Театральные взгляды Василия Розанова - Руднев Павел - Страница 78

78

Вот разрываю бандероль и передо мною — отпечатанная в Ташкенте, в типографии Г. К. Яковлева, книга — «Антихрист. В 4-х частях» А. М. Гаврилова. Страниц — 217 мелкой бисерной печати, похожей на зернышки хлопка или на манную крупу. Текст — огромен. Может быть — скучно? Приведу последние строки:

Входит центурион, радостный, в волнении:

Центурион. Сенат тебе дарует, цезарь, жизнь…

Эпафродит. Ты опоздал, он умер миг назад…

Центурион (снимает свой плащ и, прикрыв труп Нерона, со слезами склоняется перед ним).

А я спешил к нему скорее с вестью, Надеясь, что гроза минует эта               И снова цезарем он будет нашим…

Входит радостная и сияющая Актэя:

Актэя.

Я так к нему спешила с вестью доброй, Что жизнь ему сенат решил оставить… Но где же он?.. Скажите, где же он?..

Центурион (приподнимает плащ).

Он здесь, но мертвый и в вестях он наших, Как видишь, больше не нуждается…

Актэя.

Я опоздала… умер он… Нерон!.. Я так лелеяла мечту, — с тобою, Как прежде жили в счастии, пожить Уехать в глубь Эллады прочь из Рима… Но счастье он себе нашел другое…

(Рыдая, падает на труп.)

Это — говоря просто и только сравнительно, ни сколько не хуже, чем пишут в Петрограде. Но доселе Рим, где же, однако, Русь? А Русь в этой поэме-трагедии от начала до конца. Прежде всего на обложке, под заглавием: «Антихрист. В 4-х частях», выставлен эпиграф: «Рече безумец в сердце своем: несть Бога» (псалом Давида 13, стих 1-й). Это хорошо и по-православному, хорошо и до пирога и после пирога. Отвернув заглавный лист первой части, читаем перечень «действующих лиц»: 1) сатана; 2) Аггел, один из князей ада; 3) князья ада; 4) духи ада; 5) Адам, Ева — первые люди; 6) Каин. Абель. Ноемия. Лия (дети Адама и Евы); 7) Ной; 8) его жена; 9) Сим, Хам, Иафет — их сыновья (вероятно, были еще и незаконные дети{656}?); 10) жены сыновей; 11) верховный жрец; 12) астролог; 13) врач; 14) прохожий; 15) его жена; 16) великан; 17) последний человек (???); 18) Иуда-апостол (предатель); 19) Каиафа-иудейский первосвященник; 20) члены синедриона иудейского; 21) слуги; 22) народ. Тут все, кроме «Столпотворения вавилонского», хотя, может быть, и оно скрыто где-то между строк. Но видно, что автор размышляет широко и «сценой действия» не стеснен. А вот и обстановка этого «1-го действия»:

«Ад, стены и потолок кроваво-красного цвета теряются в пространстве, накладывая, однако, свой кроваво-красный оттенок на все: на действующих лиц и на трон сатаны.

Сатана стоит перед троном, вокруг него князья и дальше остальные бесплотные духи. Выражение лиц гордо-надменное, презрительное, с заметным отпечатком глубокого отчаяния и тяжелой нравственной муки».

Все как в Петербурге. Не хуже. Стихи же, по крайней мере по одушевлению, да и по форме, — лучше многих петроградских. «Первая часть» содержит «40 действий», т. е. монологов или крошечных диалогов. Вторая же часть, содержащая «эпоху христианства и время Нерона», содержит 84 действия!!. После чего следует горестная прибавка, под чертою внизу:

«За недостатком средств первая часть сокращена».

