Свои продают дороже - Некрасова Ольга - Страница 92

— Не обманет. Он откроет вклад с поручением, чтобы эти деньги нельзя было снять ни мне без него, ни ему без меня.

— Почему кота в мешке? Завтра с утра покажу ему дачу, и он сразу даст задаток.

— Очень большой задаток. Никогда не видела столько живых денег.

— Нет, он приедет с нотариусом.

— Потому что спешит, в двенадцать у него самолет.

— А чего мне бояться? Я Сашку возьму. Поедем на «Мерсе», подбросим капитана до аэродрома, а по пути заедем в банк, и он положит деньги на мое имя.

Под конец этого перекрестного допроса Татьяна с большой уверенностью подозревала Игоря и Наташку.

Змееплемяш с дочкой ухитрились в невинной форме выведать самые важные для рэкетиров подробности. Скажем, Игорь только буркнул, что капитан берет кота в мешке. А у Татьяны в ответ непроизвольно выскочило:

«Завтра с утра покажу ему дачу», то есть приблизительное время. Потом Наташка спросила, зачем везти нотариуса на дачу, и опять у Татьяны само запросилось на язык: мол, спешит капитан, в двенадцать у него самолет Причем то, что самолет именно в двенадцать, пришлось выдумывать с ходу, но Татьяна не могла оборвать фразу на просто «он спешит» — уточнение «в двенадцать» потянулось следом, как нитка за иголкой. Она ли такая болтливая или это общая для всех особенность психики?

Словом, не зря змееплемяш просиживал казенные штаны, обучаясь тактике допроса в Военном институте иностранных языков. И дочечку воспитал по своему образу и подобию. Наташка и в семнадцать лет была себе на уме, а сейчас, похоже, выросла в законченную гадюку. Не то что простодырая Татьянина сноха Галька, которая с плохо скрываемой жадностью спрашивала, сколько все же дают за дачу и какой задаток.

Оставалось несколько завершающих штрихов. Татьяна утащила Вику в спальню и там, рыдая на груди второй змеежены («А что я могу?! Адвокаты присосались как пиявки!»), между прочим назвала цифры: четыреста пятьдесят тысяч долларов, в том числе задаток — семьдесят пять.

Как она и думала, продолжавшая дуться Вика для приличия посидела с ней минут пять и собралась уходить.

Напоследок Вика воткнула шпильку:

— Так я могу взять машинку, ты не передумала?

Татьяна ответила кротким вздохом:

— Конечно, бери. Я и насчет дачи не передумала, а просто жизнь заставляет.

Не успела Вика уйти, обняв футляр с пишущей машинкой (догадливый Сергей уже прогревал мотор их новенькой «Дэу»), как явился Дмитрий с женой Ларисой и пятилетним змеевнуком.

Лариса смотрела на богатую вдову с кислой завистью, а ее обделенный наследством муж благожелательно чмокнул Татьяне руку, извинился, что приехали поздно («Мы со съемок. Лариска и этот молодой человек изображали зрителей»), и сказал зевавшему во весь рот ушастому «молодому человеку»:

— Вова, поздоровайся с тетей Таней!

Надо же, Вова! На мгновение, Татьяна почувствовала себя подлой захватчицей. Как знать, если бы Змей успел увидеть внука…

— Володя его видел? — спросила она Дмитрия.

Тот изобразил самую скорбную из своих телеулыбок.

С таким лицом он рассказывал зрителям истории о всяких беззакониях. Наверняка сейчас он подумал то же, что и Татьяна: если бы Змей успел увидеть внука, то неизвестно, кто устраивал бы сегодня поминки в его квартире — вдова или сын.

Вова, которого воспитывали не иначе как по доктору Споку, без малейшего стеснения отправился в разведку.

Забежал к гостям в кабинет, поучил всех, что курить вредно, сунулся к Татьяниной матери на кухню, назвал ее бабушкой — та растрогалась — и в конце концов схватил никому не дававшегося котенка Вовчика. Самостоятельный Вовчик льнул к мальчишке как к родному.

Лариса кинулась отнимать котенка:

— У него на кошек аллергия!

Змеевнук заревел, Вовчик заорал.

Дмитрий взял обоих на руки и понес по квартире. За ними с позабытым в руках кухонным полотенцем шла Татьянина мать. Остановились в гостиной у шиловского портрета Змея.

— Смотри, — сказал сыну Дмитрий, — это твой дедушка!

Портрет казался фотографически точным, до лопнувшего сосудика в глазу. Но все же Змей на нем выглядел не Змеем, а собственным художественным образом: он смотрел твердо и оптимистично, как положено было смотреть тогда еще советскому военному писателю, и морщин у него на лице было сколько положено, чтобы показать пережитые тяготы, но в то же время с этими тяготами не переборщить. Составлявшие основу змейского характера властность и недоверчивость исчезли, и этот портрет несомненно пожилого, не омоложенного художником человека странным образом напоминал детское лицо его внука, тоже пока что лишенное следов характера.

— Очень на Владимира Ивановича похож! — прокомментировала Татьянина мать.

Сделав ей страшные глаза, Татьяна кивнула в сторону кухни. И наткнулась на всепонимающий взгляд змеесына.

— Правда ведь похож, Татьяна Петровна, — просительным тоном сказал Дмитрий.

Татьяна в этот момент заметила, как по коридору деловито протопала нагруженная сумками Галька. Ну конечно, ей давно пора в свое Софрино, у нее дети оставлены на соседей.

— Не при ребенке, — торопливо сказала змеесыну Татьяна. — Отдайте мальчика жене, я только провожу сноху, и поговорим.

Увидев ее в прихожей, надевавшая пальто Галька стала коленом утрамбовывать свои набитые продуктами сумки, чтобы они выглядели поскромнее.

— Тарелки раздавишь, — сказала Татьяна и по шкодливым глазам снохи поняла, что тарелки взяты не в качестве тары, какие похуже, а в качестве трофея, от парадного сервиза.

— Мне тут мама собрала для детей поужинать — со стола, нарезанное, у тебя все равно пропадет, — по-нищенски заныла Галька.

— Галя, да разве я когда-нибудь не давала гостинца для племянников?! — изумилась Татьяна. И вдруг вспомнила, как приплелась к брату и Гальке по грязи в белых тапочках, а Галька испугалась, что она попросится к ним жить, и шипела на кухне: «Что ж теперь, всю жизнь ей кланяться?» А сейчас, выходит, кланяется. Отрабатывает продукты.

Было непередаваемо стыдно за Гальку и хотелось поскандалить, вытрясти из нее это убожество. Но Татьяну еще ждало трудное объяснение со змеесыном, да и надо было подсунуть Гальке контрольные цифры (проверять, так проверять всех!).