Дитя Всех святых. Перстень с волком - Намьяс Жан-Франсуа - Страница 105

Когда Франсуа появился в Вивре — в своем белоснежном одеянии, на белой лошади, — люди, давно считавшие его умершим, в едином порыве пали на колени. Как и в дни своего паломничества, Франсуа, хотя и пытался поначалу возражать, вынужден был повиноваться желанию своих подданных и благословлять их крестами, начертанными в воздухе.

До Дня всех святых оставалось совсем немного времени. Франсуа решил дождаться этого дня, чтобы приступить к осуществлению красной ступени. После торжественной мессы в часовне он отправился в главный зал.

На стене висела богатая коллекция оружия. Имелся там и меч, которым никогда еще не пользовались. Франсуа взял его, вернулся в башню, закрылся у себя в комнате и принялся молиться. Он просил Юдифь присоединиться к нему до захода солнца.

Неожиданный приход Юдифи удивил его. Она спокойно произнесла:

— Пора.

Франсуа так глубоко погрузился в свои молитвы, что утратил чувство времени. Дни в это время года были такими короткими, что ночь наступила внезапно.

Он взял свой меч и горсть побелевшей земли и вышел наружу.

Едва переступив порог, Франсуа отпрянул от удивления. Этажом выше стояла Лилит, закутанная в свои покрывала. Перед ним была та самая scala lapidis, каменная лестница, что шаг за шагом, ступень за ступенью вела к истине. Теперь Франсуа предстояло преодолеть последние из них.

Следуя за Лилит, он поднимался медленно и твердо. На этот раз он не остановился перед дверью родительской спальни и не увидел их любовной связи, как тогда, во время исполнения черной ступени. Он поднялся выше и оказался на террасе башни.

Франсуа тотчас ощутил головокружение. Слишком высоко! Он боялся упасть или, вернее, боялся того, что ему вдруг захочется шагнуть в пустоту. Франсуа признался в этом Юдифи, которая улыбнулась в ответ:

— Ничего не бойтесь. Вы не прыгнете вниз, ведь у вас чистое сердце… Посмотрите!

И Франсуа взглянул с башни. Перед ним открывалось восхитительное зрелище. Погода была чудесной. На западе садилось алеющее солнце, пуская во все стороны огненные стрелы. На востоке вставала полная луна, еще совсем бледная. Наступал час, когда красный муж и белая супруга воссоединялись для совместной жизни.

Под луной порхала голубка. Она стремительно долетела до другой стороны горизонта и исчезла на охваченном пожаром западе. Пора!

Франсуа протянул Юдифи горсть выбеленной земли. Правой рукой, той, на которой он носил перстень со львом, Франсуа взял меч и приложил лезвие к левому запястью. Левую ладонь с волчьим перстнем, ту, что была обожжена на Балу Пылающих Головешек, он крепко сжал, чтобы яснее вздулись вены. Настал великий и гибельный миг единения всех противоположностей.

Франсуа де Вивре воскликнул:

— Мой лев!

И полоснул клинком… Кровь брызнула на горстку землю, которую бесстрашно держала Юдифь. Франсуа взглянул на эту струю, что, пузырясь, вытекала из его тела, и воскликнул:

— Да будет благословен Господь, который даровал мне милость увидеть этот прекрасный и совершенный пурпурный цвет, этот прекрасный цвет полевого мака, этот властный, искрящийся, пылающий цвет, неподвластный переменам и порче!

И Франсуа выпустил меч, который покатился на пол террасы с металлическим стуком… Мгновение спустя старый сеньор упал сам.

Поддерживая его, насколько хватало сил, Юдифь довела его до комнаты. Там она по всем правилам перевязала ему запястье, хорошенько перетянув вены, а затем надела на шею Франсуа свою шестиконечную звезду.

Еврейка просидела у его постели всю ночь. На следующее утро, когда настал День повиновения усопших, Франсуа, потерявший много крови, так и не пришел в сознание. Весь день Юдифь исступленно молилась своему Богу.

Настало второе утро, и Франсуа пробудился вместе с солнцем. Ослепительное, оно настойчиво билось в окна спальни.

Он спросил у Юдифи:

— Какое сегодня число?

— Третье ноября. Вы не приходили в сознание целый день.

Несмотря на слабость, он живо приподнялся на локтях.

