Если б я был русский царь. Советы Президенту - Сатановский Евгений Янович - Страница 14

Приконченное Иваном Грозным вече новгородское периодически с моста метало в Волхов неугодных и зарвавшихся, каковые исправно тонули в этой небольшой, но имеющей большие исторические заслуги перед русским народом и демократией реке, пока дома их грабили всем миром. Погром как форма демократического волеизъявления масс – не русское изобретение, но в Отечестве прижился и был использован все тем же Грозным в рамках политических технологий, известных современникам как опричнина. Впрочем, хотя позднее этот опыт в стране был широко распространен, но из парламентской практики ушел – к удовлетворению депутатов и сожалению остального населения. Последующие боярская Дума и Сенат – органы столь же консультативные, как Шура в монархиях Персидского залива. Надо же, в конце концов, первому лицу с кем-то поговорить, кому-то дать поручения, а на ком-то и сорваться. Дело житейское. Предреволюционная Дума была вполне похожа на парламенты Европы и могла бы стать одним из них, когда бы бедный Николай II способен был на что-нибудь решиться, вместо того чтобы бесконечно «сидеть на заборе», не в силах сделать выбор между охранителями и реформаторами. Ну да, что случилось, то случилось. Советская же власть в части развития конституционного парламентаризма родила идеальную форму при нулевом содержании.

Ответить на вопрос, зачем парламент России, не то трансформирующейся из империи в какое-то новое состояние, не то пытающейся с минимальными потерями восстановить себя в качестве империи, можно лишь теоретически. Референтной группой и самостоятельным органом власти он не стал. Выработкой национального консенсуса не занимается, да похоже, что на это просто не способен. Посредник между властью и народом из него плохой, чтоб не сказать никакой. Законодательная власть из него такая же, как из любого парламента в мире, – то есть плохая. Для того чтобы в этом убедиться, достаточно пристально оглядеть законы, которые этот парламент принимает. Речь не о «ловле блох», те юридические «блохи», о которых речь, имеют размер некрупного слона. Впрочем, по сравнению с тем, что творилось в этом цирке на конной тяге в 90-е, сегодняшнее положение, когда на него есть хоть какой-то укорот в виде администрации президента, выглядит не так позорно. Скорее речь идет о болезнях роста, хотя и самые почтенные парламенты порою выглядят не лучше, да и законы принимают не более осмысленные, чем парламент российский. Имитационные задачи он выполняет, клапаном для выпуска пара служит – и то спасибо. Многие парламенты не делают и этого. И тут мы вплотную сталкиваемся с таким понятием, как «партия», да простят нас классики марксизма-ленинизма, поскольку именно из партий парламенты по большей мере состоят, и отечественная Дума не исключение. Про партии все представители старого поколения в трудах Маркса, Энгельса и Ленина читали, и некоторые особенно дисциплинированные даже конспектировали. Соответственно, что такой зверь, как партия, в мировой природе в принципе есть, население представляло, и даже знало их названия, которые исправно перечисляли «Правда», «Известия» и телевизионная программа «Время».

Заметки на полях

О номере первом и его альтернативах

Личность бывшего/будущего российского президента вызывает неослабевающий интерес средств массовой информации во всем мире. Вопросов, которые по поводу Путина задает пресса, и ответов, которые она дает достаточно, чтобы нарисовать портрет чрезвычайно противоречивый. Его или неистово ругают, или столь же неистово хвалят, называя то тираном, дуче и воплощением вселенского зла, то новым мессией. Между тем абсолютно бессмысленно искать ответ на вопрос, является ли Путин новым Сталиным, Петром I, Андроповым или русским Наполеоном. Он – сам по себе, и этого более чем достаточно и для него, и для страны, в которой он живет. В том числе, повторим еще раз, потому, что он – первый за тысячу лет российской истории руководитель страны, который пришел к власти не потому, что его предшественник умер, не потому, что того убили, и не потому, что того свергли. Эволюция впечатляющая, хотя статистика такого рода мало что значит для американцев, у которых президент – сорок четвертый, а опыту демократии со всеми ее плюсами и минусами – двести с лишним лет. Для России же, у которой президент четвертый, демократии полтора десятилетия, а верховная власть при жизни действующего главы государства была в 2000 году передана в первый раз, Путин, со всеми его недостатками, неизбежно присущими живому человеку, и заевшимся несменяемым окружением, находка, и находка удачная.

Ругать современную российскую систему есть за что, как и любую государственную бюрократию. Одни российские ведомства разложились во времена Ельцина, другие унаследовали традиции эпохи Брежнева, некоторые как создавались Сталиным и Вышинским, так и остались заповедниками той эпохи. Однако, как представляется из опыта общения автора не только с отечественной, но и с иностранной, а также международной бюрократией, система эта при любом «хозяине», может быть, и была бы более эффективной, чем сегодняшняя, но вряд ли была бы лучшей для страны и ее населения. Нет никаких свидетельств того, что кто-то из претендентов на место президента России был бы лучшим президентом, чем те, кого страна имеет. Альтернативой усилению роли государства для любого человека, который возглавил бы страну после Ельцина, был ее распад, в российских реалиях – отнюдь не «бархатный». Именно это могло быть следствием таких шагов региональных лидеров, как попытка перехода на альтернативные русскому алфавиты в «национальных регионах», памятная по Татарстану, создание крупных экономических блоков, вводящих экономические границы с соседями, и переход на расчетные средства, альтернативные рублю, как это чуть не произошло с «уральским франком». Распад СССР мало кто из его бывших граждан, помимо лидеров образовавшихся на его территории стран, считает большим достижением, распад же России и вовсе обещал стать катастрофой. Этот вопрос больше не стоит на повестке дня – малая цена за «несвободу» губернаторов и местных президентов, потерявших возможность выкроить себе страну из подведомственного региона. Подъем экономики способствовал снижению местного сепаратизма. Разумеется, экономика России стала заложницей углеводородного экспорта, а стабилизационный фонд и золотовалютные резервы можно было использовать не только для отдачи внешних долгов и реализации амбициозных, затратных, но малоосмысленных имиджевых проектов, вроде Олимпийских игр в Сочи или саммита АТЭС во Владивостоке. Было бы поистине замечательно, если бы переход на инновационные рельсы осуществлялся на самом деле, а не в виде деклараций и строительства «потемкинских деревень», за которыми стоит банальное разворовывание бюджетных средств в особо крупных размерах. Ключевой для будущего России вопрос – удастся ли сохранить науку и высшее образование – зависит не только от того, сколько им будет выделено денег, но и от того, как эти деньги будут использованы. Повторим справедливости ради, что экономическая стабильность, которая позволила создать те самые фонды и резервы, о нерациональном использовании которых сегодня говорят экономисты, наступила именно при Путине.

Предсказуемый и не конфликтующий с исполнительной властью парламент плох с точки зрения зрелой демократии, но хорош для того, чтобы решиться на одобрение законов, необходимых для того, чтобы безо всякой революции разрешить продажу земли и провести либерализацию валютного законодательства. Парламент, действия которого не приводят к танковой стрельбе в центре столицы, вообще хорош для любого государства, кроме страны, управляемой военной хунтой латиноамериканского типа или каннибалом типа Бокассы и Амина, в чем, кажется, Россию еще не обвиняли даже самые пристрастные комментаторы. Что же касается того, способен ли любой парламент, избираемый любым способом, предстать перед собственными гражданами в каком-либо другом обличье, кроме паноптикума, наполненного болтливыми самовлюбленными эгоистами, верится с трудом. Российская Дума совсем неплохо смотрится не только на тайваньском фоне, да и от Кнессета ее отличает немногое…