Позвони в мою дверь - Нестерова Наталья Владимировна - Страница 56

— Хочется надраться до затмения, — кивнул Потапыч, — или набить кому-нибудь морду. Я даже знаю, кому точно. Петров не проявлялся?

Ровенский отрицательно покачал головой. Разлил коньяк в хрустальные стаканы, поднял свой, стукнул о стакан Потапыча и залпом выпил. Подождал несколько секунд, пока пройдет жжение в горле" и сказал:

— Мы были в безвыходном положении. Вернее, у нас был единственный выход.

— Так, но часть моего сознания отказывается верить, что Петров мог устроить нам эту катавасию Почему прямо не предложил выкупить свой пакет?

— Он предлагал, я не согласился. Надеялся, что вернется. Да и собрать такую сумму — не раз плюнуть. Ты знаешь, что он забрал у Зинки все деньги?

— Не может быть!

— Подчистую выгреб с их счета. Зина на работу устроилась.

— Подонок! — выругался Потапыч.

— Он всегда любил розыгрыши. Потешается сейчас, наверное.

— Ржет, скотина!

— Тяжело терять друзей.

— Тяжело, — согласился Потапыч.

По дороге домой он попросил водителя остановиться у дешевой рюмочной. Провел в ней два часа, вышел на автопилоте, приказал ехать домой. Водитель и телохранитель хотели было помочь ему добраться до дверей, но Потапыч грубо отказался.

Он давил на кнопку звонка, не убирая пальца..

Выскочила встревоженная Людмила. Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

— Напился? — вздохнула жена.

В затуманенном алкоголем потаповском мозгу некоторые детали перепутались.

— Проходи, раз пришла. — Он махнул рукой в сторону лестничной площадки и едва не свалился от резкого движения.

Людмила схватила его за грудки и втащила в дом.

За их долгую совместную жизнь подобным образом Потапыч напивался несколько раз. Завтра он будет мучиться жестоким похмельем и раскаянием.

А сегодня возможны два варианта: либо он начнет буянить, бить посуду, гоняться с кухонным топориком за Людмилой, либо будет болтать, пока не свалится окончательно. Уговоры: промыть желудок, выпить кофе, лечь спать — бесполезны.

Потапыч рухнул на диван в гостиной.

— Принеси мне глинтвейна! — приказал он жене.

Несмотря на обилие магазинных напитков, Потапыч продолжал варить глинтвейн, считая себя мастером виноделия.

Людмила на кухне вылила половину содержимого графина в раковину, долила воды из крана. Похоже, сегодня ее ждет разговорный вариант. Надо потерпеть. Зато потом лысина Потапыча значительно увеличится — Людмила выдерет ему оставшиеся волосы.

Она не сразу поняла, с кем муж ведет пьяный разговор. Смотрит на пустое кресло и сыплет проклятия. Потом прозвучала фамилия Петрова, и Людмила прислушалась к хмельному бреду.

— Ты предал нашу дружбу! — обвинял Потапыч кресло. — Как ты мог! Столько лет! Я же к тебе как к брату… А ты ворюга! Маскировался, им… им.., имитировал, скотина! Готовился, за углом с финкой стоял. А как ты потешался надо мной?

Думаешь, забыл? Думаешь, если я смеялся, то мне весело было? «Потапыч, ты жмот», — передразнил он Петрова, — «Потапыч, ты прижимистый», «Займи снега зимой!».

— Подожди, — прервала его Люда, — что случилось с Петровым, что он сделал?

Потапыч с трудом оторвался от «Петрова» и сфокусировал взгляд на жене.

— Людочка! — воскликнул он так, словно только что ее увидел — Людочка, нас подло предали. Я считал его своим другом, — пьяно захныкал Потапыч, — он Анюту крестил… Людочка, давай отлучим его от церкви? У Нюрки должен быть другой крестный, хороший.

Людмила подсела к мужу, высморкала, как ребенку, нос, погладила по голове:

— Не надо расстраиваться. Я с тобой, все будет нормально. Расскажи мне по порядку, что произошло.

Потапыч надул губы и плаксиво заявил:

— Петров нас бросил.

— Это я знаю. Ему вожжа под хвост попала, уехал на тюленей охотиться.

— А потом он нанял бандитов, чтобы они его в заложники взяли.

— Ничего не понимаю, говори толком.

