Тайник на Эльбе - Насибов Александр Ашотович - Страница 48

Глава четырнадцатая

Утром Аскер и Кюмметц покинули Остбург. Путешествие начали рано, и часам к десяти машина уже въезжала в Берлин. Огромный город был мрачен, молчалив. Шёл дождь, по краям мостовых текли мутные ручейки. Вода несла в канализационные решётки щепу, обрывки бумаги и прочий мусор, смытый с тротуаров. То и дело попадались дома без крыш, без окон, одиноко торчащие стены, иссечённые осколками, покрытые копотью, в которой дождевые струи промыли длинные грязно-серые полосы. Такими же унылыми, бесцветными показались Аскеру немногочисленные прохожие — мокрые, сгорбленные фигурки, торопливо шлёпавшие по лужам.

Итак, путешествие началось. Что принесёт оно?

Освенцим!… Название этого гитлеровского концлагеря все чаще появлялось в документах советской разведки. И было очень полезно добыть побольше сведений об Освенциме.

Мысли Аскера перенеслись к Висбаху. Первая встреча с ним ничего не дала. Разумеется, Аскер и не надеялся разобраться в человеке, побеседовав с ним несколько минут. Но какое-то впечатление, пусть самое поверхностное, должно же было остаться! А его не было…

Директор прервал размышления Аскера.

— Ведите машину через центр, — сказал он. — Едем в Бреслау, там и заночуем.

Они миновали Шпандау, затем проехали по другому району Берлина — Моабиту, свернули на широкую Унтер-ден-Линден. Здесь пришлось замедлить ход — по улице сплошным потоком двигались военные грузовики и бронетранспортёры.

— Сворачивайте, — распорядился директор, когда проехали под Бранденбургскими воротами, миновали рейхстаг и Тиргартен, — проедем мимо аэродрома Темпельхоф, там начинается великолепнейшее шоссе.

Аскер повиновался. Вскоре машина выбралась из города и устремилась на юго-восток.

Кюмметц сказал правду. Дорога и впрямь была хороша, Выложенная большими бетонными плитами, Широкая и ровная, она будто сама стлалась под колёса автомобиля. И Аскер все увеличивал скорость.

— У вас прекрасный автомобиль, господин директор, — сказал он, чтобы поддержать разговор. — Я ездил на многих марках, но никогда ещё не водил «бьюик». Видимо, трофей?

Кюмметц кивнул.

— Эти американцы умеют делать автомобили, — проворчал он. — Что правда, то правда.

— Нет! — Аскер оторвал от руля и значительно поднял руку. — «Бьюик» хорош, но я бы не променял «мерседес» или, скажем, «хорх» ни на какие «бьюики» или «линкольны». И мотор, и коробка скоростей, и система подвески — все несравнимо, господин директор!

— Да, это и моё мнение. — Кюмметц с интересом взглянул на водителя. — Давно вы за рулём, Губе?

Аскер рассмеялся.

— Вот не поверите, господин директор. Но бывает же так! Вы задаёте вопрос, а я должен ответить — сегодня у меня юбилей: исполняется двадцать восемь лет мне самому и десять лет моему шофёрскому удостоверению.

Он полез в нагрудный карман, извлёк и передал Кюмметцу документ.

Директор считал себя добряком и демократом. Кроме того, он хорошо помнил указание фюрера, сделанное ещё до войны, на одном из партейтагов в Мюнхене, о необходимости крепить единство германской нации, наций господ и покорителей мира. Поэтому, просмотрев удостоверение и найдя его в полном порядке, Кюмметц сказал, что следует отметить этот двойной юбилей. Вон, впереди, зеленеет лужайка и на ней — группа деревьев. Там они и сделают привал. Кстати, давно наступило время завтракать.

Проговорив это, Кюмметц взглянул на шофёра и с удовлетворением отметил на его лице смущение и признательность.

— Мы с вами немцы, Губе. Мы немцы, и этим все сказано! — Кюмметц снисходительно похлопал шофёра по плечу.

Путники провели на лужайке полчаса. Аскер расстелил на траве газету, уставил её припасами — у Кюмметца оказался солидный запас еды. Директор извлёк из кармана плоскую флягу с гофрированной пробкой.

— Спирт, — сказал он, отвечая на вопросительный взгляд шофёра. — Этот спирт, Губе, панацея от всех несчастий и бед.

Кюмметц выпил и предложил флягу Аскеру.

— Нельзя, — проговорил Аскер. — Когда я за рулём, в рот не беру ни капли.

Директор одобрительно кивнул. Это была проверка, которую он устроил новому шофёру.

Кюмметц вновь выпил, налил себе ещё, затем опрокинул и четвёртый стаканчик. Тощий затылок и дряблые щеки директора порозовели, в глазах зажглись огоньки. Длинными тонкими пальцами он то и дело отправлял в рот большие куски холодной свинины, громко чавкая и щуря свои и без того небольшие глаза.

Ел Кюмметц долго и жадно. Наконец с завтраком было покончено. Директор завинтил флягу, поднёс к уху, взболтнул и с сожалением покрутил головой. Затем встал, походил по траве, разминая затёкшие ноги. Аскер собрал остатки еды и отнёс в машину.

— Продолжаем путешествие, — сказал Кюмметц, закурив и усевшись в автомобиль.

Спирт скоро подействовал. Директор сидел, привалившись к борту машины, улыбался и что-то негромко напевал.

— Но вы не спрашиваете, Губе, за каким чёртом понесло меня в этот Аушвиц? — вдруг проговорил он, хитро взглянув на Аскера.

Аскер пожал плечами.

— Я полагал, это меня не касается, господин директор.

— Вы верно полагали. — Кюмметц качнулся. — Но вы хороший шофёр, и я посвящу вас. Мы едем за людьми. За новыми рабочими для завода.

— Но у вас и так трудится много пленных.

— А теперь… их будет гораздо больше!

Речь Кюмметца стала отрывочной, бессвязной. Он вдруг смолкал на полуслове, потом торопливо выкрикивал фразу. Временами голос его спускался до шёпота, и тогда Аскер вообще не мог ничего разобрать. Все же он понял, почему директор так спешил с отъездом. Оказывается, военные власти Остбурга предупредили, что скоро с завода будет взята в вермахт новая большая группа рабочих-немцев, и Кюмметц должен успеть заменить их пленными.

— А почему мы едем так далеко?

— Э, мне предложили людей из окрестных лагерей: «Берите, герр Кюмметц, что вам нравится!» — Директор гневно качнул головой. — Берите!… А что я там найду, если уже давно перерыл весь контингент? Ведь не дремлют и директора других заводов.

— Конечно, — подтвердил Аскер.

— И тут вмешалось провидение, Губе. Оно явилось в образе моего старинного друга, который неожиданно приехал в Остбург по делам службы. О, мой друг занимает высокий пост. Конечно, он нашёл, как мне помочь. Два пятиминутных разговора по телефону с Берлином — и я получил право как следует порыться в Аушвице!