Убийца Гора - Норман Джон - Страница 95

У представителя красных происходил настоящий поединок с Менициусом, блокировавшим ему проход в кольцо. В результате наезднику красных пришлось уступить, и мне хорошо была видна ярость, исказившая черты его заросшего бородой лица, и черные глаза, горящие нисколько не слабее его пылающего на солнце золотого медальона. Очевидно, несмотря ни на какие указания убара или кого бы там ни было, этот человек не хотел проигрывать и решил бороться до конца. Я усмехнулся.

И тут прямо передо мной, слетаясь буквально отовсюду, у кольца собралось около десяти наездников, загородивших мне проход и дожидающихся меня с оружием наготове. Убар Небес без колебания выбрал себе жертву в самом центре кольца. Последовал короткий жестокий удар, едва не выбросивший меня из седла, и путь перед нами был свободен. Остальные рванулись было за нами в погоню, но тут же запутались в кольцах брошенной мной веревки-путанки, применяемой тачаками для ловли босков. Наездники разразились проклятиями и принялись мечами перерубать веревку, спутывающую лапы и крылья их тарнов. Они были выведены из строя надолго. Оставшиеся направились к другому кольцу, чтобы повторить неудавшуюся попытку.

Когда я подошел к центральному кольцу, на шесте оставалась только одна деревянная голова тарна.

А впереди парили в воздухе загораживающие мне дорогу тарны.

Я быстро размотал бола — длинный кожаный ремень, также используемый тачаками для ловли диких животных, однако в отличие от напоминающей своеобразное лассо веревки-путанки имеющий на концах специальные тяжелые шары. При умелом обращении бола может оказаться весьма эффективным сковывающим движение орудием, что через мгновение и проверили на себе двое ринувшихся мне навстречу тарнсменов. Очередного кинувшегося мне с мечом наперерез наездника я встретил стрекалом, и выплеснувшийся фонтан искр заставил его тарна испуганно отпрянуть в сторону и дать мне возможность встретить рванувшегося ко мне с расставленными когтями следующего тарна. Вспышка стрекала ослепила и эту птицу, и она поспешно убралась прочь. Однако с воином больше подобает выяснять отношение клинком, а не стрекалом, и, выхватив меч, именно так я и встретил своего пятого противника. Шестой, предводитель, оставшись в одиночестве, ругаясь на чем свет стоит, поспешил освободить мне дорогу.

С длинного шеста убирали последнюю деревянную голову тарна.

— Лети! Лети, Убар Небес! — закричал я — Лети так, как никогда ещё не летал!

И птица черной молнией прошла сквозь кольцо.

Наездник красных, приближаясь к кольцу у поворота, упорно боролся с блокирующим его действия Менициусом. Оба они, мешая друг другу, быстро теряли скорость. Убар Небес смерчем рвался вперед. Нет, на Горе не было другой равной ему птицы!

— Хар-та! — кричал я ему. — Быстрее! Хар-та!

На полном ходу вонзился он в идущих вплотную одна к другой птиц, выбирая направление прямо в центр кольца и по инерции таща за собой обоих тарнов и их изумленных наездников. В глазах Менициуса сверкнула дикая злоба, рука его потянулась к ремню. Наездник красных, исходя проклятиями, старался прижать нас вправо, чтобы при прохождении кольца не задеть его левой кромки — при нашей скорости это, несомненно, стоило бы ему жизни. И тут я боковым зрением уловил резкое движение руки Менициуса и инстинктивно вплотную прижался к телу Убара Небес. Слева от меня послышался легкий звук бьющегося стекла и последовавший за ним дикий вопль наездника красных. Оглянувшись, я увидел, что он с остервенением трет лицо и грудь, залитые какой-то жидкостью. Птица его, внезапно почувствовав свободу, вышла из-под контроля и отклонилась влево, пытаясь отойти от нашей массы переплетенных тел в сторону. Тут же раздался страшный хруст, и я заметил, как край острого железного обода разрубил плечо несчастного наездника и его окровавленное тело, выброшенное ударом из седла, закувыркалось в воздухе.

Вслед за этим я услышал треск рвущейся материи, и на левой руке у меня появились две кровавые полосы.

