Земля которой нет - Клеванский Кирилл Сергеевич "Дрой" - Страница 34

– И в итоге она приударила его миской.

– Разбрызгав эту жижу по лицам окружающих, – закончил я.

– Вот-вот, еще! – подключился парнишка. – Помните, когда старший малас заставил Корбина бегать сотню кругов за то, что тот попытался протащить в жилые помещения мясо?

– Было дело, – хором согласились мы с мечником.

Следующие полчаса мы вспоминали самые курьезные случаи из жизни под одной крышей. Порой это вызывало бурный смех, а иногда и внезапные приступы сентиментальности и умиления. Я даже помянул безумно вычурную и пафосную речь маласа, который, по его словам, гордился нами тремя, которые дошли до, переведу на понятный язык, одной четвертой финала. И пусть это далеко не конец пути к воинству Термуна, но все же это последний день, когда в помещениях арены жили сразу несколько бойцов. Сегодня должен остаться только один.

«Бом!» – прозвенел гонг.

Завыли винты, наматывающие цепь на ворот, поднимая тяжелую стену, служившую входом на арену.

По ушам все сильнее и сильнее били крики толпы и ее неукротимый гомон. Сердце застучало быстрее, разгоняя по венам кровь и снабжая мышцы столь необходимым кислородом.

– Для меня было честью знать вас, – произнес мечник, обращаясь к нам с юношей. – Но мне так и не выпало шанса запомнить ваши имена.

– Тим Ройс, – протянул я руку, которую с жаром пожал мечник.

– Гэли Огбейн, – сказал он.

– Сурко Нахэв, – представился и юноша, также протягивая руку.

– Гэли Огбейн, – ответил на жест гладиатор, так и не ставший певцом. – И мне жаль, что сегодня вы умрете.

– Эй! – Я шутливо толкнул этого молчуна в плечо. – Не говори «гоп». Лично я нацелен на крепкий сон после хорошей драки.

– О да, – хмыкнул юноша, покачивая булавой и сплевывая в сторону порога. – У вас обоих будет прекрасная возможность выспаться – в мешке Темного Жнеца.

Рассмеявшись, мы втроем шагнули на горячий песок, прожигающий даже толстую кожу подметок. Солнце стояло в зените, так что тени были похожи на расплывчатые круги где-то под ступнями. Толпа бесновалась, лютуя и выплескивая на нас потоки энергии и эмоций. Горнисты стояли на стенах, готовясь отдать последний сигнал.

Мне почудилось, будто я слышу удары барабанов, резкие, гулкие, как горное эхо, потерявшееся среди скал. Но на деле это было лишь сердце, очнувшееся от долгой спячки и готовое вновь погрузиться в наслаждение схваткой с достойным соперником. Были ли гладиаторы достойны? Пожалуй, они были достойнейшими из достойных. Они были теми самыми противниками, которых ждешь с того самого момента, как впервые превознес себя над кем-то посредством горячей от рубки стали. Наконец горны пропели вновь, и мир погрузился в безумную пляску земли, ветра и воды.

Мы стояли друг напротив друга. Три бойца. Каждый равен другому по силе. И все же покинуть арену должен лишь один. Мы бегали трусцой по кругу, внимательно вглядываясь в лицо смертельного противника. Каждый видел в глазах другого свое отражение. Звенели мои сабли, рассекая невесомую кромку воздуха; дрожал меч, когда с него капали прозрачные капли воды; скрипела булава, собирая песок вокруг себя, как магнит – стальную стружку.

Первым в атаку бросился Нахэв. Он крутанул запястьем свое грозное оружие, и в сторону мечника устремился хищный вал, оскаленный копьями-клыками. Огбейн, словно не замечая его, побежал прямо на меня. Я замер, выставив сабли, готовясь к любой возможной атаке. Земля под ногами дрожала, подбрасывая в воздух мелкие камешки, незаметные для глаза. Лишь за мгновение до беды я разгадал план мечника. Тот, приблизившись ко мне, вдруг ушел в перекат, оказавшись где-то сбоку. Сердце дрогнуло, когда перед глазами замелькали земляные копья, жаждущие превратить меня в извращенное подобие канапе.

