Вампиры и оборотни - Николаев Константин Николаевич - Страница 27

В этом-то месте и поселилась после свадьбы Эрже-бет с двумя фрейлинами, выбранными ее свекровью, служанками и самой Оршолой Надашди. Ференц вновь отправился на поле брани. А у юной его супруги была одна забота – принести воину наследника. Ночи в Ва-ранно были бурными и страстными, но всякий раз, когда свекровь обращалась к невестке все с тем же вопросом, та качала головой. Вряд ли Эржебет радовало, что к ней относятся как к кобылице, от которой ждут породистых жеребят. Целыми днями бродила она по замку. Наводить красоту она не могла: Оршоля к подобным занятиям относилась с явным неодобрением. В отсутствие мужа Эржебет откровенно скучала.

«Она изнемогала от скуки», – пишет Туроци. Вообще-то Эржебет умела читать и писать по-венгерски, по-немецки и по-латыни. Но в тех немногих книгах, которые можно было отыскать в замке, попадались все сплошь псалмы да проповеди (подобное чтение годилось разве что в качестве наказания за грехи), а еще бесконечные описания сражений против турок.

Время от времени в замке появлялся Ференц. Она встречала его, как и подобало добропорядочной супруге, прося лишь об одном: чтобы он поскорее избавил ее от постылого житья в этих мрачных стенах. Но Урсула часто болела и настаивала, чтобы невестка неотлучно была при ней. Эржебет больше нечего было делать, как только грезить о поездках в Вену. На ней домашнее хозяйство, подсчет расходов. Да и к приезду гостей на всевозможные пиршества и Рождество с Пасхой надобно было готовиться загодя. Сказать по правде, в ту пору гости были большой редкостью в замке, а экстравагантное и беспокойное семейство Батори Надашди старались держать от себя на расстоянии. Своим непредсказуемым поведением они нарушали раз и навсегда заведенный распорядок. В особенности тетя Клара, эта безумная женщина, подбиравшая себе любовников на всех дорогах Венгрии и умудрявшаяся даже собственных горничных обманом завлечь на свое ложе. Да и этот Габор, признаться, тоже был не очень разборчив в своих увлечениях. Надашди – семейство уважаемое, не чета другим. Взять, к примеру, Кату, золовку Эржебет, жившую в замке неподалеку от Чейте. Она слыла образованной женщиной и почтенной матерью семейства. Эржебет тосковала все больше и больше. От тоски ее не избавляли даже приезды супруга: оставаясь наедине со своими тайными помыслами и желаниями (когда над ней была не властна свекровь), она уже вела ту, пока скрытую от всех жизнь, к которой стремилась всей душой.

Каждое утро ей с невероятным тщанием отбеливали лицо. Укладка ниспадающих волос была для Эржебет, как и для большинства женщин, величайшей отрадой и едва ли не самым любимым ее времяпрепровождением. Она тщательно следила за белизной своей кожи и больше всего мечтала о людях, которые сделали бы эту белизну просто безупречной. В те времена венгры были повсеместно известны как большие знатоки по части соответствующих снадобий, из которых изготовлялись ароматнейшие бальзамы. В специальном помещении по соседству со спальными покоями Эржебет были установлены печи для подогрева воды, и служанки без конца размешивали в горшках густые зеленоватые мази. Едва ли не единственной темой разговора в комнате была чудодейственность того или иного снадобья. Дожидаясь, пока приготовят очередную чудо-мазь, Эржебет пристально вглядывалась в свое отражение в зеркале. Ей хотелось быть всех краше. Она и вправду была красива какой-то невероятной, ослепляющей красотой, порожденной неисчерпаемыми источниками вечного мрака.

