Чудеса и диковины - Норминтон Грегори - Страница 68

– Слушай, Томмазо, появился новый…

– …задор в походке герцога?

– Твое отсутствие в Фельсенгрюнде…

– …вдохнуло новую жизнь в нашу дружбу? Ты совершенно прав, дорогой Адольфо.

Глухой и самодовольный, я шагал в сторону библиотеки. Снаружи она выглядела как обычно. Стражник у входа вытянулся по струнке. Я поприветствовал его ленивой улыбкой и прошел мимо.

Внутри библиотеки, где раньше были статуи и гравюры, теперь зияла дыра с разбросанными там и тут кучами песка, грудами кирпича и строительным инструментом.

– Что… Что это такое?

– Вот об этом я и пытался тебе рассказать. Герцог переносит сюда свои покои. В библиотеку искусств.

– Не посоветовавшись со мной?

– Герцогиня даже не приходит сюда, чтобы посмотреть, как продвигается работа. Она считает это богохульной тратой времени и денег. Они формируют вокруг нее свой союз, Томмазо. Она стала воплощением их недовольства.

– Кто, – спросил я, – Кто?…

– Винкельбах, разумеется. Потом его брат и Грюненфельдер и все писари из казначейства и канцелярии.

– Нет, я спрашиваю: чья эта затея?

– А-а… – Адольф Бреннер вдавил подбородок в розовые (кладки шеи. Я с трудом верил своим глазам и поспешил убедиться, что мои работы по-прежнему на своем месте в Камергалери (где под портретом высокомерного предка валялись скульптуры) и в хранилище гравюр, где почти все мои эротические миниатюры были разбросаны тупыми строителями, безразличными к прекрасному. Как мог герцог мне улыбаться, зная, что все мои труды уничтожены и свалены, как мусор, оставленный наводнением, по углам библиотеки? Моя самодовольная походка превратилась в боевой марш. Я откинул полог гобелена и нажал на рычаг двери в тайную комнату. Сейчас я спрошу у него, кому я обязан всем этим ужасом?

Герцог был не один. Сперва я не разглядел обладателя густого баса, чей монолог прервало мое появление: герцог как раз закрывал мне обзор.

– О, Томмазо. Ты уже видел перестройку, которую я заказал?

– Это наш гость? Кто он?

– Уже не гость, он теперь здесь живет. Его зовут Джонатан Нотт. Предсказатель, изобретатель, алхимик, – произнес герцог с расстановкой ярмарочного глашатая и сделал шаг в сторону, представляя этого человека моему взору.

Природа одарила Джонатана Нота поразительными сине-зелеными глазам, и он очень умело пользовался этим даром. Он явно гордился ими, как и длинными, черными, изогнутыми ресницами. А может быть, все дело было в выразительном прямом носе, мясистый кончик которого опускался ниже ноздрей, или в высоком лбу мыслителя под шапкой спутанных каштановых волос – такой лоб говорил об уме недюжинном, подобном мощному пламени, которое в любой момент может обрушиться на тебя и сбросить с высот, как Икара, опаленного солнцем. На нем была блуза черного шелка с тончайшей полоской из белой тесьмы на рукавах и у шеи. Это был крупный человеке бычьей шеей и руками каменщика. Ростом больше шести футов, Джонатан Нотт на всех смотрел сверху вниз – даже на Морица фон Винкельбаха. Он отвел от меня свой оценивающий взгляд и отвесил глубокий поклон. Потом вновь надел на голову черную ермолку – из тех, которые носят университетские доктора и ярмарочные шарлатаны.

– Молодой человек, – вкрадчиво поклонился и я.

– Синьор Грилли, – сказал Джонатан Нотт, и его голос вполне соответствовал его фигуре: глубокий, повелительный, с расслабленными самовлюбленными нотками. – Я слышал о вас много чего интересного.

– К сожалению, не могу вам ответить тем же. – Я взглянул на герцога, вопросительно подняв брови.

– Ваши достижения, – продолжал Джонатан Нотт, – в создании этой библиотеки заслуживают всяческих похвал. Я узнал о ней от герра Збинека – королевского егеря, тестя моего господина.

– Бедржих Збинек?

– Мы пару раз встречались в Вене, я давал представление в доме одного местного мецената… (Какой ужасный акцент: звонкий и в то же время тягучий. А я еще думал, что мои тосканские интонации плохо звучат на немецком.) – И вот я приехал сюда.

