Заговор генералов - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 44

Утром разъяренному главврачу доложили, что санитара с размозженной головой нашел дворник, подметавший у морга. По всему видать, что Василий распивал с кем-то очередную бутылку, а потом «дружки» поссорились – и вот результат.

Главный врач, уже давно уставший от бесчисленных жалоб на санитара, теряющего разум при виде спиртного, не то чтобы облегченно вздохнул, покончив с проблемой, но подумал, что доморощенные следователи, возможно, правы. В милицию-то все равно придется сообщать. А с уже готовой версией им и самим будет легче работать. Ну нельзя же в самом деле рассматривать эту смерть как месть родственников за похищенный труп…

Кстати о трупе. Совсем темная история. Впрочем, насколько он был уже наслышан, в Москве далеко не первая. А что сказали бы криминалисты? Нет трупа – нет и доказательств. Ведь нельзя же исключить, что эта чудовищная история, происшедшая в больнице, является отголоском какой-нибудь очередной криминальной, как у них говорят, «разборки»? И если даже, не дай Бог, так, то лучше быть от всего этого подальше… Поэтому не надо заострять внимание, не надо!

И еще одно событие, возможно не имеющее самого прямого отношения к вышеозначенным происшествиям, случилось в этот вечер.

Из высокого гранитного подъезда шестиэтажного серого дома на Старой площади выскочила миловидная и стройная, модно одетая девушка: светлая дубленая куртка, дорогие черные джинсы, обтягивающие бедра, и того же цвета высокие сапоги с кавалергардскими раструбами. Русые волосы густым потоком скатывались по спине. Появившийся следом мужчина средних лет услужливо протянул ей забытую сумочку на длинном ремне. Девушка рывком выхватила ее из рук провожающего, резким движением ладони отстранила его приглашающий жест в сторону замершего на противоположной стороне проезжей части, у бордюра, черного «мерседеса» и быстрым шагом направилась, почти побежала, к подземному переходу, ведущему в метро и на сквер, к памятнику героям Плевны.

Провожающий не пошел следом за девушкой, он лишь проследил взглядом, как она нырнула в переход и полминуты спустя появилась в сквере: ее светлые куртка и волосы были достаточно заметным ориентиром.

Сама чугунная часовня была обнесена строительным забором, обшита листами фанеры и затянута зеленой сеткой: уже не первый месяц шла реставрация памятника. Но власть имела здесь еще и свой интерес: дело в том, что возле этой часовенки полюбили собираться всевозможные патриоты, чтобы громко, на всю Россию, выражать свой протест против антинародных действий Президента и его правительства. И где ж это делать лучше всего, как не под окнами бывшего ЦК КПСС, а ныне – Администрации Президента РФ! Забирались на часовню, разворачивали плакаты и транспаранты, размахивали флагами. А теперь – реставрация, нет места, господа, идите бунтуйте под окнами мэрии. И сквер стал безлюдным.

Справа от памятника, возле куртины зеленых елей, стояла одинокая скамейка. С нее навстречу девушке поднялся высокий молодой человек в длинном темном пальто, взял ее под руку, и они присели на скамейку.

Провожающий укоризненно покачал головой, сел за руль «мерседеса» и поднял телефонную трубку…

А на сквере между тем шел бурный, похожий на ссору диалог.

– Он не имеет никакого права приказывать мне! – почти плача, настаивала девушка. – Я не хочу, чтоб мной руководили! Я давно самостоятельный человек, а не сопливая девчонка!

– Разумеется, не сопливая, – улыбался молодой человек, подавая ей носовой платок. – Оля, я прошу тебя еще раз: пойми, не мы с тобой тому причина. Неужели тебе до сих пор неясно? – Он старался говорить мягко, но от этого сам раздражался, мрачнел.

– А я не желаю ничего знать! Их дела – это всего лишь их дела, под которые они оба охотно подкладывают «благо России»! Да, подкладывают, как какую-нибудь проститутку! И если твой папаша с моим готовы сожрать друг друга, то почему я лично должна быть при этом страдающей стороной?! Плевала я на их дерьмовую политику, без которой они жить не могут! А если и ты, Стаська, будешь глядеть им в рот, я и тебя пошлю однажды!…

– Ольга! – теряя терпение, воскликнул молодой человек.

– Молчи! Не возражай! Я сейчас в таком состоянии, что могу наворотить столько ошибок, за которые ты потом сам будешь казнить себя!

