Выбор оружия - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 37

– И дело было прекращено? – спросил Турецкий.

– Нет истцов – нет дела.

– Вы знали, чем это вам грозит?

– Мне объяснили.

– И все-таки пошли на это?

– Видите ли, Александр Борисович… Вы, наверное, знаете историю этого города?

– В общих чертах.

– Этого достаточно, чтобы понять меня. Мне как-то не улыбалось войти в новейшую историю Норильска в качестве прокурора, на совести которого будет первый политический процесс в одной из столиц бывшего ГУЛАГа.

– Но при других прокурорах такие процессы были?

– Ни одного.

– Точно, ни одного, – подтвердил Щукин.

– Сыграл роль созданный вами прецедент?

– Может быть… В какой-то мере… Не знаю.

Коротко постучав, вошла заведующая архивом – пожилая женщина с седыми волосами, в квадратных очках с сильными стеклами – положила перед Ганшиным папку с уголовным делом. Председатель суда раскрыл папку, бегло пролистал страницы. Брови его удивленно поднялись.

– А где же приложение? В описи сказано: «см. приложение двенадцатое». А здесь – одиннадцатое и сразу тринадцатое". Двенадцатого нет.

– Как нет? – поразилась архивистка. – Вчера было, я проверяла. Когда выдавала на просмотр…

– Кому?

– Приходил один человек. Из Москвы, ФСБ.

– Кто?

– Его фамилия Погодин.

– Из ФСБ или из Минцветмета? – спросил Турецкий.

– Из ФСБ. Я попросила показать документы. Он показал. Удостоверение. И там стояло: ФСБ, полковник Погодин. Алексей Сергеевич. Я записала в регистрационной книге.

– Почему вы дали дело без моего разрешения?

– Но, Станислав Петрович… Вы были заняты на процессе. И дело без грифа «секретно». В принципе любой гражданин вправе с ним ознакомиться. К тому же – из ФСБ…

– Он брал его с собой? – вновь вступил в разговор Турецкий.

– Нет, отдать я не могла. Читал в комнате при архиве, часа полтора сидел. Потом вернул, сказал спасибо и ушел. Я поставила папку на место.

– И не проверили, все ли документы в сохранности?

– Но… Нет, не проверила. Я и подумать не могла… Кому они нужны? Больше двадцати лет бумагам.

– Выходит, кое-кому нужны, – заметил Ганшин.

– Опишите этого человека, – попросил Турецкий.

– Ну, лет сорока пяти… довольно высокий, не толстый. В длинной черной кожаной куртке, в шляпе, хороший темно-синий костюм, галстук… Черные волосы. Небольшие черные усики.

– Седой?

– Нет.

– Загорелый?

– Пожалуй, нет. Немного смуглый…

– Он не сказал, где остановился?

– Сказал: в гостинице «Норильск».

– Вы специально спрашивали?

– Нет, само собой получилось, в разговоре…

Ганшин набрал номер.

– Гостиница? Посмотрите, остановился у вас приезжий из Москвы – Погодин Алексей Сергеевич? Я подожду… В каком? Так. Когда? Спасибо. – Он положил трубку. – Останавливался. Командировочное удостоверение выдано Министерством цветной металлургии. Улетел вчера вечерним рейсом.

– Что же делать, Станислав Петрович? – растерянно спросила заведующая архивом.

– Напишите подробную объяснительную.

Архивистка вышла.

Председатель суда обернулся к Турецкому:

– Что все это может значить?

– Вы у меня это спрашиваете? – удивился Турецкий.

– Тогда я по-другому поставлю вопрос: почему вас заинтересовало это дело?

Турецкий показал ему вырезку из «Экономического вестника». Ганшин прочитал и передал начальнику экспедиции. Щукин тоже прочитал и вернул Турецкому. Спросил:

– Кто этот анонимный иностранный инвестор?

Турецкий ответил:

– Никитин…

«Полковник Погодин. Из ФСБ… Гарри К. Никитин. „Настоящий полковник“… И я тоже некоторым образом полковник… Не слишком ли много полковников?»

Щукин вызвался проводить Турецкого к бывшему начальнику норильской экспедиции Владимиру Семеновичу Смирнову, но Турецкий мягко отказался: он чувствовал, что со Смирновым лучше поговорить с глазу на глаз.

И не ошибся.

Едва Турецкий оказался в небольшой, увешанной, как и все дома в Норильске, аспарагусами и дельфиниумами прихожей и потянулся показать хозяину редакционное удостоверение, как тот остановил его движение вялой бледной руки:

– Не надо. Я знаю, кто вы. Мне звонил из Москвы Борух Соломонович Никольский. Мы с ним давние друзья. Но может быть, вы сейчас выступаете в роли журналиста, а не следователя?

– Я даже и сам не знаю, в какой роли выступаю, – признался Турецкий. – В конце концов, журналист – в известном смысле тоже следователь. Но мне бы не хотелось, чтобы в городе знали о приезде следователя из Генеральной прокуратуры.

– Почему?

– Не стоит привлекать излишнего внимания к делу.

– Разумно. Раздевайтесь, проходите. Я один, жена ушла в магазин, поэтому обед вам не предлагаю. Чаю? Кофе? Или чего-нибудь покрепче? Есть хороший коньяк.

– А вы сами будете?

– Нет, в этой жизни я свое уже выпил.

– Тогда и мне ничего не нужно, спасибо.

Смирнову было уже, пожалуй, за семьдесят. Но держался он хорошо, прямо, без старческой сутулости. И одет был тщательно: в свежей рубашке, в домашней стеганой куртке синего шелка с атласными отворотами и поясом с махровыми кистями. Он выключил телевизор, кивнул гостю на одно из кресел, стоящих возле журнального столика, сам опустился напротив. Дряблое лицо его с чисто выбритыми щеками и темными мешками под глазами показалось Турецкому торжественным.

– Итак? Вы уже были в экспедиции…

– Да. У Андрея Павловича Щукина. Мне он понравился.

– Вы ему тоже понравились. Мой ученик. И преемник.

– Потом поехали в горсуд к Ганшину…

– Об этом я тоже знаю. И что документы исчезли, тоже знаю.

– Есть ли что-нибудь, чего вы не знаете? – спросил Турецкий.

– Такой это город, уважаемый Александр Борисович. Если бы у него был герб, там бы значилось: «Все знают всё». Но кое-чего я все-таки не знаю. Кто такой Погодин, полковник из ФСБ и он же – начальник отдела Минцветмета?

– Этого я тоже не знаю. И много бы дал, чтобы узнать. И главное: почему он интересуется Имангдой? Настолько, что даже выкрал документы из архива суда.

Ответ Смирнова был для Турецкого в высшей степени неожиданным.

– Имангдой интересуется не Погодин, кем бы он ни был.