– А что это было за представление? – Незваный пришелец прочистил горло и демонстративно промолчал. – Нотт – это шведское имя?

– Английское. Я родом из Кента.

– Нотт – философ, – вставил герцог.

– А-а, философское представление.

– Философ в алхимическом смысле, – сказал Джонатан Нотт. – Ну, знаете… превращение обычных металлов в золото…

Я оглянулся на герцога; тот был полностью поглощен разглядыванием желтых кутикул своих ногтей. Потрясенный неожиданной перестройкой своей библиотеки, я все еще не свя-зывал эти неожиданные перемены с этим приезжим, как мне казалось, ловкачом.

– Стало быть, философ проницательный?

– Тот, кто читает между строк, с глубочайшим почтением, Книгу Природы.

– И много золота у вас получилось?

Джонатан Нотт слегка пожал плечами; он не смог удержать улыбки, заметив мой вызывающий тон, и я понял, что дал сейчас слабину.

– Этот пузырек у вас на шее, милорд…

– Это красная тинктура, Томмазо. Философское лекарство.

– Со вкусом ягод?

Джонатан Нотт рассмеялся – испустил этакий утробный взрыв, исполненный непрошибаемой самоуверенности.

– Ну-с, – сказал я. Пот, выступивший у меня на спине, уже начал скатываться в ложбинку между ягодиц. – Надеюсь, вам понравилось гостить у нас, в Фельсенгрюнде. Милорд, вы соблаговолите присоединиться ко мне во дворе банкетного зала? Я предлагаю устроить зверинец…

– Он здесь не гостит, – сказал герцог.

Джонатан Нотт уселся в герцогское кресло для чтения без оглядки на оного кресла владельца.

– Надеюсь, герр Грилли, вы оцените мои чертежи новых покоев.

– Ваши чертежи?

– Герр Нотт, помимо алхимии, познал и архитектуру.

– И мастерство предсказателя, коли придет вдохновение, – улыбнулся англичанин. – Мастер ждет вас на площадке, чтобы все показать. В… гончарной комнате, кажется?

– В скульптурном зале.

– Не важно, теперь это уже Риттерштубе. Идите поскорее, и вы, может, его застанете. Он предупрежден о вашем приезде, так что не станет задавать лишних вопросов.

Герцог разглядывал форзац лежащей на столе книги. Он, наверное, чувствовал мой обвиняющий взгляд, поскольку на его бледных щеках проступили розоватые пятна.

– Я устал, – сказал я. – Путешествие было длинным. – Я поклонился и почти выбежал из кабинета, содрав кожу на руке, когда в спешке запирал за собой дверь. У меня в голове не укладывалось, как такое могло случиться. Всего за каких-то три месяца! Меня вырвало в канаву у южной стены часовни. Когда мимо уныло прошествовал обергофмейстер, я притворился, что ищу в траве какую-то мелочь. А потом я побрел, удрученный, в мастерскую Адольфа Бреннера.

– Рассказывай все, – сказал я. – Мне нужно знать, с чем я столкнулся.

– Тогда сядь и выпей вина, – предложил Бреннер. – Потому что тебе не понравится, что я сейчас расскажу.

Нежданно-негаданно – верхом на лошади и с двумя ослами, везшими поклажу, – Джонатан Нотт въехал в Фельсенгрюнде через две с небольшим недели после моего отъезда. Он представился нашему благородному господину, герцогу, и показал рекомендательные письма от Бедржиха Збинека.

Адольф Бреннер видел, как он кланялся и снимал шапочку.

– Он родился на свет – по его словам – в двадцать восьмой день апреля 1583 года. Он так точно назвал дату, потому что убежден в ее астрологической значимости. – Рожденный под знаком Водяного Треугольника, предвещавшего эру процветания для Англии и германских государств, Нотт был провозвестником славных перемен. С раннего возраста он знал о своих сверхъестественных способностях; в их число входил, в частности, дар общаться с благожелательными духами. Ангелы в ярких одеждах делились с ним своими секретами. Ему твердо пообещали, что когда-нибудь ему раскроют тайну Адамова языка, Первого и Изначального наречия, которое несло на себе печать первичного Слова творения. В свете такой небывалой мудрости он со временем разрешит все алхимические загадки, и земной человек превратится в Небесного Философа.