Пушкинский круг. Легенды и мифы - Синдаловский Наум Александрович - Страница 63

Интересно напомнить, как родились и та и другая легенды. Как известно из воспоминаний очевидцев последних часов жизни поэта, Николай I прислал Пушкину записку, в ней он «увещевал умереть, как прилично христианину», за что будто бы обещал жене и детям Пушкина всяческую поддержку и помощь. То есть Пушкин должен был исповедоваться в обмен на милости императора. История с запиской — это один из самых загадочных эпизодов последних дней жизни поэта. Самой записки, кроме доктора Арендта и самого Пушкина, никто не видел. Но знали, что она была написана карандашом в театре, где в то время находился император, и вручена лейб-медику Арендту для передачи Пушкину. При этом царь строго предупредил, чтобы по прочтении адресатом записку ему возвратили.

Все будто бы так и произошло. Вот почему о ее содержании мы знаем только в пересказе друзей поэта, находившихся у его постели. Все остальное — домыслы и легенды. Но доподлинно мы знаем и другое. Пушкин действительно успел перед смертью исповедаться. И дальнейшие споры и разногласия натыкаются только на один камень преткновения: сделал он это до получения записки с условиями царя или принял его условия и только после этого совершил обряд исповедания. В первом случае это выглядело бы простым исполнением формального обряда, во-втором — сознательным возвращением блудного сына в лоно церкви, в отеческие объятия не только небесного царя, но и земного.

Сегодня эти споры кажутся важными разве что узким специалистам. Однако не следует забывать, что имя Пушкина всегда было орудием в идеологической борьбе. И орудием обоюдоострым. Пушкин нужен был всем. Но каждому — свой Пушкин. Этого-то своего Пушкина каждый общественный строй и создавал по образу и подобию своему.

Музеи

В первый день осени 1836 года Пушкин вселился в свою последнюю квартиру в доме на Мойке, 12. В следующем году, 29 января по старому стилю, в 2 часа 45 минут здесь он скончался. С тех пор этот дом стали называть «Домом Пушкина».

История дома № 12 начинается едва ли не с первых лет существования Петербурга. Первоначально, по приезде в Россию здесь жил первый архитектор города Доменико Трезини. Затем дом был связан с именем пресловутого всесильного фаворита императрицы Анны Иоанновны герцога Бирона. В первой половине XVIII века этот каменный дом принадлежал кабинет-секретарю Петра I И. А. Черкасову, тот выстроил во дворе служебный корпус с открытыми двухъярусными аркадами. По преданию, здесь были конюшни Бирона, слывшего большим знатоком и любителем лошадей, за их бегом он любил наблюдать с верхних галерей. Известно, что любовью к лошадям отличалась и Анна Иоанновна. Она часто приходила в конюшни своего фаворита полюбоваться на его красавцев.

Музей-квартира А. С. Пушкина на Мойке, 12. Кабинет

В конце XVIII века дом на Мойке, 12, принадлежал купцу Жадимеровскому, затем перешел к княгине А. Н. Волконской. После смерти мужа Волконская переехала в Зимний дворец, где ей как фрейлине императрицы предоставили квартиру. Свой дом она оставила детям. Кстати, в квартире, впоследствии занятой Пушкиным, прошли молодые годы будущего декабриста Сергея Волконского. В дальнейшем в этой квартире жили графиня Клейнмихель, обер-гофмейстерина Кочубей. Затем здесь, по иронии судьбы, располагалось пресловутое Третье отделение. В 1910 году в этом доме открыли первый в России Музей изобретений и усовершенствований.

Только в 1925 году по инициативе Общества «Старый Петербург — Новый Ленинград» квартиру Пушкина передали Пушкинскому дому при Академии наук. Тогда же здесь организовали выставку, посвященную творчеству поэта, и только в 1937 году к столетней годовщине со дня его гибели в последней квартире поэта наконец открыли Мемориальный музей А. С. Пушкина.

Упомянутый нами в предыдущем абзаце Пушкинский дом, или Институт русской литературы, как он официально зовется, основан в 1905 году в Петербурге как центр отечественного пушкиноведения. Институт возник в рамках подготовки первого полного собрания сочинений А. С. Пушкина. Первоначально собственного помещения институт не имел, долгое время располагался в здании Академии наук на Университетской набережной Васильевского острова. С 1927 года занимает здание бывшей Таможни, построенное в 1829–1832 годах архитектором И. Ф. Лукини на набережной Макарова, 4. В городском фольклоре известен аббревиатурой «Пушдом».