— Он вынудил нас купить его акции. Если бы ты знала, сколько мне пришлось выложить за пять процентов! Мы теперь голые и босые!

— Так уж и голые, — хмыкнула Людмила. — Значит, Петров расстался со своим пакетом? Пять процентов у тебя, итого двадцать пять, и семьдесят пять у Ровенского?

— Точно.

— И поэтому ты напился как свинья и слезы льешь?

— Дура! Ты не понимаешь. — Потапыча обидела позиция жены. — Он нас подставил! Руки выкрутил! И даже не позвонил! Только один раз — прикинулся, что его избивают. А его девка потом звонила, говорит — в добром здравии и говорить ему с нами не о чем.

— Не верю.

— Не веришь? Ты всегда к нему неровно дышала! А знаешь, что он жену и детей обобрал? Нищими оставил! Может, даже мебель вывез, — сочинял Потапыч. — Под гребенку все из квартиры!

— Ты что?! — воскликнула Люда.

— Вот то! — пьяно мотнул головой Потапыч. — Зина на работу пошла. А детей куда? Сдаст в детдом.

— Не неси чепухи!

— Ты ей позвони, позвони. — Потапыч стал выталкивать жену с дивана.

Людмила набрала телефон Петровых.

Зина, обиженная на Потапыча после истории со внуком дяди Левы, разговаривала сухо.

— Как у вас дела? — начала Люда.

— Нормально.

— Зина, ты знаешь, что Петров продал свой пакет?

— Знаю.

— А правда, что он забрал у тебя все деньги?

— Правда.

— Господи! — ужаснулась Людмила. — Как он мог? Что же ты будешь делать?

— У нас все в порядке. Я устроилась на хорошую работу.

— А дети?

— Мальчики отдыхают в Болгарии. У Маняши гувернантка.

— Петров вывез мебель и ценные вещи?

— Глупости какие! Что ты выдумываешь!

Людмила развернулась и показала кулак мужу.

Но он уже спал, свалившись на бок.

— Зина, может быть, тебе деньги нужны?

— Нет, спасибо.

— Обращайся ко мне в любой момент. Слышишь?

— Спасибо.

— Где сейчас Петров?

— Люда, извини, я не могу разговаривать, тороплюсь. До свидания. — Зина положила трубку.

Людмила подошла к столику, на котором стоял графин с глинтвейном, налила себе и выпила.

— Все-таки мужики — сволочи! — сказала он? вслух.

И потащила мужа на кровать в спальню.

Зина, не чуждая женской слабости перемывать знакомым косточки, однажды сказала мужу:

— Тебе не кажется, что Ровенский тебя и Потапыча затирает? У него иногда вырывается: «моя фирма», «мой холдинг». Заметил? Не наша, а моя!

— Не бери в голову, — отмахнулся Петров, — фанфаронство у Юрки в натуре. Он отличный игрок, но, как ни странно, не умеет ни выигрывать, ни проигрывать. Когда в выигрыше, лопается от чванства, в проигрыше — обвиняет весь белый свет, только не себя. Я давно, с юности, не обращаю на это внимания.

На свете осталось мало людей, которые могут щелкнуть его по носу, я из их числа. Ровенский прекрасно понимает, что без меня и Потапыча он как без рук.

Ровенский, конечно, не знал об этом разговоре.

Если бы узнал — ехидно усмехнулся. Он давно пришел к выводу: на месте Петрова и Потапыча лучше иметь хороших управленцев, а не собственников.

Юра не допускал, что компаньонов могут посещать подобные мысли. Куда они без него? Он незаменим.

Судьба Ровенского баловала и периодически — по заслугам, считал он — подбрасывала подарки.

Соскок (или заскок) Петрова был очередным подарком. Мечта плыла Ровенскому в руки. Роль кормчего взяла на себя жена.

Лена Ровенская посмотрела на стол, накрытый к ужину, и осталась довольна. Серебро подсвечников, столовых приборов, блюд, старинный хрусталь, тарелки мейзенского фарфора, букет свежих роз и тропических резных листьев в настоящей epergne[1] — стильно, шикарно и богато.

Стол накрыт для двоих, для нее и мужа. У них праздник, который не годится отмечать в ресторане, только дома — без чужих глаз и ушей.

Она встретила мужа у порога, поцеловала в щеку:

— Все в порядке?

— Да, отлично.

1

Ваза для середины обеденного стола с несколькими отделениями и ярусами (англ.).