Мы поем глухим - Андреева Наталья Вячеславовна - Страница 12

Толстуха терпеливо поджидала, когда Фефина наскучит барону и тот ее бросит. Паучиха плела свою паутину, ожидая, когда в нее попадется медоносная пчела. Подталкивая Дельфину к разрыву, ее подруга сама источала медовую лесть:

— Крошка моя, у тебя такое доброе сердечко! Мой толстячок принят у барона Редлиха! Теперь он уехал в провинцию, по каким-то своим коммивояжерским делам, но, бог ты мой, как же он собой гордится! Сам барон Редлих счел его шутку удачной! Об этом говорит весь свет! Авось и мои дела поправятся! Ай, спасибо тебе!

— Барон меня скоро бросит, — рыдая, сказала Дельфина. — Если раньше он был ко мне просто равнодушен, то теперь у меня такое чувство, что он еле сдерживается! Наис, он меня ненавидит!

— Ненавидеть такую-то красоту! — втайне ликуя, мадемуазель Гаспар всплеснула руками и, схватив с туалетного столика зеркало, стала совать его под нос рыдающей подруге, словно в подтверждение своих слов. — Да ты только погляди! У кого еще есть такие густые кудри? А кожа? А глаза? А ножка? Да где в одном месте барон еще отыщет столько сокровищ! — нахваливала она, одновременно прикидывая цену живого товара.

— Ему не это нужно! Я говорю — он молчит. Наис, он совсем меня не слушает! Раньше он хоть изредка у меня ночевал, теперь нет. Разве я стара или уродлива?

— Да что ты, милочка! Любой мужчина был бы счастлив побывать в твоей спальне!

— Но только не Эрвин!

— А ты бы спросила: чего он хочет?

— Да я разве не спрашивала? Разве я не пыталась его развеселить? Все, что он на это сказал: «Как вы глупы». Ты бы слышала, каким тоном он это сказал! Будто красивой женщине надо еще иметь и ум, чтобы нравиться мужчине!

— Ты поэтому и плачешь? — сочувственно спросила Атенаис.

— Нет. Я плачу от счастья.

— Господи ты боже мой! Что с тобой случилось-то?!

— Хорошо, я тебя расскажу…

Дельфина села рядом с подругой и, расправив пышные юбки со множеством воланов, заговорила:

— Три недели назад я, как обычно, поехала прогуляться в Пале-Рояль. Мне было скучно, Эрвин был мрачен и неразговорчив, и я поехала прикупить себе какую-нибудь безделушку или заказать новую шляпку. Я бродила по галереям, разглядывая сверкающие витрины, и откровенно скучала. И вдруг, о ужас, Наис! Я поняла, что ничего не хочу! Барон заразил меня своей холодностью! Все чувства во мне словно умерли! А ведь мне только двадцать два года! Господи, что он со мной сделал?! — Дельфина опять чуть не разрыдалась.

— И что же было дальше? Ведь это не все?

— Нет. Далеко не все. Я брела, пытаясь хоть чего-нибудь захотеть, да хоть бы чашку кофе, и вдруг из сто тринадцатого зала вышел молодой мужчина…

— Постой! Да ведь это, кажись, игорный зал!

— Да. Там играют. И он вышел оттуда. Мы чуть не столкнулись, но он ничего не замечал. Он смотрел на меня словно помешанный! Я сразу поняла, что он все проиграл. Он был красив как демон! А глаза… Глаза безумные… Синие-синие… На нем был отличный сюртук, сидящий как влитой на статной фигуре, жилет, который, наверное, стоил ему безумных денег, щегольские сапоги… Манеры выдавали аристократа. Но в кармане у него не было ни су. Я сразу это поняла, Наис! Зато лицо… В нем одном было столько чувств, сколько во всем моем салоне, когда он до отказа забит гостями! Эти ходячие мертвецы превращают мой дом в склеп, а меня самое — в мумию! В старуху! И вдруг — он… Меня словно молния пронзила! — Дельфина сжала руку своей подруги так сильно, что мадемуазель Гаспар вскрикнула. — Я испугалась, что он покончит с собой. Я хотела его увести, но он не дался. Его руки были словно из железа, он смахнул меня с дороги, как пушинку. И хотел уйти. И тут я выхватила из муфты свой кошелек. В нем было золото, много золота. Все, что я взяла с собой в Пале-Рояль. Я стала совать кошелек ему. Он посмотрел на меня невидящим взглядом, но деньги взял. «Сударь, идите домой», — сказала я ему. Он рассмеялся и вернулся обратно в игорный зал.

