Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера - Кард Орсон Скотт - Страница 61

– Я подумала, вы захотите послать наблюдателя.

– Спасибо за то, что сообщили, – улыбнулся Дом Кристан. – Думаю, я там буду. Мне бы хотелось послушать Речь человека, Говорившего о смерти Сан-Анжело. – Он обернулся к епископу. – Если вы хотите, я запишу все, что он скажет.

Епископ откинулся в кресле и сухо улыбнулся:

– Спасибо, я лучше пошлю туда одного из моих людей.

Босквинья вышла из кабинета епископа, спустилась по ступенькам, распахнула двери собора. Ей нужно было вернуться в мэрию. Что бы там ни планировал Конгресс, они не имеют права долго скрывать это от нее, Босквиньи. Значит, надо ждать сообщений.

Она не стала обсуждать это с религиозным руководством колонии, считая, что это вовсе не их дело, но догадывалась о причине, заставившей Конгресс поступить таким образом. Все параграфы, дававшие Конгрессу право обращаться с Лузитанией как с мятежной колонией, были наглухо замкнуты на правила, регулирующие контакт со свинксами.

Очевидно, ксенологи что-то натворили. Босквинья была не в курсе. Значит, что-то настолько большое, что засекли спутники наблюдения – единственные следящие устройства, информация которых шла прямо в Комитет, мимо Босквиньи. Губернатор пыталась себе представить, что такого могли сделать Миро и Кванда: устроить лесной пожар? Срубить десяток деревьев? Ввязаться в войну между племенами свинксов? Все это походило на бред.

Она хотела вызвать их и допросить, но их, конечно же, не было на месте. Ушли через ворота в лес, без сомнения, чтобы продолжить свою непонятную деятельность, поставившую под угрозу существование колонии на Лузитании. Босквинья все время напоминала себе, что они очень молоды, что все это, возможно, результат какой-нибудь детской ошибки.

Впрочем, нет, они не настолько молоды. Две самые светлые головы в колонии, где живут преимущественно неглупые люди. М-да, просто счастье, что Межзвездный Кодекс запрещает правительствам планет пользоваться орудиями наказания, которые можно превратить в орудия пытки. Впервые в жизни Босквинья испытывала такую ярость, что, пожалуй, могла бы воспользоваться этими орудиями, если бы они у нее были. «Я не знаю, что вы сделали, но, какую бы цель вы ни преследовали, вся община пострадает из-за вас. И если есть справедливость на свете, я заставлю вас заплатить за это».

Многие люди вслух заявляли, что не пойдут слушать Речь, ведь они добрые католики, не так ли? Разве епископ не сказал им, что устами Голоса говорит Сатана?

Но шепотом все передавали друг другу совсем другие слова. Это началось со дня появления Голоса. В основном слухи, но Милагре – маленький город, и слухи здесь – приправа к скучной жизни. А какой же это слух, если ему не верят? Так вот, прошел слух, что Кванда, маленькая дочка Маркано, со дня его смерти ни слова не сказавшая постороннему, разговорилась так, что поимела неприятности в школе. А Ольяду, невоспитанный мальчишка с отвратительными металлическими глазами, внезапно стал веселым и доброжелательным. Возможно, магия. Возможно, одержимость. Слухи утверждали, что прикосновение Голоса исцеляет; что у этого Голоса дурной глаз; что его благословение возвращает человеку цельность; что его проклятие может запросто убить; что его слова могут зачаровать каждого. Конечно, не все прислушивались к этому и не все из тех, кто слышал, поверили. Но за четыре дня, прошедшие между появлением Голоса и вечером, в который прозвучит Речь о смерти Маркоса Марии Рибейры, община Милагре единогласно решила (естественно, никакого голосования, никаких формальностей), что придет послушать, что Говорит Голос, – и черт с ним, с епископом и его приказами.

На самом деле епископ сам виноват. С его точки зрения, обозвав Голос служителем Сатаны, он поместил его на противоположный конец шкалы – как можно дальше от себя и всех добрых католиков. Как бы заявил: Голос враждебен нам. Но для людей, малосведущих в теологии, Сатана был существом страшным и могущественным, почти совсем как Бог. Они понимали, что? представляет собой соотношение добра и зла, на которое ссылался их епископ, но их куда больше интересовало соотношение силы и слабости – того, с чем им приходилось сталкиваться каждый день. В их мире они были слабыми, а сильными были Бог, Сатана и, конечно, епископ. И своей речью епископ поставил Голос на одну ступеньку с собой. Таким образом, люди были вполне готовы поверить любым слухам о чудесах.

