Заговор генералов - Незнанский Фридрих Евсеевич - Страница 63

– Вот пушку и оставь, а все остальное тебе теперь лишнее. Как гиря на яйца, понял, милок? А поедешь ты к нашему общему знакомому. Есть у него такое место, Воробьи называется, это по Рязанке и – вперед. И в той деревне, хотя она совсем и не деревня, а целый городок, сидят ребята вроде тебя. Команды ждут. А пока учатся, науки постигают. Вот и все, что тебе знать надобно. Остальное – лишнее, уже сказали. Баб там мало, – ухмыльнулся холодно Хозяин. – Ну тебе по этой части повезло. Знаю, ты последние сутки так старался, что должно надолго хватить. Потерпишь, голубь.

– А выйти оттуда, в Москву съездить… С квартирой-то как быть?

– Выйти оттудова можно, друг ты мой, только по приказу или же ногами вперед. А за квартиру свою не беспокойся, там хороший человек станет жить. Ну, барахлишко твое, само собой, выкинет, а так все будет в порядке, не беспокойся.

Вот теперь он влип окончательно. И навсегда. И силы такой больше нет, чтоб что-то изменить. Повесил нос капитан.

– Чего не рад? – продолжал иезуитскую беседу Хозяин. – Я думал, благодарить кинешься, что тебя от смерти спасли, дело хорошее в руки дают! А он – гляди-ка, и не рад! Что, может, переиграем, пока не поздно? И выдадим мы тебя ментам, корешам твоим бывшим? Там у них постановление на арест тебя лежит-дожидается. Только ж мы рисковать уже не можем. Один – вляпался в дерьмо, продал. Убирать надо. А другого – по закону: кинем на бригаду, ребятки тебе дупло прочистят, а потом понесут тебя, козла позорного, и прямо у ворот Петровки, 38, положат, как положили недавно вора в законе Наума. Слыхал? Этого желаешь?

– Да что вы, Павел Антонович! – до смерти перепугался Воробьев. Он видел, что Хозяин шутить не намерен, а ведь действительно даст команду своим пидорам, а те и насмерть заделают. – Я ж разве против чего?! Я – за. Просто еще не… сориентировался.

– Ну так давай живей думай, голубь ты мой. Есть еще какие вопросы ко мне, да я пойду. А тебя сейчас повезут. Прощай, значит, воробушек…

– Павел Антонович, я…

– Ну чего еще?

– Я про Зину хотел… – и тут же замолк, словно язык себе прикусил: ляпнешь еще, что девка, похоже, понесла от него, так неизвестно, чем обернется…

– А-а-а… Вспомнил наконец. Я тебе на этот счет вот что скажу, милок. И на будущее совет прими. Прежде чем держать речь, ты по кочану своему постучи, сообрази: надо ли? Если прикинуть, на тебе столько висит, что лишнего не потянешь. А зачем тебе лишний-то груз? Интерес какой? Ой, не советую, дружок… Тут давеча опять кино ихнее видал. Знаешь, про что? А как у них, в Штатах, девок воруют, а любопытным уши отрезают, чтоб меньше слыхали. Ох! – Хозяин залез пятерней себе под мышку и стал чесать, охая и прикрывая глаза. – А до чего додумались, знаешь? Одному любопытному его собственные уши на обед подали. С гарниром из разных овощей. И глядели, как он ест. Жуть берет! Хочешь, погляди на дорожку. Или нет? Ну, твои дела, воробушек. Служи, стало быть. Я при случае поинтересуюсь…

«Будь ты проклят со всеми своими интересами!» – едва не закричал ему вслед Воробьев. Еле спас себя! И в первый раз Бога молил, чтоб удержал он его…

Посвежевший и явно помолодевший Коновалов поднялся в гостиную, где в ожидании гостя прохаживался Чумаков. Тот сразу обратил внимание, что подарок, кажется, пришелся впору. Вот так-то! Знай наших. То ли еще будет!…

– А ты, Андрей Васильевич, прямо светишься, как добрый молодец, – с хитрой усмешкой заметил Чума. – Неужто, чтоб так засиять, самая малость человеку нужна?

– Ну а что нам вообще-то надо? Много ли? Как старые люди говорили: были б гроши да харчи хороши.

– Ага, и самый пустячок – красну девку под бочок, – подхватил хозяин, и оба расхохотались. – Ну, раз сам заговорил, прошу к столу, отведай здешних харчей. Надеюсь, нет возражений?

– После такой баньки и рюмочка – не грех.

– Вот и пойдем, гостюшка дорогой. – Павел взял генерала под руку и повел в обширную столовую, где за длинным, рассчитанным на много персон столом было накрыто лишь два прибора – один напротив другого. Но прежде чем сели, хозяин пригласил гостя пройти вдоль стены, на которой висело десятка полтора больших и малых картин в тяжелых позолоченных багетах, распространявших сильный запах скипидара. Видно, недавно обновляли.

