата Жака. А потом поднял его, как ребенка. Жюль был крепким мужчиной, но все в трапезной задержали дыхание, ведь, чтобы поднять Жака, нужно было быть сильным, словно бык. Бродяга осторожно посадил Жака на стул. Потом встал на колени, его руки погладили изуродованные ноги, отказавшиеся служить Жаку.

Жюль застонал. По щекам его побежали слезы. Лицо побледнело, казалось, в этот миг он испытывал страдания святого мученика Гийома.