А потому, несмотря на то что объявление сделали всего за час до Речи, праса мгновенно заполнилась людьми. Люди выглядывали из окон домов, окружавших площадь, толпились на поросших травой улицах. Мэр Босквинья, как требовал от нее закон, предоставила Голосу микрофон, которым пользовалась сама на редких общественных собраниях. Люди устраивались поближе к платформе, с которой он собирался Говорить, а потом начинали оглядываться по сторонам – смотреть, кто пришел. Все пришли. Конечно, семья Маркано, естественно, мэр, но также Дом Кристан и Дона Криста. Толпа священников из собора. Доктор Навьо, вдова Пипо, старуха Консейсан – архивариус. Вдова Либо, Брухинья, и ее дети. Ходили слухи, что Голос собирается несколько позже Говорить и о смерти Пипо и Либо.

И наконец, когда Голос уже поднялся на платформу, по площади пронесся взволнованный шепот: на прасу пришел сам епископ Перегрино! Не при параде – в простой монашеской одежде. Сам пришел, чтобы услышать богохульство Голоса! Многие жители Милагре ощутили сладкую дрожь предвкушения. Поднимется ли епископ, чтобы чудом Господним поразить Сатану? Произойдет ли здесь сражение, подобное тем, что описал в своем Апокалипсисе святой Иоанн?

Голос подошел к микрофону и подождал, пока все не успокоятся. Высокий и худой, еще молодой, но белая кожа выглядит нездоровой по сравнению с тысячей оттенков коричневого у жителей Лузитании. Призрак. Они замолкли, и он начал Говорить:

– У этого человека три имени. Первое можно найти в официальных записях: Маркос Мария Рибейра. И еще даты: родился в тысяча девятьсот двадцать девятом, умер в тысяча девятьсот семидесятом. Работал на сталелитейном. Прекрасный послужной список. Под арестом не находился. Жена, шестеро детей. Образцовый гражданин – никогда не делал ничего такого, что могло бы попасть в официальные записи. Ничего достаточно плохого.

Многие слушатели ощутили легкое беспокойство. Они ожидали оратора. А голос у Голоса оказался так себе. И в словах его не было ничего от торжественности праздничной службы. Простой, разговорный язык. Только немногие заметили, как выбором слов, колебанием интонации понемногу Эндер заставлял аудиторию доверять ему. Он давал им не Правду с большой буквы, не трубы и барабаны, а правду – нечто столь очевидное, что никому и в голову не придет сомневаться. Епископ Перегрино был в числе заметивших это. Происходящее очень ему не нравилось. Голос оказался серьезным противником. Такого не собьешь молнией, слетевшей с алтаря.

– Второе его имя – Маркано. Большой Маркос. Он получил его, потому что был великаном. Перерос многих взрослых в совсем юном возрасте. Сколько ему было, когда он дорос до двух метров? Одиннадцать? К двенадцати годам уж точно. Благодаря своему росту и силе он стал ценным работником на фабрике: формы со сталью немаленькие, многое приходится делать вручную, нужна физическая сила. Жизни многих людей зависели от силы и умения Маркано.

Стоявшие на прасе люди со сталелитейного одобрительно закивали. Все они хвастались друг другу, что никто из них не сказал ни слова этому атеисту-фрамлингу. Очевидно, кто-то все же сказал, но хорошо, что Голос все понял и правильно передал то, что они помнили о Маркано. Каждый из них втайне хотел быть тем парнем, который рассказал Голосу о Маркано. Они и не догадывались, что Голос ни с кем не говорил. Прожившему столько лет Эндрю Виггину не нужны были вопросы.

– И третье имя – Кано. Пес.

«О да, – подумали лузитанцы. – Мы слышали это о Говорящих от Имени Мертвых. У них никакого уважения к мертвым, никакого почтения».

– Этим именем вы называли его, когда у его жены, Новиньи, появлялся новый синяк под глазом, когда замечали, что она опять хромает, потому что он повредил ей ногу. Только животное могло так поступать.