— Праздник святого Юбера! День моего крещения! Сегодня мое второе крещение!

Он взглянул на свое левое запястье: засохшая кровь пропитала своим цветом белую повязку, которую наложила ему Юдифь. Два слова сами оказались у него на устах — те самые, что во всех книгах символизировали последний этап Деяния:

— Свертывание и окраска…

Он сумел!..

Франсуа попросил Юдифь показать ему алхимическую землю: почва тоже стала красной от его крови.

Его ждала еще одна радость: на груди он нащупал шестиконечную звезду. Франсуа открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог произнести ни слова, так переполняли его чувства.

Юдифь улыбнулась ему.

— Я отдала ее, когда вам было очень плохо. Это звезда Давида, она служит защитой от Зла. А еще это отображение Бога, чье имя произносить запрещается.

Франсуа вновь обрел возможность заговорить и быстро произнес:

— Это единство огня и воды, отца и матери, Господа и природы, духа и души! Это знак Мастера, того, кто достиг конца пути! Но еще это знак нового Адама, знак, который я должен передать моему потомку, чтобы там, по ту сторону моей смертной жизни, совершенство оставалось вечным.

И взволнованно спросил:

— Вы можете мне оставить это?

— Я ношу звезду с самого детства и никогда не расставалась с ней, ни днем, ни ночью.

Немного помолчав, Юдифь продолжила:

— Отдав мой талисман вам, я рассталась с ним навсегда. Теперь я смогу увидеть этот знак только на вас. Но какое это имеет значение, ведь я всегда буду рядом!

Франсуа сжал звезду в ладони. Внезапно он почувствовал сильную слабость и словно погрузился в полудрему. Последняя его мысль была о сыне. Самому Франсуа удалось осуществить красную ступень, и Луи вскоре сделает то же самое — ценой собственной жизни. Франсуа хотелось бы оказаться рядом с Луи в эту минуту, сказать ему… Но нет, это невозможно. В последний раз они виделись той апрельской ночью, на кладбище Невинно Убиенных Младенцев, и Франсуа знал это наверняка.

Глава 14

КВАРТАЛЬНЫЙ СТАРШИНА

Прокладывая себе путь между отрубленных бычьих голов и окровавленных потрохов, Луи де Вивре вошел в отвратительно воняющую лавчонку. Дорога не заняла у него слишком много времени, ведь он находился у Мамаши Ножовки, торговки требухой с паперти собора Парижской Богоматери.

Разумеется, для всех Луи де Вивре был Болтуном, знаменитым ярмарочным комедиантом с площади у собора, как всегда выряженным в свой нелепый наряд, с головой и лапами огромной птицы. На шее у него по-прежнему висел серебряный андреевский крест.

Он обратился к Мамаше Ножовке, толстой женщине, почти такой же красной, как и ее товар:

— Когда должен вернуться твой сын?

— Вечером. Может, ночью. С этой политикой кто знает точно?

— Я подожду его? Разговор есть.

— Будь как дома, Болтун.

Немного погодя Мамаша Ножовка заперла свою лавку и отправилась спать. Болтун остался один и стал ждать при свете свечи. Трудно поверить, но шаг, который он собирался сделать, мог иметь очень важное значение. В каком-то смысле этот шаг по праву считался решающим.

Нынешний хозяин Парижа, Иоанн Бесстрашный, продолжал усиливать свое могущество. Ему уже мало было англичан и его собственного войска, он вздумал искать поддержки в простом народе. Прежде всего, он велел вооружить виноторговцев, которые образовали отряды ополчения. Затем решил привлечь на свою сторону мясников.

Парижские мясники представляли собой весьма влиятельную корпорацию, очень богатую и довольно замкнутую, куда весьма непросто было проникнуть извне. После щедрого угощения вином, на которое не поскупился герцог Бургундский, мясники согласились защищать его с оружием в руках и в скором времени должны были стать самыми рьяными его сторонниками.

Они даже выбрали себе предводителя — им стал Симон, сын торговки требухой, которого все называли Башка. Этот Башка трудился на почетной должности живодера в мясной лавке у Гарнье из Сент-Иона, крупного поставщика квартала Монтань-Сен-Женевьев. В обязанности Башки входило убивать животных. В течение нескольких дней Башка сделался чрезвычайно популярным в Париже.