Мертвая зыбь - Никулин Лев Вениаминович - Страница 69

— Да. Об этом не подумали. Это — довод.

На этом разговор окончился. Я ушёл. Немного времени спустя доктор Зеленин был освобождён. Он уехал с санитарным поездом на восток и там, как мне рассказывали, умер от тифа.

Вот, может быть, не очень значительный случай, но я его не мог забыть. Ведь происходило это в суровое время заговоров, диверсий, саботажа. Казалось, не было времени разбираться в судьбах отдельных людей.

В одном из своих приказов Дзержинский писал:

«Необходимо оберегать честь и доброе имя ответственных партийных и советских работников… В случаях, когда возникает против кого-либо только подозрение, необходимо проверить его основательность с таким расчётом, чтобы сама проверка не запачкала имени работника».

Ленин был строг к тем, кто клеветал на честных советских работников. Он требовал наказания клеветников за голословное обвинение. 24 ноября 1921 года Совет Народных Комиссаров издал декрет «О наказаниях за ложные доносы».

Следуя ленинским принципам, Дзержинский был беспощаден к своим сотрудникам, если они нарушали установленные советской властью законы. К работникам ЧК предъявлялось требование:

«…Каждый должен помнить, что он представитель советской власти рабочих и крестьян и что всякий его окрик, нескромность, невежливость — пятно, которое ложится на эту власть.

…Знать все декреты советской власти и руководствоваться ими в своей работе. Это необходимо для того, чтобы избежать ошибок и самим не превратиться в преступников против советской власти, интересы которой мы призваны блюсти».

Так понимал Дзержинский роль чекистов.

Когда было установлено звание почётного чекиста, в удостоверении, которое давалось работнику, получившему это звание, говорилось: «Почётное звание чекиста требует бдительности, решительности и храбрости».

Только требования, и никаких привилегий!

О деятельности Дзержинского в борьбе с детской беспризорностью написано много. Ленин знал, кому поручить великое и благородное дело — заботу о детях. И это лишь часть того огромного труда, который взял на себя Дзержинский.

Он готовился к Пленуму Центрального Комитета партии, который должен был состояться в июле 1926 года. Врачи возражали, но Дзержинский не мог не выступить на Пленуме. Как всегда, речь его была проникнута страстностью, горячим убеждением в правоте дела партии. Дзержинский отражал нападки «новой оппозиции» на Центральный Комитет, клеймил тех, кто мешал созидательной работе партии. Он стоял на трибуне под огнём враждебных реплик троцкистов и зиновьевцев, смело разоблачая их антипартийную деятельность.

Дзержинский вынужден был на этот раз сказать и о себе:

— Я не щажу себя… никогда… не кривлю своей душой; если я вижу, что у нас непорядки, я со всей силой обрушиваюсь на них…

А в 4 часа 40 минут дня его не стало. Ему не было ещё сорока девяти лет.

«Грозой буржуазии, верным рыцарем пролетариата, неутомимым строителем нашей промышленности, вечным тружеником, бесстрашным солдатом великих боев» назван был Дзержинский в обращении Центрального Комитета ВКП (б) ко всем членам партии, ко всем трудящимся, к Красной Армии и Флоту в связи с его кончиной.

Дзержинский умер, как жил, в борьбе за партию, за её бессмертные идеи, за ленинизм.

На посту председателя ОГПУ его сменил представитель старой гвардии большевизма, сподвижник Ленина — Вячеслав Рудольфович Менжинский.

Образ этого замечательного человека никогда не потускнеет даже рядом с образом Дзержинского. Профессиональный революционер, член партии большевиков с 1902 года, участник революции 1905 года, редактор большевистской газеты «Казарма» — таков путь Менжинского до Октябрьской революции. Десять лет, до 1917 года, он пробыл в эмиграции, а затем — редактор газеты «Солдат», член Военно-революционного комитета, первый народный комиссар финансов и, наконец, работа в ВЧК-ОГПУ.

