Перстень Борджа - Нефф Владимир - Страница 57

Сомнительно, однако, чтобы дефенестрация, проведенная к тому же столь непрофессионально — все трое дефенестрированных упали на кучу навоза и остались целы и невредимы, — могла и впрямь стать поводом для столь мрачного, нешуточного и страшного действа, каким явилась война, длившаяся тридцать лет. Мы считаем гораздо более вероятным, что увертюрой к тридцатилетней трагедии явилась не дилетантская пражская дефенестрация, а дефенестрация в Стамбуле, которую осуществил, и притом мастерски, наш герой Петр Кукань из Кукани и которая до сих пор была историкам неизвестна, хотя исторические последствия ее оказались необозримы.

Докажем это подробным описанием разыгравшихся событий.

Высочайший предводитель, под громовое «бак», вырвавшееся из глоток всех присутствовавших, пролетел через проем окна и сгинул бесследно, словно его и не было вовсе, — если не считать турецкой туфли, спавшей с его левой ноги, и оброненного янычарского бунчука; янычары на мгновение остолбенели, не поняв сразу, что произошло, а разобравшись, взвыли и все как один тигриным прыжком устремились вперед, дабы исполнить приказ Черногорца еще более безжалостным и страшным образом, чем если бы ничего не случилось, но неожиданно путь им преградил сам султан; побагровев, он поднялся — снова владетельный и властный, как ему и подобало, — и выставил вперед руку, словно желая отбросить янычар ладонью с расставленными пальцами.

— Стойте, молодцы, — сказал он. — Это свершилось с моего ведома и одобрения.

Султан отважился произнести эти слова, рассчитывая, что Черногорец, даже если он после дефенестрации останется живым, будет в обозримое время не в состоянии вмешиваться в события, — ведь окно, из которого он вылетел, находилось на высоте шестидесяти футов от земли.

— А ты, Абдулла-бей, растолкуй этим людям смысл происходящих событий.

И он снова сел, убежденный, что Петр сможет играючи дать случившемуся такое объяснение, которое будет приемлемым даже в глазах самого Аллаха.

Некоторое время Петр стоял молча, ожидая, когда утихнет шум крови, громко стучавшей в висках от нечеловеческого напряжения, которого потребовал его богатырский подвиг. А потом сказал:

— Запомните хорошенько мои слова, храбрецы, чтобы полностью и без искажений передать их своим товарищам, которых сейчас здесь нет, и пусть те, в свою очередь, передают их дальше и дальше, чтоб они достигли даже самых отдаленных гарнизонов и частей вашего отборного, неповторимо-доблестного воинства, носящего гордое, устрашающее весь мир название — янычары.

— Бак! — прогудели удальцы, напрягши свои жесткие суровые губы.

Петр, несколько повысив голос, продолжал:

— Я, конечно, знаю, что для вас привычнее действовать, — ходить маршем, проводить учения и воевать, короче — вести себя по-солдатски, нежели слушать долгие рассуждения, а поэтому я постараюсь быть очень кратким. Так вот, случилось нечто очень неприятное и достойное сожаления, а именно: ваш высокий предводитель Исмаил-ага, которого вы, надо думать, уважали и обожали, чьи приказы исполняли без рассуждений, оказался недостойным своего высокого звания и, подвергшись искушению, не выдержал его, а будучи испытан на вес, оказался весьма легковесным. Он рискнул выступить против воли главы и властителя этой империи, падишаха Неизменно Побеждающего, и, как вам известно, приказал посадить меня на кол, пренебрегая тем, что Владыка Владык осчастливил меня своим доверием и милостью, удостоив титула «Ученость Его Величества». Так вот, проступок, который совершил ваш высокий предводитель Исмаил-ага, мы называем государственной изменой; и вы, храбрецы-удальцы, тоже оказались бы соучастниками этой государственной измены: ведь если бы вы, исполняя его приказ, подняли руку на мою особу, то совершили бы поступок, противный воле Его Величества. Чтобы не допустить этого, я вынужден был сделать то, что сделал на ваших глазах и что, как вы знаете, сам султан, Владыка Двух Святых Городов, полностью одобряет.

Тут Петр остановился и оглянулся на султана; и султан, важный и величественный, покачал головой, что, как мы знаем, означает у турок согласие.

И Петр продолжал, выражаясь теперь уже свободнее и проще.

— Ну ладно, ребята, измена или не измена, а вот скажите мне попросту: разве это предводитель, коли он, даже не пытаясь сопротивляться, позволяет вышвырнуть себя из окна? Какой же это генерал, если он в решающий момент теряет туфли? Может ли такой простофиля и дальше служить образцом и примером? Заслуживает ли гордого звания «янычар» — я уж не говорю о титуле генералиссимус янычар — такой вот вшивый балбес с немытыми ногами?

При этих словах Петр с выражением крайней гадливости понюхал туфлю, потерянную Черногорцем, и все, от султана и его советников, от янычар до самого последнегоиз чаушей, вздрогнули, ибо забота о гигиене является для мусульманина первой и основной заповедью, и обвинение в том, что кто-то не моет ног, звучит страшным оскорблением.

— Разве захотели бы вы и дальше, — гремел Петр, — служить и воевать под началом такого нерадивого недотепы?

— Никогда! — возопили янычары.

— Благодарю, вот это мне, Учености Его Величества, и хотелось услышать, ибо то же самое хотел услышать и сам Его Величество падишах.

Султан покачал головой в знак согласия.

— А теперь, — продолжал Петр, — следует решить, кто займет место Исмаила.

— Будь им, о неустрашимый! — воскликнули хором янычары. — Будь нашим предводителем, о могучий, о вышвыривающий за слабость, о наказывающий за обман, о правдивый и великий.

И они попадали на колени, вознося к потолку свои бунчуки в знак уважения и повиновения.

Некоторое время Петр молча улыбался, словно вкушая сладость своего триумфа, а потом ответил такими, словами:

— Так не пойдет, ребята, потому что титул «Ученость Его Величества», коего Владыка Владык меня удостоил, не позволяет мне взять на себя новое ответственное дело. Но я предложу вам выход. Я не сомневаюсь, что вы, призванные нести почетную службу в серале и охранять священную особу падишаха, Неизменно Побеждающего, вы — лучшие из лучших, отборнейшие из отборных, то есть первые из первых янычар. Так вот, пусть тот, кто победит меня в поединке, на который я вас вызываю, и станет тем, чем дрянной Исмаил-ага перестал быть.