Одним из основателей Пушкинского дома был широко известный пушкинист Борис Львович Модзалевский, о нем говорили, что «в Ленинграде Модзалевский знает о Пушкине все, а в Москве Цявловский знает все остальное». Правда, по свидетельству сотрудников Пушкинского дома, даже там не всегда занимались чисто профессиональной деятельностью. Многие вспоминают, как проходили так называемые проработки «космополитов» в 1940–1950-х годах. Тогда, как вспоминал Дмитрий Сергеевич Лихачев, Борис Томашевский будто бы говорил про уборную: «Вот единственное место в Пушкинском доме, где легко дышится».

Если верить легендам Пушкинского дома, то в то время, когда здесь еще располагалась петербургская таможня, сюда не раз заходил Пушкин. Будто бы за дорогими контрабандными сигарами, изъятыми таможенниками у заморских матросов и по незначительной цене тут же распродаваемыми петербуржцам.

Коллекции Пушкинского дома представляют собой уникальное собрание пушкинских реликвий, в том числе рукописей, прижизненных изданий его произведений, писем, написанных им и адресованных ему, воспоминаний современников и других бесценных сокровищ, каждое из которых, бесспорно, является памятником поэту. По-разному они приходили в Пушкинский дом. Часть их передали наследники петербуржцев пушкинской поры, часть обнаружили в результате научных исследований и экспедиций, часть приобрели на аукционах. Значительная часть поступила от подлинных энтузиастов-коллекционеров, тех, кто задолго до открытия Пушкинского дома начали собирать и сохранять все, что так или иначе относилось к их любимому поэту. Одним из самых активных таких собирателей был Александр Федорович Отто, или Отто-Онегин, или просто Онегин, как он сам себя в разное время называл.

Александр Федорович родился в 1845 году в Петербурге, точнее в Царском Селе, при обстоятельствах настолько загадочных, что они породили немало легенд. Будто бы его нашли однажды на рассвете подброшенным у одной из садовых скамеек Александровского парка. Отцом ребенка, согласно придворным легендам, был великий князь, будущий император Александр II, а матерью, понятно, одна из молоденьких фрейлин, чье имя навеки затерялось во тьме истории. В царском дворце поговаривали, что о тайне рождения подкидыша доподлинно знал лишь воспитатель наследника престола Василий Андреевич Жуковский, но и он сумел сохранить дворцовый секрет, хотя юношеская, подростковая, а затем и взрослая дружба сына Жуковского — Павла и Александра Отто могла бы, возможно, пролить кое-какой свет на происхождение найденыша.

В Петербурге Отто закончил гимназию, университет, побывал за границей, затем жил некоторое время в Москве, а с 1872 года окончательно обосновался в Париже. В это время он познакомился с находившимся тогда во Франции И. С. Тургеневым и вскоре стал его литературным секретарем. Там же, во Франции, не без влияния Тургенева, у Александра Федоровича обострилась давняя страсть к собирательству книг о Пушкине, его рукописей и предметов бытовой культуры, связанных с поэтом.

С легкой руки самого Отто появилась еще одна легенда, ореол которой сопровождал его всю долгую жизнь. Отто утверждал, что нашли его не просто в Александровском парке Царского Села, а под чугунной скамьей памятника лицеисту Пушкину, в церковном садике, известном в народе под именем «Ограда» (хотя на самом деле памятник поэту появился через много лет после рождения коллекционера). Мол, именно поэтому в нем с рождения зародилась беззаветная любовь к Пушкину. Теперь уже фамилия Отто, доставшаяся от крестной матери, его не устраивает, она ему кажется чужой и нерусской. Он взял псевдоним и начал подписываться: Александр Отто-Онегин. Но затем и это ему показалось недостаточным для памяти Пушкина, и он решительно отбросил первую половину псевдонима, оставив только Онегин. Под этой фамилией его знают буквально все пушкинисты мира. Но вдали от родины истинному петербуржцу Александру Отто и это кажется не вполне убедительным доказательством его подлинной приверженности к России и Пушкину. И тогда он даже позволяет себе представляться: «По географическому признаку — Александр Невский».