Карлссон, который живет на крыше (Пер. Л. Брауде и Н. Белякова) - Линдгрен Астрид - Страница 63

С этими словами он вылетел в окно и умчался в направлении Васастана.

Как ни странно, мальчик не носит фамилии своего отца — Плунт. Поэтому он и отказался нам ее сообщить. Он также запретил нам публиковать в газете его имя. «Малыш этого не хочет», — сказал он. По-видимому, малыш — это его младший братишка, которого он очень любит. Стало быть, мы не имеем права называть его имя. Намекнем лишь, что начало его «Карл», а окончание — «сон». Ведь если человек не хочет, чтобы его имя упоминали в газете, то он имеет на это право.

Поэтому мы и называем этого мальчика просто «мальчик», а не «Карлссоном», как его зовут на самом деле.

— По-видимому, Малыш — его младший братишка, — пробормотал Малыш и снова всхлипнул. Потом он подошел к сигнальному проводу и со злостью дернул его. Сигнал означал: «Иди сюда!»

И Карлссон явился. С жужжанием он влетел в окно, возбужденный и веселый, как шмель.

— А что, в газетах сегодня не пишут ничего особенного? — лукаво спросил он и вырыл персиковую косточку. — Если в самом деле есть что-то стоящее, прочитай мне!

— И не стыдно тебе!? — воскликнул Малыш. — Неужели ты не понимаешь, что все испортил? Теперь нас с тобой никогда не оставят в покое.

— А кто, по-твоему, хочет, чтобы его оставили в покое? — спросил Карлссон, вытирая свои запачканные в земле руки о пижаму Малыша. — Все должно быть хейсан-хоппсан-хоп-ля-ля! Иначе я не играю, сам знаешь. Ну, давай читай!

И Малыш стал читать, а Карлссон тем временем летал взад-вперед перед зеркалом и любовался собой. Малыш пропустил слова «невероятно толстый» и все, что могло огорчить Карлссона, но остальное прочитал от начала до конца, и Карлссон прямо-таки раздулся от восторга.

— С занятным индивидуумом, то есть со мной! Да, чистую правду написали в этой газете.

— «По-видимому, Малыш — это его младший братишка, которого он очень любит», — прочитал Малыш и робко взглянул на Карлссона. — Что, это тоже правда?

Карлссон остановился на секунду, чтобы подумать.

— Да, как ни странно, — словно бы нехотя признался он. — Подумать только, что можно любить такого маленького глупого мальчишку! Это могу только я по своей доброте, ведь я самый добрый и хороший… ну, читай дальше!

Но Малыш не мог читать, в горле у него стоял комок. Подумать только, Карлссон на самом деле любил его! Тогда все остальное неважно, пусть будет как будет!

— Ведь правда здорово, что я велел этим газетчикам не писать, как меня зовут? — спросил он. — Это ради тебя я действую тайно, ужасно тайно.

Потом он схватил газету и стал любоваться фотографиями.

— До чего же я красивый, с ума сойти можно, — сказал он. — И в меру упитанный, просто даже не верится, погляди сам!

Он сунул газету под нос Малышу, потом снова потянул ее к себе и с чувством поцеловал снимок, на котором он показывал стартовую кнопку.

— Ха, мне просто хочется кричать «Ура!», когда я смотрю на свое фото.

Но Малыш вырвал газету у него из рук.

— Ни фрёкен Бокк, ни дядя Юлиус не должны видеть эту газету, — сказал он. — Ни за что на свете!

Он запрятал газету подальше в свой ящик. Минуту спустя дядя Юлиус сунул нос в комнату Малыша и спросил:

— Газета у тебя, Малыш?

Малыш покачал головой:

— Нет, не у меня!

— Ведь она была не у тебя, а в ящике стола, — объяснил позднее Карлссон.

Впрочем, дядя Юлиус, судя по всему, не очень-то жаждал читать газету. Видно, мысли у него были о другом, о чем-то более приятном. Потому что вид был у него необычно веселый. И к тому же он спешил на прием к доктору. В последний раз. Через несколько часов дядя Юлиус собирался ехать домой в Вестерйётланд.

Фрёкен Бокк помогла ему надеть пальто. Малыш и Карлссон слышали, как она наставляла его. Мол, нужно хорошенько застегнуться, беречь горло, остерегаться машин на улице и не курить так рано утром.

— Что это с Домокозлючкой? — удивился Карлссон. — Никак, она решила, что он ее муж?

Да уж, этот день был на самом деле полон неожиданностей

Стоило дяде Юлиусу уйти, как фрёкен Бокк бросилась к телефону кому-то звонить. И так как она говорила громко, Карлссон и Малыш слышали каждое ее слово.