— Фефина, ты меня пугаешь!

— Ты сначала дослушай. Через день он пришел ко мне в гримерную. Барон был занят, мне показалось, он поджидал кого-то в фойе, в гримерной, заваленной букетами, я была совершенно одна. Он вошел, тоже держа в руке роскошный букет. Извинился, что пришел так поздно, под самый конец спектакля, и не смог в полной мере насладиться моей игрой. Теперь у него было совсем другое лицо. Мне даже показалось, что ко мне в гримерную влетел ангел! «Мадемуазель, — с улыбкой сказал он, — у вас легкая рука. Я вчера крупно выиграл. А сегодня выиграл еще. Вот ваш букет, и вот мой долг…» Ах, не говори ничего! Я знаю, что мне надо было сделать! Взять деньги и забыть об этом! А вместо этого я сказала: «Сударь, позвольте пригласить вас на завтрак. Вам подадут свежайшие устрицы и отличное шампанское». Он рассмеялся и сказал, что с удовольствием принимает мое предложение.

— Фефина! — всплеснула руками толстуха. — Но барон!

— Барон у меня так редко завтракает, что я уже забыла, когда это было в последний раз, — грустно улыбнулась Дельфина. — И потом: этот русский князь не стал спрашивать, свободна ли я? Его, похоже, не интересует, принадлежит ли кому-нибудь женщина, которую он хочет. Меня это так поразило, что я растерялась. Никто из моих гостей не посмел бы оказывать знаки внимания любовнице барона Редлиха! Он сел и небрежно сказал, что совсем недавно приехал в Париж и почти никого здесь не знает. Все лето и осень он прожил в Италии, у одной герцогини, с которой в мае познакомился на водах в Дьеппе. Герцогиня замужем, и ее супруга поначалу устраивал этот брак втроем. Но потом они разругались. Мой князь не привык, когда им помыкают, а герцогиня вздумала выдвигать какие-то условия. И еще он сказал, что в Италии скучно.

— Но почему у этого русского князя нет денег? Говорят, все русские богаты.

— Там, в России, он сделал что-то ужасное. Если он вернется на родину, его закуют в кандалы. Так я поняла. А еще я догадалась, что это из-за женщины. На его прекрасном теле есть шрам от пули. Отвратительный шрам. Почти у самого сердца. Когда я ласкаю моего князя, я едва дотрагиваюсь до этого безобразного рубца. Хотя он смеется и говорит, что ему не больно. Но ты бы видела при этом его глаза! Я бы ее задушила, эту женщину! — горячо сказала Дельфина. — Это наверняка какая-нибудь чопорная аристократка, худая, как жердь. Ну почему бы ему не полюбить меня?

— Но барон? — повторила Атенаис.

— Что мне барон? — беззаботно рассмеялась вдруг Дельфина. — Я влюблена, и на мои ласки горячо отвечают. Одна ночь такой любви не слишком большая плата за все те ночи, когда я пыталась оживить ледяную статую. Теперь я наконец счастлива! Я тайно продала кое-какие драгоценности, из тех, что мне подарил барон.

— Дельфина!

— Эрвин ничего не узнает. Он им уже счет потерял, этим подаркам. Я сняла для моего князя небольшую прелестную квартирку на улице Сен-Лазар, обставила ее по своему вкусу и почти каждый день бываю там. какое-то время я просто наслаждалась своим счастьем… Но Серж попросил представить его барону, мой князь хочет войти в мой дом и бывать там. Ведь он игрок, — беззаботно сказала Дельфина. — А золото в моем доме льется рекой… Ах, Наис! Я ни в чем не могу ему отказать!

— Барон Редлих никогда этого не позволит! Обедать за одним столом с твоим любовником?! Ты с ума сошла!

— Эрвин ничего не будет знать. Я хотела это сделать еще две недели назад, представить Сержа барону, но ты упросила меня ввести в общество своего Индюка. Я не рискнула пригласить на раут сразу обоих: красавца и чудовище. Это было бы слишком… Насколько один уродлив, настолько же другой прекрасен. Что поделать, Наис, женщины любят красавцев! Особенно если эти красавцы знают толк в любви! Теперь я ищу подходящего случая. Надо снова устроить большой прием, — задумчиво сказала Дельфина.

— Что ж… — толстуха попыталась скрыть свое ликование.

Бедная Дельфина сама угодила в капкан. У куртизанки не должно быть сердца. Если уж она позволила себе влюбиться, то ей нельзя больше оставаться куртизанкой. Атенаис, у которой на подругу были виды, не стала ее отговаривать. Напротив, решила поощрить.