– Молчу… – огорченно выдохнул он.

– Вот и молчи.

– Ну хорошо, я замолчал, но ты мне можешь объяснить, что у тебя произошло? С чего сыр-бор? И в чем тебя обвиняет Геннадий Алексеевич?

– В том, что мы с тобой любим друг друга!… Не знаю, но я чувствую, что отец нам готовит какую-то подлянку. Он так кричал на меня, будто мы совершили ужасное преступление… Ну, во-первых, мы больше не должны встречаться! Категорически! Этого мало?!

– Ну… – попробовал хмуро улыбнуться Стас. – Может, я тебе и вправду неподходящая пара? Мезальянс, так сказать… Вы – Чулановы, княжеская кровь! – Он криво усмехнулся.

– Перестань паясничать! – вспылила Ольга. – Ему наш брак мешает! Он вдруг заявил мне сегодня, что с таким трудом добился отставки Андрея Васильевича, ну а твой отец, естественно, теперь спит и во сне видит, как бы убрать его – убить, зарезать, киллеров подослать, тоже выгнать в отставку. Но мой, пока жив, не допустит, как он говорит, чтобы генерал Коновалов вернулся к власти, что это будет конец всему – демократии, России и вообще черт знает чему! Они оба, наши родители, посходили с ума от этой проклятой власти! Но ответь мне, почему мы должны быть принесены в жертву их амбициям? Только честно: а твой тебе еще не заявлял ничего по этому поводу? Жди – заявит!

– Я думаю, ты все-таки преувеличиваешь, – попробовал снова мягко возразить Стас. – Мой-то как раз недавно интересовался твоими делами в институте. Вспоминал, как однажды по требованию матери отправился в нашу школу. Это когда мы урок сорвали и Антонина вызвала всех без исключения родителей. Тогда они, кстати, и познакомились, помнишь? Мой с твоим… А хорошая у нас все-таки школа была, да? Ты ее вспоминаешь?

– Я больше нашу церковку любила – маленькую, храм Спаса на Песках. Ее из окна класса было видно…

– Да… Вот отец и говорит: что-то ты давно Ольгу в гости не приглашал. Вы не поссорились? Нет, говорю, просто у нее программа жесткая. Да и у меня – тоже, он же знает. Еще спрашивал: не собираемся ли пожениться…

– А ты чего ответил? – ревниво вскинулась Ольга.

– А я сказал, что и без женитьбы люблю тебя. А когда освободимся наконец от своих институтов и академий, я увезу тебя в какую-нибудь страну. И станешь ты женой посла. Ну не сразу, конечно. Но к этому идет… Слушай, Оленька, ты все-таки помирись с Геннадием Алексеевичем. Объясни ему помягче, что если уж кому кого и ненавидеть, так это моему отцу твоего. А между тем Андрей Васильевич, можешь честно говорить, несмотря ни на что, глубоко уважает его. Как человека, профессионала. Ну не согласен с чем-то, так на то они и руководители высшего ранга. Чтоб, значит, находить согласие. Отец вон в губернаторы собирается баллотироваться. Опять, выходит, будут сталкиваться. Но больше всего отец переживает за нас с тобой…

– Не знаю, что делать… Но, по-моему, для отца даже имя Андрея Васильевича – как красная тряпка для быка. Слушай, а может, он считает, что я – шпионка? Подслушиваю и все через тебя передаю будущему свекру?

– Нет, дело не в этом. Насколько я сам разобрался в данной ситуации, главным тут всегда был только один вопрос: чье влияние на нашего Президента сильнее. И они оба ошибаются. Думают – победит тот, кто ототрет соперника в сторону. Лучше – в небытие. Но это я рассматриваю как крайний вариант. Потому что оба они занимали по отношению друг к другу полярные позиции. И всем, понимаешь, это было очень выгодно. Я бы, вообще говоря, на месте Президента так нарочно и дальше сталкивал бы их лбами, пусть ссорятся, зато, опираясь то на одного, то на другого, можно проводить любые решения – вроде как бы «под давлением». А другие – те под шумок все свои дела делали, мол, пока шумят большие, нас, маленьких, незаметно. Ну не сволочи? И их много, это ж какие аппараты! Да я отцу как-то сказал: даже если вы и захотите найти общий язык – вам все равно не дадут, не позволят это сделать. Потому что если у Президента постоянно правая рука занята дракой с левой, значит, ему некогда заниматься главными своими делами. И это всем, извини, сегодня на руку…