«Чекистская деятельность, — писал Менжинский своему старому товарищу по революционной работе, выдающемуся учёному-историку Михаилу Николаевичу Покровскому по случаю его шестидесятилетия, — не располагает к душевным излияниям и поглощает целиком».

Так работал Менжинский.

Человек огромной культуры, высокообразованный марксист, Менжинский обладал поразительными способностями лингвиста. Он владел едва ли не всеми западноевропейскими и славянскими языками, хорошо знал историю России и Франции, особенно историю французской буржуазной революции и французскую литературу. До последних дней жизни он был близким другом Горького. Человек большого обаяния, одарённый тонким чувством юмора, он вместе с тем был человеком непреклонной воли, беспощадным к врагам революции.

Последние операции «Треста» осуществлялись чекистами под руководством Вячеслава Рудольфовича Менжинского.

65

Автор исторического романа, который пишет о событиях, происходивших два-три столетия или даже век назад, пользуется архивными документами, письмами, мемуарами современников, и это вполне естественно. Он лишён возможности видеть и слышать современников и участников событий. Но представим себе литератора, который пишет о событиях, происходивших пятьдесят или сорок лет назад. Заметим кстати, что он сам был свидетелем событий, происходивших в то время. В его распоряжении имеются открытые недавно архивы, документы. Но ещё лучше, если он может встретить современников и участников событий, о которых рассказывается в его романе.

Живая беседа с участниками событий, их свидетельство, переписка с ними, несомненно, оказывают большую помощь автору. Но свидетельство очевидцев обязывает его дать действительно точную картину событий. При этом автор должен иметь в виду, что, рассказывая об одном и том же событии, очевидцы часто расходятся в описании того, что они видели.

Шульгин был не только живым свидетелем событий, но и прямым участником. И хотя со времени дел «Треста» прошло более сорока лет, но память ещё не изменила Шульгину. Его рассказ был освещением событий с точки зрения человека, который не знал, что на самом деле представлял собой «Трест».

Другим ценным свидетелем и участником операции «Трест» был Александр Алексеевич Ланговой. Он видел её не со стороны, а как бы изнутри, будучи сам исполнителем многих операций, задуманных руководством советских органов безопасности. В беседе с автором он рисовал портреты участников событий, их внешний облик, их действия, рассказывал и курьёзные эпизоды.

Коротко передам один из рассказов Лангового.

После берлинского съезда намечалось совещание евразийцев в Праге. Ланговой должен был отправиться туда через «окно» на польской границе. По пути в Прагу к Ланговому присоединился некто Козелков-Шубин, молодой человек с «философским уклоном». «Это был, — говорил Ланговой, — психопат или просто путаник. В Праге я рекомендовал его профессору Савицкому, видному деятелю эмиграции, для философских бесед, уверенный, что он разберётся в „идеях“ Козелкова. И услышал такой отзыв Савицкого: „По-видимому, в нем есть состав гениальности“.

Но в Праге Лангового ожидали не только «философские» беседы. Его подверг допросу некто Зайцев, начальник разведки Кутепова, типичный жандармский полковник. Ланговой говорил ему, в сущности, правду, исключая, конечно, «увлечение» идеями евразийцев и «разочарование» в революции.

— Да, я сын профессора медицины.

— Да, я участник гражданской войны. Награждён орденом Красного Знамени.

— Да, разочаровался в революции. Разделяю убеждения евразийцев, потому не в чести у стариков, руководителей «Треста», считаю их недостаточно активными. Это люди с устаревшими понятиями.

Жандармский полковник был удовлетворён ответами Лангового, полагая, видимо, что людей такого рода — «разочаровавшихся» в революции — можно использовать, а потом избавиться от них. Зайцев заинтересовался и тем, как удаётся Ланговому, находящемуся на военной службе, надолго уезжать из Москвы. Ланговой ответил, что его непосредственный начальник — Потапов — даёт ему фиктивные командировки в отдалённые местности.