Пригоршня вечности - Астахова Людмила Викторовна - Страница 49

Не подозревая того, оньгъе наступил Драйку на больную мозоль. И самое обидное для самолюбия – заскорузлый рубака оказался прав целиком и полностью. Драйк пригорюнился.

– Я понял... Уверенного и сильного... А еще надежного. Да... Это не ко мне. Инфантильность просто сочится...

– Слово-то какое чудное выдумал, – рассмеялся оньгъе.

– А этим мудреным словом наш общий друг – господин Дэнис – пытается оправдать свое отношение к жизни, недостойное взрослого мужчины, – сухо заметил эльф. – Жить в тепленьком гнездышке, свитом заботливыми родителями, удобно и приятно. В таких местах инфантильностью пропитываются насквозь. Вот и сочится.

– Нечего попрекать меня обеспеченностью! – оскорбился Драйк. – Да, у меня есть все необходимое. Что тут плохого? Я должен раздать имущество нищим? И пойти по миру в рубище праведника?

Кен вообразил себе игергардца в рубище. Определенно, мир лишился грандиозного и памятного зрелища. Розовощекий, крепкий и в меру упитанный праведник, заглядывающийся на каждую упругую попку и из кожи вон лезущий, чтобы завести шашни с любой смазливой молодухой... Эдак и до конца света рукой подать...

К такому же умозаключению пришли и Альс с Пардом, начав неприлично громко хохотать. Оньгъе так звонко хлопал себя по ляжкам, что напугал Каравайчика.

– Какого...?!

Хриплый смех эльфа прервался гортанным клекотом, похожим на птичий. Обернувшись на звук, Кенард с ужасом увидел, что Альс медленно заваливается на бок. В его левом плече торчала тонкая стрелка.

...Голос внутри черепа нестерпимо гудит и грохочет. И каждое слово подобно забитому гвоздю, которыми эльфийский волшебник вбивает свое повеление в разум смертного. Раньше было больно, но человек может привыкнуть ко всему. И Валлэ тоже успел привыкнуть.

– Слушай меня, Валлэ, слушай внимательно и запоминай с первого раза, повторять не буду.

– Слушаю, мой господин.

– Ты возьмешь двадцать три капли настойки корня огнецвета, двадцать две капли «Небесных слез», пятнадцать капель кольцеяра и все это будешь греть на медленном огне, пока не упаришь до половины объема, затем добавишь полторы капли «Льда забвения». Потом добавишь те же ингредиенты в том же количестве, упаришь и опять добавишь еще полторы капли «Льда». Ты все запомнил?

– Да, мой господин.

– Но помни, «Льда» должно быть именно полторы капли. Одной будет чересчур мало, две – слишком много. Сердце может не выдержать. А если Альс умрет... – Арьятири сделал такую многозначительную и длинную паузу, что у Валлэ зад покрылся изморозью. – Короче, ты должен лишь сделать так, чтобы Ириен задержался в дороге не менее, чем на три дня. Шестидневье меня тоже вполне устроит. Но в Ритагоне он должен очутиться живым и невредимым. Иначе...

– Я понимаю, господин мой.

– Очень на тебя рассчитываю...

Переводя взгляд с погасшего шара-связника на черный непрозрачный крошечный кувшинчик с «Льдом забвения», Валлэ громко выругался. Как, скажите на милость, отмерить эти полторы капли с необходимой точностью, если даже опытные алхимики стараются со «Льдом» дела не иметь? Капля вытекает так медленно, что можно с ума сойти, пока дождешься, когда маленькая зеленоватая «виноградинка» созреет на узком горлышке кувшина и пожелает упасть. Проклятый Ведающий требует невозможного и почти невыполнимого. Хотя... Сколько там всего нужно капель? Три? Ну, их и будет ровно три – две и одна. Держись, Ириен Альс! Будет больно!..

– Держи его! Держи, а то под копыта свалится! – прокричал Пард, пытаясь собственным телом прикрыть друга от следующего выстрела. Которого не последовало. Лишь затрещали в отдалении кусты. Убийца уносил ноги. Гнаться за ним было некогда и некому. Кенард и так с огромным трудом удерживал на весу неподвижное тело эльфа, а Драйк по привычке только хлопал глазами. Ему и в голову не пришло гнаться за стрелком.

С Альсом же творилось что-то страшное. На губах выступила пена, глаза закатились, из ноздрей и ушей текла кровь. Кенарду казалось, что эльф вот-вот вздрогнет и затихнет насовсем.

