Пурпур и яд - Немировский Александр Иосифович - Страница 47

Ужас охватил матросов. В отчаянии греки молились Посейдону. Неоптолем спустился в каюту. Когда он поднялся наверх с каким-то свертком в руках, миопароны уже окружили триеру, как лаконские псы оленя. Неоптолем видел лица разбойников, сверкавшее в их руках оружие.

Сильным движением он поднял сверток, и ветер раздул алое полотнище с серебряным месяцем и звездой.

Прошло несколько мгновений, и на ближайшей миопароне выбросили что-то белое. Обычно так поступали те, кто отдавался врагу на милость. Но вряд ли можно было думать, что пиратов напугал флаг Митридата. Наверное, это знак их мирных намерений. Прошло еще несколько минут, и с миопароны был спущен челнок. Посланец пиратов ловко греб веслами и с такой же ловкостью поднялся на палубу триеры по сброшенному ему канату.

Лицо пирата показалось Неоптолему знакомым. Но где он мог видеть этого человека? Пират тоже удивленно смотрел на наварха и неожиданно бросился ему в ноги.

– Прости меня, доблестный наварх, что я напал на твое судно! Ведь я не мог знать, что оно принадлежит моему спасителю – царю царей Митридату Евпатору.

Он торопливо сунул правую руку под пурпурную тунику, и Неоптолем увидел на его крепкой ладони золотой статер.

– Евкрат, это ты! – вскрикнул Неоптолем. – Или меня обманывают глаза?

– Нет, они тебя не обманывают, – сказал вифинец, обнимая ноги Неоптолему. – Да, я Евкрат. Рыбак, воин, а ныне, как видишь, архипират.

– Завидная метаморфоза! – сказал херсонесит, поднимая Евкрата. – Но как это произошло?

– О, это очень длинная история! Скажу тебе только, что с тех пор, как мой благодетель Митридат вернул мне свободу, я служил трем полководцам. – Он растопырил ладонь левой руки, на которой было всего лишь три пальца. – Манию Аквилию. – Он загнул мизинец, черный от смолы. – Наместнику Киликии Октавию. – Он загнул безымянный палец. – Фимбрии. – Он загнул палец, называвшийся когда-то средним. – Каждый раз мне удавалось бежать, прихватывая кое-кого из воинов. Но потом Азию захватил Сулла. Он продал в рабство жителей моей деревни за неуплату долгов. Я рубил лес для римских трирем в горах Фракии. Пять лет не видел моря и уже начал забывать, как шумят волны. Я стал зверем, заросшим и косматым, как медведь. В дождливые дни мы играли в кости. Мне выпала собака. Я их проиграл. – Он поднял ладонь с обрубленными пальцами. – Потом мне удалось бежать. Началась вольная жизнь. – Его лицо расплылось в широкой улыбке. – Помню, как мы высадились в Италии. Претер Антоний послал против нас флот и потрепал наших лошадок. – Он показал на миопароны. – Решили мы ему отомстить. Забрали мы его сестру. После этого я вверх пошел. На другой год меня архипиратом выбрали. Вот и плаваю. За мою голову награда назначена: пять тысяч золотых! Сначала думал я сам ее за себя внести, откупиться, – он улыбнулся, показав кривые зубы, – а потом думаю: зачем? Пусть ищут! А ты как будто тоже свое ремесло переменил? – спросил он Неоптолема.

– В море спокойнее.

– Вот-вот! – подхватил пират. – Я тоже так считаю. В море ты сам себе хозяин. И не ты перед богами дрожишь, а они трепещут. И готовы тебе все свои сокровища выложить.

– Оставил бы ты богов в покое, – укоризненно сказал Неоптолем. – Нам надо с людьми разобраться. Ты слышал, что царь Никомед умер?

– Подох, собака. Вот кого бы я на рее вздернул! Из-за него все началось.

– Перед смертью, – продолжал Неоптолем, – Никомед завещал свое царство римлянам, и консул Аврелий Котта тотчас же передвинул флот к проливам. Теперь у римлян все Внутреннее море от Боспора до Геракловых Столбов.

– Нет, – возразил пират, – столбы у Сертория. Клянусь Посейдоном, ты ведь к нему плывешь!

– Не буду от тебя скрывать: меня посылает к Серторию Митридат. Царь надеется, что я сумею договориться с этим римлянином, и тогда мы ударим на Италию с двух сторон. Третья же остается тебе.

Он широким жестом показал на море.

