Долгий путь в лабиринте - Насибов Александр Ашотович - Страница 117

— Только эти три?

— Да. Но и конверты тоже. Это займет немного времени. Просмотрю и тотчас верну.

Дробиш понимал, что, рассказав о письмах, чем-то насторожил собеседника. По-немецки тот говорит, как немец. Впрочем, шипящие чуть смягчает и растягивает гласные, отчего речь приобретает певучесть. Похоже на говор жителей областей, пограничных с Францией… Так кто же это такой?

Он скосил глаза на Кузьмича. Подтянут, элегантен. Движения по-юношески точны, хотя по другим признакам ему не так уж далеко до старости… А что, если это русский? Гвидо ни слова не сказал о нем. Познакомил — и баста. Даже не назвал его имени…

Кузьмич терпеливо ждал ответа на свою просьбу. Время шло, а Дробиш сидел в неподвижности, будто не мог найти решения. Наконец он задвигался, что-то просвистел. Неожиданно улыбнулся, тронул соседа за плечо.

— Если желаете взглянуть на письма, то надо сейчас, не откладывая.

— Каким образом?

— Отправиться в замок. Завтра, может случиться, будет поздно: вдруг вернется хозяин? Вот что мы сделаем: машину загоним в кусты, ее там сам черт не отыщет, и — пешком, здесь ведь недалеко. Ночь, все спят. А у меня ключи от любой комнаты.

С минуту Кузьмич размышлял.

— Ну что же, — сказал он, — пешком так пешком.

Мягко заурчал мотор. Пятясь, машина въехала в кусты и скрылась в разросшемся ивняке.

Вскоре оттуда появились две тени, пересекли дорогу, стали взбираться на холм, вершину которого венчали владения Теодора Тилле.

К себе в отель Кузьмич вернулся только под утро. До этого он побывал еще в ночном баре «Команчи», известном тем, что в одном из его залов каждый посетитель мог выпустить в мишень дюжину стрел из настоящего индейского лука и при удаче получить приз. Он даже чуточку пошумел в этом заведении — отчитал кельнера, когда тот несколько замешкался с выполнением заказа. Словом, старательно зафиксировал это свое посещение.

Швейцар, встретивший его в отеле, получил на чай двадцать пфеннигов, затем столько же — на четвертом этаже, куда с трудом доставил подгулявшего постояльца: тот был сильно навеселе и все порывался жонглировать тростью с надетой на нее шляпой.

Наконец клиент был водворен в номер и дверь захлопнулась. Некоторое время швейцар прислушивался к шагам и возгласам, доносившимся из комнаты. Вскоре за дверью стихло. Это означало, что старик наконец-то угомонился. Сделав такой вывод, швейцар вернулся к себе.

В эти минуты Кузьмич лежал в постели и обдумывал все то, что свалилось на него за истекшие сутки… Наконец-то дал результат широкий поиск, который вот уже полтора года вели здесь, в Германии, советская разведка и ее добровольные помощники. Вообще-то он не сомневался, что в конце концов в поле зрения возникнет нужный объект. И все же выход группы Эссена на Теодора Тилле можно было считать большой удачей.

Тем не менее сейчас Кузьмич думал не об этом человеке, а о проживавшей в далеком Баку Эрике Хоссбах. Узнав о том, что в ее письмах имя кузена не упоминалось, да и сами письма адресовались другому лицу и уж потом передавались Теодору Тилле, Кузьмич сразу подумал о шифре или тайнописи.

Вот почему он не мог ограничиться просмотром фотокопий этих писем, а должен был исследовать оригиналы. Это было важно для выяснения, что за человек автор писем.

Исследование писем дало неожиданный результат. Прежде всего, не обнаружился ни скрытый текст, ни что-либо похожее на шифровку. Далее, Кузьмич с удивлением установил, что письма вовсе и не предназначались Тилле — ничто не указывало на то, что, получив эти письма, Аннели Шеель должна была передать их своему племяннику. И последнее: тон писем был спокойный, доброжелательный к стране, где жила Эрика Хоссбах.

Кузьмич прикрыл глаза и откинулся на подушке. Мысленно он набрасывал текст сообщения в Центр. Требовалось возможно быстрее произвести проверку личности Эрики Хоссбах, чтобы знать, как надлежит вести с ней дело, ибо в голове у него уже складывались контуры многоходовой комбинации, в которой эта особа и ее супруг могли сыграть не последнюю роль…

К восьми часам утра подробное сообщение было готово. Кузьмич перечитал написанное, надолго задумался. Потом решительно уничтожил сообщение. Он понял, что не может доверить бумаге возникший замысел.

Он составил новое сообщение. В нем было всего несколько фраз. Кузьмич просил разрешения немедленно выехать в Москву.

В десять часов утра он побрился, принял ванну и вышел из гостиницы.

В одиннадцать, совершив поездку в метро и на двух трамваях, добрался до дома Гвидо Эссена. Сегодня старик выходил на работу в ночную смену, — значит, сейчас должен был находиться дома.

Он взглянул на подоконник квартиры Эссена, увидел лейку, повернутую носиком к ящику с цветами, и вошел в подъезд.

Состоялся короткий разговор. Кузьмич сообщил о письмах бакинской родственницы Теодора Тилле, передал шифровку для Центра.

— Связь будет в пятнадцать часов, — сказал Эссен. — Я дам вам знать, если поступят новости.

Примерно в час дня Кузьмич вернулся в отель и наконец-то смог позволить себе отдохнуть.

Есть не хотелось — он даже не заглянул в ресторан. Оказавшись у себя в номере, перенес на диван подушку и плед, улегся и развернул купленную по дороге газету. Всю первую страницу занимали портрет Гитлера, его речь в рейхстаге и сводка верховного командования германской армии. Сообщалось об успешном продвижении танковых соединений в глубь Польши, о бомбардировках Варшавы, Кракова, Лодзи…

На второй странице был заверстан большой снимок: убитый польский солдат лежал на полу разгромленного помещения посреди поваленных микрофонов, разбитой аппаратуры, обрывков проводов.

Далее шел крупно набранный текст. Подробно описывалось «злодейское нападение польских легионеров» на радиостанцию города Глейвиц, приводились свидетельства «очевидцев», мнения иностранных журналистов, которых работники отдела прессы германского МИДа привезли на место происшествия.

Глейвиц… Глейвиц… Кузьмин отодвинул газету, задумался. Ну конечно, Оппельн куда Теодор Тилле неделю назад отвозил тюки с польскими военными мундирами, город Оппельн и этот самый Глейвиц расположены по соседству!..