Свои продают дороже - Некрасова Ольга - Страница 61

На то, чтобы спуститься со второго этажа к машине и выехать со двора, у Шишкина ушло минуты полторы.

Влившись в поток на Ленинском, он снова позвонил Виктору. Чоп сообщил, что Есаул только что, сей момент, скрылся в подъезде писателя. Еще раз Шишкин позвонил минут через пять, подъезжая к Крымскому мосту. Трубку не брали, и он понял, что провокация удалась.

Связавшись с Гришей, начальник отдела безопасности приказал взять пять человек из дневной смены и рвать к писательской квартире. Потом он сообразил, что начинать надо было с двоих, дежуривших у дома Вики Левашовой, — им и ехать ближе, и, кроме того, с их приемником можно прослушивать квартиру Кадышева — там «жучки» такие же, какие всадили его бывшей жене. Шишкин приказал своим гнать на «Октябрьское Поле», встать в сторонке, не мелькая под окнами, ждать и слушать. Через двадцать минут, подъезжая к «Беговой», он уже знал, что произошло: Кадышев и двое чопов захвачены есауловцами, причем бандитов неожиданно много — человек пять.

Каким образом они просочились незамеченными, оставалось загадкой.

— Ждать! — повторил Шишкин и перезвонил Грише.

Зам уже выехал. Взял он с собой не пятерых, как сгоряча приказал Шишкин, а двоих доверенных, и начальник отдела безопасности согласился с таким решением.

Судя по всему, предстояла стрельба в чужой квартире, которую чопы отнюдь не охраняли, а в такой ситуации невозможно быть чистым перед законом. Шишкин осознавал, что идет на преступление, но поступить по-другому не мог.

Досадовать, что, мол, попался, и пребывать по этому поводу в мерихлюндии Змея отучили несколько десятилетий назад. Времени на анализ ошибки он тоже не тратил. Главное ясно: не учел, что у чопов может оказаться ключ от его квартиры, а остальное — потом. Второй неожиданностью было то, что Есаулов, оказалось, не работал на Тарковского. Об этом тоже стоило подумать как-нибудь потом. А сейчас Змей отошел в угол и, прислушиваясь к перебранке чопов с блатными, взвешивал свои активы.

Первое: о нем забыли. Никто, кроме, пожалуй, верзилы, которому Змей в свое время прострелил руку, не принимал старичка всерьез. Есаулов не мог не заметить, что Змей держал руку в кармане, но обыскать его и не подумал, и пистолет остался у него, патрон в стволе. Наше дело, конечно, стариковское, но за секунду с четвертью мы выхватывать умеем.

Второе: граната у верзилы — обычная «фенька», замедление взрыва от трех с половиной до четырех с половиной секунд. Если он прямо сейчас по какой-то причине выпустит гранату из рук, Змей успеет спрятаться за стол, а там в левой тумбе — сейф из восьмимиллиметровой броневой стали. Рикошета можно не бояться: кругом полки с книгами, потолок — не бетон, а сухая штукатурка, деревянные перекрытия. Максимум, что грозит сочинителю Кадышеву, — легкая контузия и немного трухи за шиворот.

Третье: если не считать этой гранаты, Змей был фактически единственным вооруженным человеком в комнате. Пистолеты чопов валялись на столе — по какой-то причине Есаулов не хотел, чтобы они оказались в руках у его сообщника, которого он называл Синий (оно понятно, почему называл: на запястьях и в разрезе рубашки видны татуировки, наверное, по всему телу то же самое.

Таких на зоне зовут либо Синий, либо Расписной).

Словом, Змей мог с чистой душой считать, что контролирует ситуацию. Ему и сейчас ничего не стоило выстрелить верзиле в голову и спрятаться за сейф. Кроме него, живых в комнате не останется: «феньку» предписывается метать из укрытия, площадь разлета осколков — не менее семидесяти пяти квадратных метров. Змей и выстрелил бы, будь у него ружье, а не пистолет, на который не имелось разрешения. Впрочем, на крайний случай сойдет и пистолет. Уж кого-кого, а сочинителя Кадышева наш гуманный суд пощадит: убийство — чистая самооборона, а за незаконное хранение оружия дадут условно.

Итак, Змей стоял себе в уголочке и не без любопытства следил, как развивается конфликт между блатными и людьми Тарковского. К одному из схваченных блатные явно имели особые счеты. Двое громил взяли его в коробочку и, припоминая какой-то грех, молотили с душой и слаженностью, но без особого знания дела: один в солнечное сплетение, чтобы согнулся, другой в подбородок, чтобы разогнулся, а потом бойцы менялись ролями.

У парня перехватило дыхание, он уже посинел и немо глотал ртом воздух.

— Прекратить! — скомандовал Есаулов. — Раньше надо было геройствовать.

Похоже, это был намек на какое-то известное всем обстоятельство. Громилы заозирались. Они смотрели на Синего, ожидая подтверждения или отмены приказа, и Змей понял ситуацию: ба, да тут борьба за лидерство! Косясь на верзилу с гранатой (этот явно на стороне Есаулова), Синий высказался в том духе, что-де братва в своем праве. Верзила молча погрозил «фенькой», и правовой вопрос был снят.

Освобожденного для битья чопа снова приковали к батарее, и повисла непонятная Змею пауза. Все ровным счетом ничего не делали, если не считать делом то, что громилы обнаружили в нише между книжными полками бар и лакали двадцатилетнее виски, которое сам Змей принимал по торжественным случаям и стопочками, как лекарство. У Синего бегали глаза: посрамленный уголовник жаждал на ком-нибудь отличиться. Змей раньше, чем он, сообразил, что, если чопов бить запрещено, остается лишь одна возможная жертва. Ну, валяй, про себя подбодрил он Синего. Лучше было действовать сейчас, пока расстановка сил ясна и не объявился какой-то Шишкин («господин Шишкин»!), которого, похоже, ждала эта братия.

— Значит, этого пня трухлявого ты два месяца пасешь? — Палец Синего с наколотыми перстнями указал на Змея. Есаулов молчал. — А замажем, что я его за пять минут сделаю? Дед! Дед, тебе говорю! Ну-ка, пискни, где бабки прячешь, и разбежимся.

— Отстань от него, — буркнул Есаул. — В банках он деньги прячет — поди возьми, если можешь.

— Поганку мне крутишь?! — взъелся Синий. — В банках — значит, сберкнижки есть! Пойдем и снимем, правда, дед?

Услышав про сберкнижки. Змей даже пожалел Есаулова. Его соперником был кретин, а такие чаще всего и побеждают, ибо сомнений не ведают и остановить их может только гибель.