– Вытаскивай скорее стрелу! – закричал Пард. – Она отравленная! Да поторопись же!

Кен одним рывком выдернул наконечник, и из раны хлынула кровь.

– Он кровью истечет! – испугался Драйк.

– Нет, это хороший знак. Кровь вымоет яд. Должна вымыть.

Пард спрыгнул со своего мерина и помог вынуть из седла Альса, укладывая его на расстеленный плащ. Расстегнул куртку и разорвал рубашку, обнажив рану.

– У кого из вас во рту ранок нет?

– Ну... у меня, – растерянно пробормотал игергардец.

– Тогда отсасывай кровь из раны и выплевывай ее, – приказал Пард. – А я поищу в эльфовой сумке какое-нибудь противоядие.

Драйк стал белее полотна, от одного только вида чужой горячей липкой крови его вывернуло наизнанку.

– Я?! Я не могу!

– Чистоплюй паршивый!

Бить парня оньгъе не стал, а только замахнулся для острастки. Экие все брезгливые пошли!

Когда-то Альс не гнушался за всеми тремя – Элливейдом, Малаганом и Пардом – выносить кровавое дерьмо, когда они умудрились подцепить кишечную чуму. И не брезговал и не морщил нос. Потому что друг, соратник и лангер, а значит, больше, чем брат.

А эльфья кровь такая же на вкус, как и человечья – соленая и пряная. Что бы там ни болтали оньгъенские попы.

«Ты только не помирай, эльфячья душа! Не уходи за Грань в двух шагах от Ритагона! – умолял Пард в промежутках между своими спасительными, но некрасивыми манипуляциями. – Что я скажу Джасс, ты подумал? Что скажу Тору и Малагану? Нельзя тебе помирать, Ирье! Нельзя и точка!»

– Что тут написано? Я не пойму, на каком языке! – спросил Кенард, подсовывая оньгъе под нос флакончик с бурой жидкостью.

– Кажись... анти... акти... анти... дота. Антидота! Оно! Открой ему рот и лей!

– Зубы свело!

– Разожми ножом! И лей!

Пард приложил ухо к груди друга. Сердце трепыхалось, как зайчонок в зубах у лисы, в неровном галопирующем ритме. И слишком долго так длиться не могло.

– Скорее! – торопил оньгъе Кенарда. – Налил? Хорошо! Теперь ищи склянку с рунами «корр-а-сонн». Нашел? Тоже лей! Гляди, чтоб не захлебнулся! Придерживай голову!

Зубы у Кена стучали от страха и напряжения всех сил. Нет, не может быть, чтобы Альс так легко отправился к Двуединому. Казалось, эльф сотворен из несокрушимой плоти и бессмертной крови, и ничто ему нипочем – ни холод, ни зной, ни меч, ни яд. Он ведь и в беспамятстве страшен, сражаясь со смертью на равных, когда глухо рычит сквозь стиснутые зубы и судорожно скребет пальцами по земле.

...Дорога, разбитая тысячами солдатских ног и превратившаяся под бесконечным проливным дождем в липкое болото. Густая грязь, в которую нога провалилась чуть ли не по колено. Волосы и лица, покрытые сплошной коркой из глины, крови, пота и дождя. Не разберешь, где человек, где орк, а где эльф. Горелая каша, приправленная теми же ингредиентами – глиной и дождем. Смертельная усталость, заставляющая на привале валиться навзничь на том самом месте, где застала команда на отдых. И вопль невольного протеста, рвущийся из хриплых глоток во время подъема. Утешала лишь мысль о том, что врагам уготованы те же мучения, что дождь не знает разбора, а грязь на всех одна: липкая, жирная, бурая...

– Что можно еще сделать? – спросил Кен.

– Ничего. Только ждать, – вздохнул Пард. – Костер, что ли, разведите.

«Не умирай, Ирье... Борись и победи отраву... Ты – сильный, ты – можешь... Мы же договаривались, помнишь? Это ведь ты меня схоронить обещал как должно, проследить, чтоб не зарыли в канаве, точно псину бездомную... чтоб по-людски. Помнишь? Не подведи меня, Ирье! Я на тебя очень рассчитываю».

Оньгъе то и дело прикладывал ухо к груди Альса, внимательно вслушиваясь к биению его сердца. Но заметного улучшения не наступало. Время от времени эльфа скрючивало в конвульсиях, а когда отпускало, он начинал кричать что-то воинственное на ти’эрсоне.