Внезапная боль отрезвила меня, и в следующий бросок хлыстового ножа я мечом перерубил его ремни. Менициус, сыпя проклятиями, швырнул в меня обрывками плети, и они пролетели у меня над головой. Когда мы миновали первое из трех последних колец, он вытащил из-за пояса нож. И тут ужас мелькнул у него в глазах, он увидел, как я достал обоюдоострую тачакскую кайву и приготовился к броску.

— Нет! — дико закричал он и развернул тарна, закрывая его грудью свое тело.

Мой тарн не мог упустить такой момент и тут же впился когтями в шею Черной Стрелы. Так, с переплетенными телами наших птиц, седло к седлу, выкручивая друг другу руки, мы с Менициусом одновременно миновали второе кольцо. Наконец мой противник не выдержал и, взвыв от боли, выронил нож. Наши птицы отпрянули в стороны, и тут удар судейского гонга оповестил, что мы оба пролетели мимо последнего кольца. Я убрал кайву за пояс и, развернув тарна, загородил им проход в кольцо, дожидаясь возвращения Менициуса.

Лицо его исказилось от бешенства.

— Быстрее, тебя приходится ждать, — сказал я ему, — или Менициус уже отказался от гонки?

Тот проревел нечто нечленораздельное и дернул уздечку. Послушная птица мгновенно отреагировала на его команду и прошла через последнее кольцо одновременно с Убаром Небес.

И тут моя птица сделала настоящее чудо: в каких-нибудь два взмаха мощных крыльев она вырвалась вперед и первой села на финишный насест. Мы с ней ликовали оба: она — пронзительным победным криком, а я потрясая над головой кулаками.

Черная Стрела опустилась на финишный насест через какое-нибудь мгновение.

Вопли зрителей были просто оглушительными.

Менициус дрожащими руками сбросил с себя ремни безопасности, спрыгнул на песчаное поле стадиона и, едва держась на ногах, протянув вперед руки, побежал к ложе убара.

Я видел, как при его приближении Сафроникус, находящийся здесь же, у трона убара, отдал приказ четырем арбалетчикам стрелять. Менициус, пронзенный четырьмя стрелами, упал на песок. И тут же вслед за ним упал один из таурентинов: в спине у него торчала выпущенная со зрительской трибуны стрела. Кернус вскочил на ноги и плотнее собрал вокруг себя телохранителей.

Откуда-то издали доносилась исполняемая множеством голосов песня, прославляющая Ар. Зрители подхватили её, песня набирала мощь. Люди вставали на ноги и исполняли её стоя.

— Прекратить! — завопил Кернус. — Немедленно прекратить пение!

Но песня звучала все громче.

В ней слышались гнев, триумф и гордость — гордость жителей за их славный город. Некоторые из зрителей бросились срывать зеленые знамена, украшающие ложи убара и верховного служителя посвященных.

Кернус не посмел отдать своим людям приказ стрелять. Он стоял в ложе убара и яростно потрясал кулаками.

— Прекратить! — кричал он. — Прекратить немедленно!

Песня набирала силу, все больше и больше зрителей подхватывали её, и вскоре уже все трибуны повторяли её гордые слова.

Один за другим приземлялись на финишные насесты участвовавшие в гонке тарны — те, которым удалось долететь, но никто не обращал на них внимания.

Сейчас были только песня, только люди, её исполняющие.

И вдруг центральные ворота Стадиона Тарнов распахнулись, и на его песчаное поле стали входить тысячи и тысячи людей, тех, что были на поединках на Стадионе Клинков. Во главе их, как всегда в скрывающем лицо шлеме, шел легендарный Мурмилиус.

Я сам, хотя и не был родом из Ара, все ещё сидя в седле, невольно подхватил слова песни, прославляющей этот славный город.

Кернус смотрел на меня, едва сдерживаясь от распирающего его гнева.

И тогда я снял со своего лица кожаную маску.

Он отшатнулся — и из груди его вырвался крик ужаса. Даже Сафроникус, предводитель таурентинов, оцепенел, не веря своим глазам.

Тут из рядов вновь прибывших вышел Мурмилиус и направился к ложе убара. Охранявшие её таурентины подняли арбалеты.

Мурмилиус остановился в двух шагах от ложи и поднял свой шлем, в течение долгих месяцев скрывавший его.