Как вам все это нравится? Кто хочет — пусть улыбается, а у меня улыбаются только губы, а на душе серьезно и хорошо. Во-первых, мы, русские, остаемся русскими, сколько нас немцы ни пытались переделывать. «Цукали» на нас и прочее; учили нас «по Кюнеру»{657}, и это было еще печальнее и мучительнее «цуканья» у правоведов (читали?). Во-вторых, оставаясь «собою», мы вывернемся из-под немцев, ибо ни мало не косны, а весьма трудолюбивы, нравственны и ответственны, если только у нас не заведутся лишние деньги. Ну, а «лишние», известное дело, — порождают «лишнее», и тут уже не человек, а закон. Но мы — копаемся в глубине, берем все — от древности и доводим — до последних слов. В этом мы ничуть не уступаем немцам, нисколько им не подражая. А писать, — стихами и прозой, — решительно пишем лучше их. Но главное для меня — добродетель и божественное. Что сделали немцы в африканском Камеруне{658}? Сдирали кожу с туземцев, секли, насильничали. Русские сейчас же и там{659}устроили «свое милое отечество», завели чай и все праздничное, к Пасхе — куличи и яйца не хуже московских, и в свободную минуту (это «лишнее» — никогда не «лишнее») повели беседы «от сотворения мира» и «о сотворении мира», почему одно — «худо», а другое — «добро», принялись за чтение, изучение и, наконец — напечатание творений Федорова, и, наконец, сами начали и в стихах и в прозе «петь хвалу Богу» и «отделять добро от зла». Ну, как таких человеков не похвалить и с такими человеками не понадеяться на будущее…

Кто захочет получить поэму от автора (едва ли в Петрограде она прислана в большом числе, ведь у автора — «средств нет»), сообщаю его адрес: город Ташкент, Куропаткинская улица, дом № 3. А. М. Гаврилову. Стоит поэма его 1 р. 50 коп.

Обращу внимание: личность Нерона очерчена у автора совершенно иначе, чем было до сих пор принято. Это чрезвычайно оригинально. Он представлен — народным, антиаристократическим, антисенатским, к гонению христиан его склоняет ложью супруга Поппея, — сам он, до наговоров, был к ним расположен. В самом деле, это факт исторический, что Нерон простым народом был любим, был горько оплакан и запомнился с доброю памятью. Он был ненавидим только сенатом и попал под перо историка-патриция Тацита… Но пусть в этом разбираются читатель и критики.

Впервые: НВ. 1915. 29 ноября. № 14 269. Печатается по единственной публикации.

Статья интересна как свидетельство «непонимания» новой литературы Розановым. Здесь писатель, в сущности, сравнивает модерн с дилетантизмом.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

СТАТЬЯ В. В. РОЗАНОВА «АКТЕР» И ВОКРУГ НЕЕ

В. В. Розанов

АКТЕР

…Я стоял за чуть отодвинутой занавеской и смотрел с ужасом на полуголого, почти голого человека, сидевшего на стуле перед большим зеркалом: руки, плечи, верхняя часть груди совершенно обнажены, туловище под какой-то прозрачной сеткой, на ногах «что-то», скорее похожее на чулок, нежели на обыкновенную часть этого белья, из ног одна в высоком, почти женском башмаке, другая — голая.

— Скорее, братец, скорей, — говорил он одевавшему его человеку.

Этот «одевавший», по деятельности — слуга, представлялся мне цивилизованным человеком, ибо он имел полное платье полного человека, и в качестве «человека культуры» казался мне господином, барином; а сидевший на стуле голый субъект, в силу сорванности с него «следов цивилизации», мне представлялся его подчиненным, слугою, рабом… Рабом врожденным, кого-то или чего-то, — но именно рабом. В нем не было «самого», не чувствовалось — «вот я».

Какое же «я», когда он весь на моих глазах преобразовывается?!

Натягивая вместо штанов «что-то», сидевший положил ногу на плечо одетого, который стоял перед ним на коленях, и скороговоркой повторял: «скорей зашнуровывай!» Это относилось к желтым ботинкам почти до колена. Тот клал крест-накрест тесемки по пуговицам. Все молча, покорно, скоро.