Путь в Царьград - Михайловский Александр Борисович - Страница 70

Видимо, предупрежденный командующим Черноморского флота вице-адмиралом Николаем Аркасом броненосец — кажется, это был «Новгород» — отсалютовал нам флагом и, отчаянно пыхтя своими двумя трубами, неспешно проследовал мимо, в сторону Очакова.

А вскоре мы увидели на горизонте «жемчужину у моря». Одесса в те годы по количеству населения считалась четвертым по величине городом России (после Санкт-Петербурга, Москвы и Варшавы). В ней проживало без малого четыреста тысяч человек обоего пола. И нам показалось, что все они вышли нас встречать. Знаменитая Потемкинская — здесь ее пока еще звали Гигантской — лестница была полна народу. Орудия гарнизона Одессы встретили нас артиллерийским салютом. На пристани духовые оркестры наяривали бравые марши.

Когда мы пришвартовались и спустили трап, к «Североморску» подошла делегация встречающих. Ее возглавляли: губернатор города генерал-майор граф Левашов и архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий. Командир БПК капитан 1-го ранга Перов был явно смущен почестями, которые оказали ему и его команде темпераментные одесситы. А впереди нас, как выяснилось позже, ждал торжественный проход под сделанной за одну ночь деревянной триумфальной аркой, подарки от купечества и дворянства Одессы и бал во дворце губернатора.

Одесса ликовала — именно ее жителям посчастливилось первыми приветствовать тех, кто сумел осуществить вековую мечту большинства русских, греков и болгар — разгромить ненавистную Османскую империю и освободить от турок древнюю столицу Византии — Константинополь. Нас буквально носили на руках, моряков и морпехов угощали вином, жареной рыбой, сыром и прочими вкусняшками. Девицы с горящими глазами старались чмокнуть в щечку героев. Словом, как там у Грибоедова: «Кричали женщины: ура! И в воздух чепчики бросали».

Но праздник праздником, а нам надо было разобраться с текущими делами. И прежде всего — с нашими полонянками. Для этого мы решили воспользоваться услугами Одесского славянского благотворительного общества и местного отделения Красного Креста. Видели бы вы, как наши подопечные плакали, расставаясь со своими спасителями! Они бросались к нам на шею, целовали нас, обещали, что никогда не забудут то, что мы для них сделали. Они клялись, что назовут своих будущих детей именами тех, кто спас их от рабства. Честно скажу, что и некоторые наши орлы, уж на что люди не сентиментальные, но и они не выдержали — прослезились.

Местные чиновники обещали выправить всем бывшим невольницам документы, переодеть их в новую одежду — многие из них так и щеголяли в наших подменках — снабдить девиц деньгами и продовольствием и посадить их на поезд, следующий в нужном им направлении. Директор Одесской железной дороги Чихачев обещал, что полонянкам билеты продадут в полцены.

Ну, а с Ольгой свет Александровной, как я и предполагал, случилось ЧП. Она пропала! Как рассказали мне ее спутницы, последний раз они видели ее перед тем, как «Североморск» подошел к пристани и начал швартоваться. Куда она подевалась — никто не знал. На всякий случай по приказу командира ВПК матросы перешерстили все помещения корабля, но «потеряшка» так и не была найдена. Посовещавшись, мы решили, что неугомонная девица рванула на фронт к своему отцу. На всякий случай мы дали ее описание местным полицейским, тем более что сбежала она в нашей форменке — ее старые вещи так и остались в кубрике, где жили бывшие невольницы.

Как было сказано в приказе, врученном лейтенанту Макарову, он должен был, временно сдав командование старшему офицеру «Константина», перейти на «Североморск» и на его борту отправиться в Варну. Зачем и для чего — сказано не было, и бедный Степан Осипович ломал голову, решая, что это — наказание или, наоборот, награда. У меня были на этот счет мысли, но Макарову я их озвучивать не стал. Но явно, что после того как Черное море очищено от противника, ждало лейтенанта Макарова море Средиземное, если вообще не Атлантический океан. Ну, и разумеется, новые противники взамен старых.