– Ну-ка погляди на моих россиян, – со скрытым хвастовством предложил Чума. – Нравятся?

Коновалов медленно прошелся вдоль стены, разглядывая картины и читая надписи на рамах: И. Айвазовский «Солнце после бури», он же – «Спасение» и «Молитва», И. Шишкин «Заповедная чаща», И. Крамской «Русалки», И. Репин «Этюд с маками», И. Левитан… В. Серов… Н. Дубовской… Ю. Жуковский… картины, этюды, масло, уголь, карандаш, сепия… Прямо малая Третьяковка на дому.

Павел Антонович ревниво следил за реакцией гостя. А тот молчал.

– Ну, что скажешь? – не выдержал хозяин.

– Давно они у тебя?

– Нет… Что-то купил, какие подарили. Вот хочу начать собирать. Начало положил, а? Неплохо?

– Начало, может, и ничего, да только хвалиться приобретениями, Паша, я тебе не очень советую. Ты вот делами занят, а газет, поди, совсем и не читаешь. А надо, Паша. Пишут там, к примеру, что днями убили одну пожилую даму и ограбили ее квартиру, где были собраны как раз те картинки, что ты мне демонстрируешь. Понимаю, Паша, купил, не зная, такое бывает. Но лучше не афишировать.

– Подумаешь! – отпарировал хозяин. – А тебе разве неизвестно, что половину того, что ваши органы в розыск объявляют, надо искать у собственного начальства? Однако ж не стесняются! А чем мы хуже? Не знаю, у кого были картинки, а мне – нравятся…

– Так я разве против твоей любви к искусству? – широко улыбнулся Коновалов и хлопнул дружески хозяина по плечу. – Я и сам любитель, да вот же ни хрена в этом деле не понимаю. Сын – понимает, только, чую, не нужно это никому из них. Другие, Паша, люди растут. Ну, если не возражаешь, пошли к столу. Раззадорила меня твоя баня!

Помрачнел маленько Чума, похоже, другой реакции ожидал от гостя. Странно, размышлял он, а художник тот – хвалил. Ценность, говорил, великая. Ну да, за тысячу баксов что угодно скажешь… Неужто промахнулся?… Нет, художник не врал. Он названия из головы придумал. Никак не могли про них в газете писать. Просто завидует генерал…

Они уселись за столом и решили обедать по-домашнему, то есть обойтись без официанта. Разговор должен был состояться приватный. И когда под рюмочку домашней мятной настойки заморили первого «червячка», хозяин, отложив вилку, начал разговор:

– Я вот тут подумал, Андрей Васильевич, и родилось у меня к тебе вполне реальное предложение. Тебя оно ни к чему не обязывает. Как решишь, так и поступим. А суть, если любопытно, вот в чем. Не возражаешь, если изложу?

– Сделай милость, – не поднимая глаз от тарелки, словно бы между прочим, подхватил генерал.

– Выборы у тебя скоро. А империя большая, как это мы певали: с южных гор до северных морей. Великий край. Бывал я там, знаю.

– Ты-то вот бывал только, а я в тех краях родился. Значит, родина там моя. Сибирь-матушка.

– Верно, велика землица, а хозяина нет. Тут я готов с тобой заодно.

– Это в каком же смысле, Паша?

– В самом прямом. Народ там мне известный. Если по-хорошему пригласить, придут, помогут. А средства у меня найдутся. Сколько тебе процентов надо обеспечить? Можешь с ходу не говорить, обдумай и сообщи. Сделаем.

– Тебе-то, Паша, какая с того радость? Или молодость вспомнил?

– Про то отдельно можно побеседовать, когда станешь генерал-губернатором. А! Как я тебя?

– Ну, нам еще, как говорится, дожить бы…

– Доживем, Андрей Васильевич! И крепенько отпразднуем нашу победу. Не это главное.

– А что? Ты-то сам какие дивиденды потребуешь?

– Самую малость, господин губернатор, – растянул губы в улыбке Чума. – Край-то богатый. Я смотрел по карте. Детская такая, знаешь? В младших классах проходят. – Он вдруг расхохотался. – Не поверишь, я им говорю: принесите мне карту той области, куда наш генерал в губернаторы нацелился. Они и приволокли – полезные ископаемые Сибири, ну надо же! Ну, что есть, то есть. Поглядел я. Кое-чего, как ты заметил, из молодости вспомнил. И вот думаю: богатые земли, а порядка никакого. Мог бы каждый третий житель миллионером быть, как в Эмиратах, а они к государству с протянутой рукой: помоги на бедность. Тьфу! Лес есть, редкие руды, огромное производство – и все в долгах. Разве ж это жизнь, а?