Странники Гора - Норман Джон - Страница 19

На счет пятнадцать он, не произнеся ни звука, не желая предупредить девушку, бросил каийлу в преследование, размахивая бола.

Толпа напряглась, задние встали на цыпочки, чтобы видеть.

Судья начал счет вновь, начиная следующий, второй отсчет, определяющий время всадника.

Девушка была быстра, и это означало выигрыш времени для нас, может быть, целый удар сердца каийлы. По-видимому, она считала про себя, потому что в тот же момент, как Конрад рванулся за ней, она взглянула через плечо и увидела, что преследование началось. Затем она изменила тактику бега, кидаясь то в одну сторону, то в другую, затрудняя приближение всадника к ней.

– Она бежит хорошо, – сказал Камчак.

Разумеется, она бежала хорошо Но в следующее мгновение я увидел кожаные петли бола, устремившиеся к лодыжкам девушки, и она упала После этого прошло вряд ли больше десяти ударов, а Конрад уже связал борющуюся, царапающуюся Туку, кинул её на луку седла, проскакал обратно, каийла взвизгнула, когда он натянул поводья и бросил связанную девушку на землю внутри круга, образованного бичом.

– Тридцать, – сказал судья Конрад ухмыльнулся Тука извивалась в путах, борясь с ними как только могла Если бы она могла освободить руку или ногу или хотя бы ослабить ремень, Конрад был бы дисквалифицирован Через минуту или две судья сказал – Стоп. Тука послушно успокоилась. Судья изучил ремни – Девка связана надежно, – объявил он. В страхе Тука оглянулась на Камчака, восседающего на каийле – Ты хорошо бежала, – сказал он ей.

Она закрыла глаза, почти теряя сознание от облегчения Она будет жить.

Тачакский воин разрезал ремни, и Тука, ужасно довольная тем, что освободилась из круга, прыгнула и стремглав побежала к своему господину. Через несколько секунд, задыхающаяся, вспотевшая, она уже закутывалась в меха. Следующая гибкая кассарская рабыня вступила в круг, и Камчак освободил свое бола. Мне показалось, что она бежала великолепно, но Камчак быстро и с удивительным искусством пленил её. К моему неудовольствию, когда он галопом возвращался к кругу из бича, рабыня ухитрилась вонзить зубы в шею каийлы, заставив её подняться на дыбы, шипя и визжа, затем попробовать добраться до неё зубами. Через некоторое время Камчаку удалось оторвать девушку от шеи животного и убрать щелкающие челюсти каийлы от её ног и вернуться в круг. На это ему потребовалось тридцать пять ударов. Он проиграл. Когда девушку освободили, ноги её кровоточили, но она сияла от удовольствия – Славно, – сказал Альбрехт, её господин, сопроводив слова улыбкой, – для тарианской рабыни. Девушка улыбалась, потупив взор. Это была храбрая девушка. Я восхищался ею. Ясно было видно, что она привязана к Альбрехту чем-то большим, чем цепь раба. По жесту Камчака Элизабет Кардуэл вступила в круг. Теперь она была испугана. Она, впрочем как и я, предполагала, что Камчак победит Конрада. Если бы это было так и если бы даже Альбрехт нанес мне поражение, что было весьма вероятно, очки были бы равны. Теперь, если я проиграю, она станет кассарской рабыней. Альбрехт усмехался, слегка помахивая бола – не раскручивая пока, но покачивая слегка, как маятник, рядом со стременем каийлы. Он взглянул на Элизабет – Беги, – сказал он. Босоногая Элизабет рванулась к черному копью. По-видимому, она наблюдала за бегом Туки и кассарской девушки, пытаясь научиться их манере, но, разумеется, она была совершенно неопытна в этом грубом спорте кочевников. Так, например, она не училась считать удары сердца каийлы, тогда как другие девушки под руководством своих господ тренировались, пока не вырабатывали у себя хорошее чувство времени. Некоторые рабыни народов фургонов, хоть это звучит невероятно, до совершенства были выучены искусству избегания бола, и такими девушками их хозяева очень дорожили и использовали в состязаниях. Одной из лучших у степняков, как я слышал, была кассарская рабыня, быстрая тарианка по имени Дина. Она участвовала в забегах более двухсот раз. Почти всегда она ухитрялась задержать свое возвращение в круг и сорок раз – невероятный успех – ей удалось достигнуть копья.