– Не мои это воды, – отозвался пират. – Теперь они Седому достались. Вот если бы Спартак в Африке восстал…

– О чем ты говоришь? Седой, Спартак… Что это за люди?

– Седой – такой же, как я, царь морских людей. Только его владения к северу от Сицилии, а мои к югу. Мы друг к другу не заходим. Спартак же гладиатор! Он Риму войну объявил и рабам свободу дал.

Неоптолем взволнованно заходил по палубе.

– Знай об этом Митридат, он послал бы меня не к Серторию, а к Спартаку. А ты бы мне встречу с Седым устроил.

– С Седым! – воскликнул Трехпалый. – Да он тебя римлянам на второй день выдаст. Когда его еще Чернобородым звали, он им пятки лизал.

– Чернобородым! – вскрикнул Неоптолем. – И еще папой Хароном. Вот оно что! Мне повезло, что я в твои воды попал.

РУКА МИТРИДАТА

С нескрываемым любопытством Неоптолем смотрел на своего собеседника. Этот одноглазый римлянин был одним из тех людей, которые при жизни входят в легенды. Спасаясь из пламени гражданской войны, он бежал на острова Блаженных, а по пути всколыхнул всю Испанию.

Серторий с неменьшим интересом разглядывал царского посла. Он и раньше слышал об его удивительной победе на льду Боспора Киммерийского. Этот посол – признак серьезности намерений Митридата.

– Я не мог тебя встретить, – сказал Серторий. – Побережьем владеют враги. Они задерживают купцов, чтобы лишить меня оружия и припасов. Удивляюсь, как тебе удалось высадиться и сохранить корабль.

– О! Мои друзья знают это побережье не хуже, чем твои – тропы в горах. У них быстрые корабли и опытные кормчие. Тебе надо бы иметь свой флот.

Серторий улыбнулся.

– Могу ли я об этом мечтать!

– Митридат пришлет тебе сорок дикротов! – произнес Неоптолем. – Он протягивает дружескую руку через горы и моря в надежде, что ты ему ответишь тем же.

Серторий вспомнил, что незадолго до Марсийской войны в Риме только и говорили, что о «руке Митридата». Любое недовольство и возмущение приписывали этой мифической «руке». А теперь он уже видит ее пальцы.

– Чем я отвечу на этот щедрый дар? – Серторий перешел на патетический тон, чтобы скрыть свое беспокойство. Он не верил в бескорыстие царей.

– Провожая меня, Митридат сказал: «Хорошо бы соединить наших иберов!» Это была шутка. У моего повелителя нет недостатка в воинах. Он ищет друзей, ибо, как говорят кавказские иберы: «Есть у тебя рука – возьми кинжал, есть у тебя кинжал – добудь жену, есть у тебя жена – построй дом, есть у тебя дом – отдай другу».

Серторий улыбнулся:

– Мой дом в Сабинских горах. У меня нет жены. Я мог бы дать коня, но, кажется, легче было Гераклу пригнать в Микены быков Гериона, чем тебе доставить моего Кайкия в Синопу. Вот мой подарок!

Он вынул из ножен на поясе кинжал и, как бы взвешивая его на ладони, протянул Неоптолему. Серебряная рукоятка была украшена двумя лентами изображений: на верхней – фигурки грифонов тончайшей работы, на нижней – головки львов, разделенные какими-то знаками или буквами.

– Митридат собирает древнее оружие, – сказал Неоптолем, почтительно принимая подарок. – В его коллекции меч Кира с рукоятью, украшенной сапфирами, и золотое копье Александра. Я ему доставил булаву царицы саков Тамары. Теперь у него появится кинжал Сертория.

– Это оружие Аргантония. Так, во всяком случае, уверили меня иберы. Они раскопали могильный холм в устье Бетиса, где когда-то стоял крепкостенный Тартесс.

– Кинжал Аргантония! – воскликнул Неоптолем с восторгом. – К тому же древняя надпись! Помнится, мы проходили через землю галатов. Там, на скалах, высечены фигуры, стершиеся от времени. Под ними надписи, похожие на следы когтей каких-то чудовищных птиц. Надо было видеть, как Митридата они притянули. С трудом удалось увести мне его. А потом он меня долго корил, что я не дал ему изучить языка хеттеев. Ибо рисунки и надписи оставлены хеттеями.

В открытый полог шатра просунулась взлохмаченная голова.

– Она пришла! – раздался ликующий крик варвара.

Серторий растерянно взглянул на гостя.