Товарищ Богдан (сборник) - Раевский Борис Маркович - Страница 55

Когда Крупская за неделю до отъезда Бабушкина из Лондона вручила ему этот паспорт, Иван Васильевич долго, дотошно изучал документ, по которому отныне ему предстояло жить. Каждую печать вертел и так, и этак, каждую запись придирчиво перечитывал несколько раз и даже на свет разглядывал.

— Не сомневайтесь, Иван Васильевич, — успокоила его Надежда Константиновна. — Это «железка».

Так подпольщики называли паспорт недавно умершего. Как раз этой осенью из одной больницы сочувственно настроенный медик передал два таких паспорта Крупской.

«Железка» — самый надежный документ. Все печати — подлинные. Все записи, и все прописки — тоже подлинные. Захочет полиция проверить — пожалуйста! Не подкопаешься.

Вагон подскакивал на стыках и дребезжал так, — казалось, сейчас развалится. Рядом с Бабушкиным сидел пожилой немец. Он дремал. Седая, аккуратно подстриженная голова его дергалась в такт вагонным толчкам. Напротив, у окна, также сидя, дремал длинный тощий студент.

«Значит, господин Шубенко!»

Бабушкин усмехнулся. Сколько фамилий и партийных кличек сменил он за последние годы! Был он и «Богданом», и «товарищем Трамвайным», и «Вязьминым», и «Николаем Николаевичем». И даже женскую фамилию носил (в письмах для конспирации его называли «госпожа Новицкая»).

«Итак, господин Шубенко, кем же вы станете в Питере? — подумал Бабушкин. — Опять слесарем?»

Это уже несколько дней беспокоило его.

Вот приедет он в столицу. Если «крестьянин Полтавской губернии» нигде не будет работать, — сразу привлечет внимание полиции. Значит, надо работать. Но где? Кем?

Опять на завод? Простоишь весь день у тисков, а когда же выполнять поручения Ленина? Когда организовывать стачки, собрания, митинги?

«Столяром заделаться? Как в Полоцке? Нет, тоже не годится…»

Бабушкин прикрыл глаза. Задумался.

«На паровоз кочегаром? Газетами торговать? Землекопом? Грузчиком?»

Он перебирал самые разные профессии и отвергал их. Все. Одну за другой. Любая из них отнимала слишком много времени и сил.

Он так ничего и не решил. Задремал, прислонясь головой к дрожащей стене.

Очевидно, он заснул, потому что, когда вновь открыл глаза, напротив, у окна, сидел вовсе не студент, а толстенький господин в ярко-зеленом пальто, и возле него сверкал коричневой кожей и никелем такой же толстенький новенький саквояж.

Бабушкин протер глаза, уселся поудобнее.

— Простите, — сказал толстяк. — Вы, кажется, русский?

Бабушкин кивнул.

— О, как приятно вдали от отечества встретить соплеменника! — Толстяк весь расцвел и с чувством долго тряс руку Бабушкину.

Глаза у толстяка были умные, с хитринкой, и весь он так и лучился бодростью.

Он был оживленный, говорливый, и вскоре Бабушкин уже знал, что едет господин Троекуров в Москву, что у него жена и шесть дочерей — да, да, шесть дочерей и ни одного сына! — и что работает он страховым агентом.

— Вот, пожалуйста, — он вынул из саквояжа щегольскую черную папку и из нее достал глянцевитый плотный лист бумаги. — Страховой полис, — пояснил он. — Извольте, господин Шубенко, можете сейчас же на самых выгодных условиях застраховать свое имущество, как движимое, так и недвижимость.

Бабушкин усмехнулся. Недвижимости у него сроду не водилось. А из движимости имеется, пожалуй, лишь вон тот черный, внушительных размеров чемодан под полкой.

В чемодане сверху лежала большая кукла с закрывающимися глазами — подарок Лидочке. И при кукле — двенадцать маленьких платьиц — полный кукольный гардероб.

Кроме куклы в полупустом чемодане находились полотенце, мыло в плоской английской мыльнице, немного белья и несколько книг.

Все это уложила в чемодан Крупская. Книги были старые, ненужные. Положила их Надежда Константиновна только для веса. В щегольском чемодане было двойное дно. И там, в тайнике, надежно скрытые от посторонних глаз, лежали пачки «Искры» — двадцать фунтов.