Эржебет часто нездоровилось, и она окружила себя целым легионом служанок, по первому зову приносивших хозяйке особое зелье, облегчающее головную боль, или же дававших ей подышать паром над специальным составом, приготовленным из мандрагоры. Все думали, что приступы дурноты пройдут с появлением младенца. И чтобы приблизить это счастливое событие, Эржебет настойчиво советовали принимать массу других снадобий, в том числе всевозможные коренья, хотя бы отдаленно напоминавшие человеческую фигуру. На ее ложе среди простыней было множество талисманов. Но Урсула каждый раз с нескрываемой печалью глядела на невестку: с уст ее по-прежнему не прозвучало ни одного обнадеживающего слова. После малоприятных встреч со свекровью Эржебет возвращалась к себе в покои, вымещая злобу на служанках. Она втыкала в несчастных иголки. Когда же это ей надоедало, бросалась на ложе и билась в исступлении, затем, велев привести двух-трех девушек-крестьянок поздоровее, она кусала и царапала их неимоверно, яростно вгрызаясь в юную плоть своими острыми зубами. И происходило непонятное: пока жертвы Эржебет бились в страшных судорогах, ее собственная боль на время отступала.

Урсула Надашди умерла с сознанием выполненного долга: она женила сына на такой прекрасной женщине. Единственное, что угнетало умиравшую, – мысль о том, что ей так и не довелось напоследок подержать на руках внука.

Ференц Надашди нечасто наезжал в замок. После смерти матери он несколько раз брал супругу с собой в Вену. Максимилиан II к тому времени уже отрекся от престола в пользу своего сына Рудольфа. И император явно благоволил к Эржебет. Была ли тому причиной бледность ее лица и редкостная белизна рук, что так напоминало ему испанских красавиц? А может, дело еще было и в том, что он видел в ней родственную душу, столь же неравнодушную к магии, как и он сам? Ведь Рудольф также унаследовал от отца эту страсть.

Известный нам портрет Эржебет был написан, когда ей было лет девятнадцать-двадцать. По глазам на этом портрете можно понять, что ее все чаще и чаще преследовали воспоминания о ночах, проведенных в кровавых ваннах в Блутгассе (что в переводе означает «кровавая аллея»). При всей красоте Эржебет, стоило ей появиться, как люди непроизвольно шарахались в сторону и замирали в каком-то раболепном безмолвии, пока она шествовала мимо. Графиня проходила, никого не удостоив взглядом, – странная одинокая фигура, двигавшаяся под мягкий перестук многочисленных ожерелий.

Ее супруг не раз и не два умолял Эржебет оградить его от всех этих историй про бедняжек-служанок. Услышав же о том, что его супруга имеет обыкновение кусать своих прислужниц и втыкать в них иглы или выражать неудовольствие иными не менее изуверскими способами, Ференц лишь недоуменно пожимал плечами. Более того, он даже потребовал, чтобы никто не смел и пальцем тронуть Эржебет во время его отлучек. Он не нарушал давних традиций и обменивался с ней нежными посланиями. Похоже, Ференц Надашди так до конца и не осознал, сколь жестоким человеком была Эржебет, в его представлении она была гордой и властной женщиной, позволявшей себе некоторые сумасбродства по отношению к домашней прислуге. Но не было ли это непременнейшим условием, без которого нет и не может быть беспрекословного повиновения? В его присутствии Эржебет вела себя осмотрительней, а с ним самим была нежна и приветлива. И разве не была эта красавица предметом его особой гордости, когда он отправлялся ко двору? Чего же больше желать? Ференц был вполне доволен. Вот только детей явно недоставало. Но поскольку супруга в каждом письме сообщала, что лечится чудодейственными травами, которые помогут ей обрести счастье материнства, он не терял надежды на благополучный исход дела. К тому же Эржебет научила Ференца пользоваться некоторыми снадобьями, которые должны были уберечь его от ран на поле брани. В ожидании новых походов он танцевал с супругой на императорских приемах в Вене – это были те же танцы, что танцевали придворные Елизаветы в Англии или французская знать в Париже.

Снадобья все же помогли. Нам известно, когда именно появились на свет дети Эржебет. Старшая из них, Анна, родилась приблизительно в 1585 году, а самый младший, Пал, вскоре после 1596 года. Дочерям дали традиционные христианские имена: Анна – в честь матери Эржебет, Урсула – в честь матери Ференца Оршоли и, наконец, Катерина – в честь золовки Эржебет (которая вполне возможно была и крестной). Что же до сына, то никого из мужчин ни в той, ни в другой семьях не звали Палом.

Приглядывала за детьми старая кормилица Йо Илона. Все они больше напоминали волчат, чем обыкновенных ребятишек.