На счет пятнадцать Альбрехт с поющим бола с невероятной скоростью молча рванулся за бегущей Элизабет Кардуэл. То ли она неправильно рассчитала время или быстроту всадника, но когда она обернулась, он был уже рядом с ней. Она вскрикнула, когда бола ударило её, мгновенно связав ноги и бросив её на землю. Казалось, прошло не больше чем пять или шесть ударов сердца, а Элизабет с запястьями, грубо привязанными к лодыжкам, была брошена на траву у ног судьи.

– Двадцать пять, – провозгласил судья.

В толпе раздался одобрительный шум, хотя и состояла она в основном из тачаков, зрители были восхищены великолепным представлением.

Плачущая Элизабет дергалась и хваталась за ремни, удерживающие её, оставаясь совершенно беспомощной.

Судья проверил ремни.

– Связана надежно, – сказал он.

Элизабет застонала.

– Радуйся, маленькая дикарка, – сказал Альбрехт, – сегодня ночью в шелках удовольствия ты будешь танцевать танец цепей для кассарских воинов.

Девушка отвернулась, вздрогнув. Она страдальчески вскрикнула.

– Тихо, – сказал Камчак.

Элизабет затихла и, борясь с слезами, молча лежала, ожидая, когда её освободят.

Я срезал ремни с её запястий и лодыжек.

– Я старалась, – сказала она мне со слезами на глазах, – я старалась.

– Некоторые девушки, – сказал я ей, – бегали от бола более чем сотни раз. Они специально тренировались.

– Сдаешься? – спросил Камчака Конрад.

– Нет, – сказал Камчак, – ещё мой второй всадник должен участвовать.

– Он даже не из народов фургонов, – сказал Конрад.

– Все равно он будет участвовать.

– Он не сделает это быстрее чем за двадцать пять ударов.

Камчак пожал плечами. Я знал, что двадцать пять было замечательным временем. Альбрехт был великолепным наездником и опытным в этом спорте, хотя на этот раз его жертвой была только всего-навсего нетренированная рабыня, девушка, ни разу до того не бегавшая от бола.

– В круг, – сказал Альбрехт другой кассарской девушке.

Она была прекрасна.

Она быстро вошла в круг, глубоко дыша, высоко держа голову.

Она выглядела умной.

У неё были черные волосы.

Я заметил, что её лодыжки были чуть мощнее, чем признано желательным для рабыни. Они, должно быть, много раз выдерживали тяжесть её тела в быстрых поворотах и прыжках. Я пожалел, что не видел, как она бегает, потому что большинство девушек имеют свою манеру бега; если ты её уже видел несколько раз, скорость и уловки можно предвидеть. До того, как она вошла в круг, я видел, как она разминалась неподалеку – она немного пробежалась, расслабляя ноги, ускоряя кровь.

Я понял, что она опытная соперница.

– Если ты выиграешь для нас, – сказал ей Альбрехт, улыбаясь с седла каийлы, – этой ночью тебе дадут серебряный браслет и пять ярдов алого шелка.

– Я выиграю для тебя, господин.

Мне показалось, что она была чуть высокомерна для рабыни.

Альбрехт оглянулся на меня.

– Эта рабыня, – сказал он, – ни разу не была пленена ранее чем за тридцать два удара.

Я заметил, как что-то дрогнуло в глазах Камчака, казавшегося безучастным.

– Она великолепная бегунья, – сказал он только.

Девушка рассмеялась.

Она посмотрела на меня с презрением, хотя и был на ней надет тарианский ошейник; хотя и носила она кольцо в носу; хотя и была она клейменая рабыня, одетая в кейджер.

– Пари, – сказала она, – что я добегу до копья.

Это разозлило меня. Более того, я не мог не заметить, что хотя она была рабыней, а я свободным человеком, она не обратилась ко мне, как того требовал обычай, как к господину. Мне было безразлично это обращение, но оскорбление меня задело. Наглая девка.

– Пари, что нет, – сказал я.

– Твои ставки!

– А твои?

Она рассмеялась.

– Если я выиграю, ты отдашь мне бола, а я подарю его моему господину.

– Согласен, – сказал я. – А если выиграю я?