Заговор генералов - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 25

Впервые Воробьев слушал далеко не благостную речь Хозяина, обычно говорившего мягко и со своеобразным таким юморком, от которого, правда, могли и мурашки по спине пошуршать. Капитан понял, что они с сержантом совершили непростительную глупость, и теперь готов был любым способом загладить свою вину. Только не знал, как это сделать, чтоб не оставить следов. Проще всего, конечно, явиться в больницу, напялить белый халат, найти этого хмыря в реанимации и с ходу заткнуть ему глотку. Но могут быть случайные свидетели, а Хозяин требует всегда чистоты исполнения. Не станешь же «мочить» всех подвернувшихся под руку санитарок – старушек этих Божьих.

Трубка сотового телефона, казалось Воробьеву, раскалилась в его руках от напряжения. Наверняка понял это и Павел Антонович. Подумав немного, он сказал уже более миролюбивым тоном:

– Ладно, попробую выручить вас еще раз. Через полчаса стойте возле метро «Сокольники». К вам подойдет мой человек. Я скажу ему, что делать дальше. А вы его слушайтесь во всем. Смотри, капитан, если так дальше пойдет, то будет, как в той песне, слыхал, поди? «Никогда ты не станешь майором…»

Через полчаса к их машине подошел невысокий пожилой человек с небольшим баулом. Он молча открыл заднюю дверцу, сел и велел ехать в Остроумовскую. Потом все тем же тоном, не терпящим возражения, приказал капитану пойти в справочную, к дежурному врачу, если таковой имеется, и проявить максимальную заботу о «клиенте», доставленном в больницу сегодня вечером: в каком состоянии, где лежит, какая требуется помощь и все прочее.

Задание было не Бог весть какой сложности, и Воробьев разузнал все необходимое от симпатичной дежурной медсестры, которая не сочла за труд и сама отвела необычно заботливого милиционера в реанимацию и показала бокс, где под капельницей со льдом на лбу лежал тяжело травмированный парень. Посетовав на бренность человеческого существования и заодно приласкав походя кокетливый задок похотливой медсестрички, Воробьев многозначительно пообещал еще заглянуть, желательно к концу смены, тем более, что транспорт свой, а холостому человеку много ли надо!… С хиханьками да хаханьками проводила девица молодого капитана на первый этаж, к выходу из приемного покоя, махнула ручкой, мол, до утра, и убежала к себе наверх – продолжать скучное и неблагодарное дежурство.

А в это время наблюдательный милиционер давал полный отчет нарочному Хозяина обо всем увиденном в больнице. Того интересовало буквально все: во что одеты больные, ходят ли сейчас по коридору, есть ли врачи, сколько народу в боксе, чем отгорожены друг от друга, есть ли в дежурке мониторы и так далее. Капитан, как мог, отвечал с максимальной точностью. И сам удивлялся собственной наблюдательности.

Наконец нарочный, как упорно называл его про себя Воробьев, принял решение. Раскрыв баул, он облачился в нечто напоминающее больничную одежду, натянул на лысину белесый парик и надел легкие тапочки. В карманы положил небольшие свертки. Вышел из машины и велел проводить его через приемный покой. Пока сам капитан отвлечет внимание санитаров, он сумеет пройти в больницу. Точно таким же образом его надо будет встретить и вывести ровно через пятнадцать минут.

Чтобы дважды не светиться, Воробьев решил вообще побалакать с санитарами, покурить, перекинуться парой-другой анекдотов.

Между тем пожилой человек, в котором даже его постоянный подельник Витек Куцый вряд ли с ходу признал бы Артиста, приволакивая ногу и сутулясь, поднимался в реанимацию. Мент описал все точно. Артист без труда определил «своего» пациента и, внимательно оглядевшись, шагнул за ширму. Его «дело» заняло в буквальном смысле считанные секунды: блеснула шприц-ампула с галоперидолом, как сказал Хозяин, очень мощным нейролептиком, быстрый укол в трубку капельницы – и пять кубиков стремительно покинули шприц. Через несколько минут после такого оглушающего наркоза последует остановка дыхания. Однако ждать результата своей «работы» Артист не стал. Воровато оглянувшись в коридоре, он быстро проследовал к лестнице и возле заплеванной и полной окурков урны остановился и закурил дешевенькую «приму».

Сделав несколько затяжек, поглядел на свои часы, выглянул в коридор и, не заметив никакой паники, стал спускаться в приемный покой. Капитан болтал с врачами за стеклянной перегородкой. Увидев Артиста, поднялся, отвлекая на себя внимание, и, небрежно попрощавшись, отправился служить дальше.

– Ну, как там? – не удержался Воробьев.

– А ты позвони своей бабенке-то и спроси, можно ли, мол, твоему подшефному завтра яблочков привезти? И вообще как он? Вот и узнаешь. Заодно и про пистон уточни, раз, говоришь, сильно охота ей. Телефон-то есть? Ну и позвони.

– Сейчас надо?

– Мне ничего не надо, я свое дело сделал, а тебе Хозяину докладывать, вот и соображай. Можешь отвезти меня на Ленинский, к Дому мебели, – причем сказал таким тоном, что у капитана и язык не повернулся возразить.

Сержант Криворучко молча вел машину. Воробьев, сидевший рядом с ним, мучил свой служебный телефон, поскольку хозяйскую трубку предпочитал без особой срочности не занимать. Наконец, после нескольких заходов, когда машина уже пересекала Гагаринскую площадь, ему удалось соединиться с дежурной в реаниматорской. Голос медсестры узнал сразу.

– Ну как твои дела, не надоело дежурить? – поинтересовался Воробьев. – Это я, Дима, ну, капитан, который заходил к вам сегодня. Что, уже забыла? А кто утром со мной собирался? – Он прикрыл трубку рукой и обернулся к Артисту: – Узнала… Слышь, Зинаида, я чего хотел спросить, может, нашему бедолаге фруктов каких-нибудь утречком прихватить? Или еще рано? Он как, спит? Глянь, не сочти за труд… – снова обернулся: – Пошла… О! Бежит!… Ну, чего?

Больше он не произнес ни слова, только выслушал несколько громких криков, почти воплей, за которыми последовали короткие гудки. Медсестра бросила трубку.

– Кранты, говорит, – спокойно констатировал капитан и, подумав немного, спросил у Артиста: – Как считаешь, стоит мне за ней заскочить поутряночке? Как-никак обещал. Да и утешить девочку неплохо бы, а?

– Я б так подскочил, – ответил Артист. – Может, чего путного расскажет. Конечно, оно все вроде чисто, да вдруг найдется, кому в башку стукнет экспертизу проводить. Хотя к завтрему ничего уже в крови не останется. А нынче им не до того. Чего ж, заедь, раз обещал бабе пистон поставить. Да и на будущее – глядишь, и пригодится. Не все ж нам тебя выручать… – И уже когда подъехали к Дому мебели в самом конце Ленинского проспекта и остановились возле подземного перехода, на который показал Артист, тот вышел из машины, но вернулся и, наклонившись к боковому стеклу, приспущенному Воробьевым, негромко сказал: – Хозяин велел передать еще, что дела о той бабе, что нынче хоронили, и об ее убийце, которого изволила убрать ваша милость, объединены в городской прокуратуре в одно дело и, скорее всего, будут закрыты: за смертью, так сказать, убивца. Это к тому, чтоб спал спокойно, поскольку на допросы больше вызывать не будут. Гуляй, капитан, – и неприятно, как-то по-клоунски, засмеялся.

– Трогай, – зло кинул Воробьев своему напарнику.

Машина резко отвалила от бортика.