Впрочем, горечь расставания Макарова с его любимым «Константином» была скрашена возможностью познакомиться с «Североморском». Как человек дотошный и любопытный, он просто замучил вопросами своего коллегу — капитана 1-го ранга Перова. Тому приходилось нелегко — ведь не так просто объяснить человеку девятнадцатого века принцип действия радиолокатора, газотурбинной ГЭУ или ТТХ бортового вертолета Ка-27. А уж обилие электричества во всех видах и вовсе вводило бедного лейтенанта Макарова в ступор. Конец семидесятых годов — это время, когда парус еще до конца не уступил позиции пару, а мы тут со своими дизелями да турбинами…

А когда вечером наш «Североморск», весь в цветах и подарках, вышел в море из Одесской гавани, неожиданно нашлась и наша «потеряшка» — Ольга Пушкина. Оказывается, этот чертенок спрятался в какой-то каптерке и сидел там тихо-тихо. Она решила, что останется у нас на корабле и будет юнгой.

— Дядя Игорь, — сказала она мне елейным голосом, — ведь на «Североморске» надо не только из пушек стрелять и машинами управлять. Есть дела, с которыми может справиться и такая девочка, как я, — Ольга умильно посмотрела на меня своими лучистыми голубыми глазами. — Дядя Игорь, оставьте меня на корабле. Я буду хорошей и послушной.

— Вот ведь… — я с трудом удержался от ненормативной лексики. И в то же время мне было смешно. Смешно и радостно. Мне не хотелось расставаться с этой отчаянной девицей, нашим корабельным Гаврошем. И не только потому, что мы уже все привыкли к ее веселому, неунывающему характеру. В глубине души я испытывал к внучке Пушкина какое-то незнакомое мне чувство, какого у меня еще никогда не было.

У меня уже были в жизни романтические приключения, один раз я чуть было не испортил штемпелем страницу своего паспорта. Но такого нежного чувства, которое возникало во мне при виде этой хрупкой девочки-девушки, у меня никогда не было.

Посоветовавшись с командиром, мы решили не гонять в Одессу вертолет — горючее жалко тратить, да и стемнело уже, погода ухудшилась, налетел ветер, началась сильная качка. А окончательно принять решение — что с ней делать — в Варне. Возможно, что к тому времени мы узнаем точное местонахождение Александра Александровича Пушкина — и с рук на руки передадим ему непутевую дочь. По-иному не получится, только из рук в руки, а то эта неугомонная еще чего-нибудь отмочит. Я так думаю, и в плен она попала по такой же глупости. А пока…

— Юнгой, говоришь, хочешь быть? — я грозно, как сумел, нахмурил брови. — Тогда, юнга Пушкина, слушай мой приказ: шагом марш на камбуз, чистить картошку.

— Есть, товарищ старший лейтенант, — бодро ответила мне голубоглазая чертовка и, приложив руку к головному убору, повернулась через левое плечо. После чего вприпрыжку отправилась на камбуз. Лишь бы кок перенес ее помощь без особого ущерба для своего здоровья. А вообще-то картошку на камбузе у нас чистит специальная машина, но об этом — тсс!

10 июня (29 мая) 1877 года, вечер, где-то неподалеку от Бухареста.

Верещагин Василий Васильевич.

Перед тем как попасть в рай, мне пришлось пройти, как и положено, семь кругов ада. Дело в том, что до места, откуда меня должны были отправить на некий плавучий госпиталь, носящий имя великой сибирской реки, надо было еще доехать. А знаете ли вы, что такое полковая госпитальная повозка? Если нет, то вам сильно повезло. В инструкции написано, что сие сооружение «специально предназначено для перевозки раненых воинов». Похоже, что те, кто писал подобные инструкции, были большими шутниками.

Трудно представить себе, до чего сильна тряска этих полковых госпитальных повозок и, главное, жестка — от множества винтов, гаек, цепей, шумевших, гремевших и прыгавших при малейшей неровности дороги. Не сомневаюсь, что изобретатель этих «специально приспособленных» повозок получил награду за свое изобретение. У нас ведь никто не считает, что служит за жалованье, все требуют еще особенных вознаграждений. Думаю, однако, что поступили бы справедливо, если бы заставили этого изобретателя ездить в таком экипаже, в каком морили меня и за мной тысячи других несчастных.