— Алло! Это ты, Фрида? — выпалила она. — Как ты себя чувствуешь? Нос у тебя цел?.. Хм, ты так считаешь? Ну, о моем носе ты можешь больше не беспокоиться, потому что я вместе с ним собираюсь перебраться в Вестерйётланд, да, я переезжаю туда… Нет, вовсе не в качестве домоправительницы… Я выхожу замуж, хоть я и некрасива. Что ты на это скажешь? Да, конечно, сообщу, за господина Юлиуса Янссона, именно за него… вот так-то. И считай, что ты, дорогая Фрида, говоришь сейчас уже с фру Янссон. Я вижу, ты растрогана, я слышу, ты плачешь, ну-ну, Фрида, не вой, найдешь себе нового карманника и грабителя, не сомневаюсь… Ну, мне некогда больше с тобой болтать, мой жених может прийти с минуты на минуту… Остальное узнаешь после, дорогая…

Карлссон уставился на Малыша, вытаращив глаза.

— Неужели для таких чокнутых нет хорошего горького лекарства? — воскликнул он. — Ведь если есть, то нам нужно немедленно дать дяде Юлиусу большую дозу!

Но Малыш про такое лекарство не слышал. Карлссон сочувственно вздохнул и, когда дядя Юлиус вернулся домой, тихонько подошел к нему и сунул ему в руку пятиэровую монетку.

— Это еще зачем?

— Купи себе что-нибудь в утешение, — мрачно ответил Карлссон. — Это тебе сейчас ох как понадобится!

Дядя Юлиус поблагодарил его, но заявил, что он так весел и счастлив, что никакие пятиэровики в утешение ему не нужны.

— Хотя я понимаю, вы, мальчики, огорчитесь, когда узнаете, что я забираю у вас тетю Хильдур.

— Тетю Хильдур? — удивился Карлссон. — А кто это такая, елки-моталки?

И когда Малыш объяснил ему, о ком идет речь, он долго хохотал.

Но дядя Юлиус продолжал болтать о том, как он счастлив. Он повторял, что никогда не забудет эти счастливые дни. И прежде всего то, что ему открылся здесь удивительный сказочный мир. Разумеется, иногда ему становилось страшно, например когда за окном летали ведьмы, он этого не отрицает, и все же…

— Вовсе не ведьмы, — перебил его Карлссон, — а скрагги, дикие, опасные, страшенные!

Во всяком случае, по словам дяди Юлиуса, он жил в том же самом мире, что и его предки, и там ему было хорошо. Хотя лучшее из того, что эти дни подарили ему, разумеется, сказочная принцесса по имени Хильдур. Теперь у него будет собственная принцесса, и скоро состоится свадьба!

— Сказочная принцесса по имени Хильдур! — повторил Карлссон с сияющими от восторга глазами.

Он долго смеялся, потом посмотрел на дядю Юлиуса, покачал головой и снова захохотал.

А фрёкен Бокк хлопотала на кухне, такая веселая, какой Малыш еще никогда ее не видел.

— Мне тоже нравятся ведьмы, — сказала она, — ведь если бы эта чертовка не пролетела вчера вечером мимо окна, Юлиус не бросился бы мне на шею и ничего бы не случилось.

Карлссон от возмущения прямо-таки подпрыгнул.

— Хорошенькое дельце, — начал было он сердито, но тут же пожал плечами и добавил: — Впрочем, это дело житейское! Хотя я не думаю, что скрагги будут теперь летать над Васастаном.

При мысли о свадьбе у фрёкен Бокк становилось все радостнее на душе.

— А ты, Малыш, будешь нести на свадьбе шлейф моего платья, — сказала она и похлопала его по щеке. — Я сошью тебе черный бархатный костюм. Подумай только, какой ты в нем будешь хорошенький!

Малыш вздрогнул. Черный бархатный костюм! Кристер и Гунилла умрут от смеха!

Но Карлссон не смеялся, он разозлился.

— Если я не буду на свадьбе нести шлейф ее платья, то я не играю, — заявил он. — Я тоже хочу черный бархатный костюм, хочу тоже быть хорошеньким, а не то я не играю!

Теперь пришла очередь фрёкен Бокк смеяться:

— Веселая была бы свадьба, если бы тебя пустили в церковь!

— Я тоже так считаю! — обрадовался Карлссон. — Я в черном бархатном костюме стоял бы позади тебя и махал ушами, и время от времени давал салют. Ведь на свадьбе полагается давать салют.