Если жандарм на границе, проверяя багаж, откроет полупустой чемодан «господина Шубенко», а потом приподымет его, — может заметить, что он слишком тяжел. Вот на этот случай Крупская и напихала в чемодан старые увесистые книги.

Хотя страховать ему было нечего, Бабушкин взял полис, с любопытством разглядывал его.

И вдруг… Он прищурился, усмехнулся.

А что?! Мысль недурна! Честное слово, недурна!

Через несколько дней в Питере в правление страхового общества «Феникс» пришел невысокий мужчина в черном костюме-тройке. Он сказал, что хотел бы работать страховым агентом.

Его провели к помощнику управляющего.

— Имейте в виду, господин Шубенко, — сказал тот. — Агенты получают у нас только проценты с застрахованного. Никакого жалованья агентам не положено.

— Так точно, — ответил Шубенко.

— Ваши заработки будут зависеть целиком от вашей предприимчивости.

— Так точно, — повторил Шубенко.

— Паспорт?

Шубенко положил на стол свой паспорт.

— Так. Прописаны, значит, на Охте?. Так. — Помощник управляющего пролистал паспорт. — И вот еще, господин Шубенко. Дело связано с денежными суммами. Поэтому необходимы два поручителя. Желательно, чтобы это были люди состоятельные, с весом и положением…

— Слушаюсь, — сказал Шубенко.

Он ушел.

Через три дня на стол помощника управляющего легли два поручительства. Известный в столице зубной врач Аксельрод и талантливый профессор-химик Охлопков писали, что они давно знают господина Шубенко и всецело гарантируют его честность.

(И богатый зубной врач, и ученый-химик никогда не видели «господина Шубенко», но они сочувствовали борцам за свободу и иногда даже помогали им: когда это было не очень опасно.)

Так в Питере появился новый страховой агент.

Каждое утро, всегда в одно и то же время, из маленького подслеповатого деревянного флигелька на самой окраине Охты выходил солидный господин в строгом черном триковом костюме. В левой руке он всегда нес черную кожаную папку. На внушительной папке был вытиснен распростерший крылья огромный двуглавый орел. И также золотом напечатано: «Страховое общество „Феникс“».

Господин с папкой неторопливо выходил за ворота, где обычно встречался с дворником Харитоном, подметающим улицу. Харитон отличался строгостью и аккуратностью: всегда носил белый фартук и на груди блестящую медную бляху, которую другие дворники надевали только в парадных случаях.

— Здравия желаю, господин Шубенко! — басил Харитон, приподнимая картуз.

— Здравствуй, любезный! — отвечал Шубенко и останавливался у ворот, глядя на тусклое, серое небо. — Погодка-то опять подгуляла…

— Одно слово — климат! — многозначительно произносил Харитон, с уважением поглядывая на тисненную золотом папку.

Как и многие столичные дворники, он был тайным агентом охранки и имел задание «приглядываться» к жильцам. К новым квартирантам — супругам Шубенко, снявшим две маленькие комнатки во втором этаже, — он тоже сразу стал принюхиваться. Но хорошие «чаевые», а главное — солидная папка с золотым орлом вскоре внушили ему полное почтение к страховому агенту.

Дворник, конечно, и не подозревал, что в толстой папке, под пачкой чистых глянцевитых страховых бланков, у господина Шубенко зачастую лежали несколько номеров «Искры», отпечатанных на тонкой, почти прозрачной бумаге.

К беседе господина Шубенко и дворника вскоре обычно присоединялся и сам домовладелец — маленький тощий старичок с дергающимися, как на шарнирах, ногами и с палочкой. Каждое утро в это время он совершал прогулку по Охте.

— Для моциону, — объяснял он. — В смысле желудка крайне пользительно…

Шубенко всегда заводил с ним один и тот же разговор о необходимости застраховать дом.

— Строение-то деревянное, — вкрадчиво говорил он. — Не дай бог, пожар, — тут господин Шубенко широко крестился. — Что тогда? Да будет вам известно, что за последнее пятилетие в одном только Петербурге сгорело не застрахованных строений на сумму семьсот восемнадцать тысяч рублей! По моему скромному разумению, владелец недвижимости не может спать спокойно, не застраховав имущества.