Усмехнувшись, предвкушая битву, я сделал с точностью наоборот, нежели подсказывал рассудок. Стиснув зубы, побежал навстречу погибели. Чувствуя спиной, как за мной по воздуху летят ледяные серпы, я прикрыл глаза и за мгновение до столкновения взмыл в воздух. Тот больше не казался мне безжизненной, неосязаемой массой. Ветер стал моим верным соратником, который всегда начеку.

Словно вновь надев летательный аппарат, я с безумной улыбкой на устах оформил заднее сальто, на которое не был способен ни один иной разумный под этим знойным солнцем. Взлетев почти на два метра, я распластался спиной, замерев на мгновение, лежа на потоке ветра.

Замелькали сабли, словно сброшенные перья сокола, и в моих противников полетели острые воздушные ножи. Опускаясь на ноги, я лишь слышал, как сталкиваются лед и земля, превращая друг друга в мелкое крошево.

Огбейн увернулся, изогнувшись водяной струей. Нахэв выставил булаву как щит: при столкновении его протащило почти на метр, но тот крепко стоял на ногах. Мы замерли, образуя втроем длинную вытянутую линию.

В начале находился мечник, вокруг клинка которого парили водяные капли, готовые пулями сорваться к цели. В центре был я, и песчинки танцевали на ветру, кружащем рядом с саблями и рычащем в предвкушении славной битвы. В конце стоял юноша, спокойный, как скала, с расходящимися вокруг его ног волнами.

Я чувствовал, как кричат Лунные Перья, очнувшиеся от сна, как они готовы рвать и терзать моих врагов. Ощущал, как бешено стучит сердце, вспоминая былые схватки и желая вновь пережить прикосновение обманутого Темного Жнеца. Судя по лицам моих противников, их одолевали те же мысли.

Я чуть согнул ноги, заведя короткую саблю за спину, а старшую выставляя параллельно поясу. Мечник отвел руку назад, второй ладонью также схватившись за рукоять. Юноша упер булаву в землю, напоминая согнутую дугу катапульты, готовую взорваться страшным, не прощающим ошибок ударом.

Все стихло. Солнце спряталось за облако, тенью накрывшее арену. От наших тел шел пар, в котором прочно увязли крики толпы, не достигавшие ушей сражавшихся. Все, что я слышал, – бешеный стук сердца; все, что ощущал, – как крепко руки сжимают сталь, не раз побывавшую в самых опасных боях; все, чего я хотел, – поскорее окунуться в океан крови, в котором тонешь без оглядки, слушая лишь ритмы тела.

С какой-то ностальгией и даже радостью я вдруг уловил, как звонко насмехается надо мной ветер, как он потешается над глупостью смертного, который совсем недавно сразился с богом. Над смертным, который не отступил даже перед повелителем небес. Мой вечный друг ветер был таким же: он никогда не отступал, он мог смести любую преграду и прорваться туда, где жило то, чего на самом деле нет.

Ворон

Там, внизу, на арене, время словно застыло. Три бойца замерли, каждый принял свою позицию. Толпа ревела и стенала, оглушая и отвлекая внимание, но в то же время ее гул звучал как-то отдаленно, словно через толщу воды, накрывшей того, кто замер, следя за боем.

Гладиаторы стояли, вперившись друг в друга, и лишь северянин порой отводил взгляд, чтобы следить за обоими. Никто не знал, что будет далее, но каждый видел и ощущал эту жажду схватки, кровавый голод, окутавший сражавшихся.

И тут что-то изменилось. Что-то неуловимое, незаметное, но все же ощущаемое на грани сознания. Пытаясь разобраться в новых ощущениях, можно было потеряться в дебрях собственных чувств, поэтому никто не обратил на это внимания, все продолжали следить за замершей схваткой. И все же тонкий слух мог различить веселое журчание весенней капели, насмешку танцующего в кронах ветра и скрежет камней, катящихся с вершины горы.

И тут мир буквально взорвался. Вокруг северянина вдруг поднялся настоящий торнадо, почти полностью скрывший фигуру бойца. Мечник, крутанув клинок, вызывал водяные ленты, спиралями кружащие вокруг него, словно заковывая в цепи. Юноша с булавой ударом ноги о землю поднял в воздух дюжину булыжников, которые также заплясали по кругу.

Толпа бесновалась. Она не меньше самих гладиаторов жаждала финала, итога этой дикой схватки, где не действует ни один закон вселенной. Но если толпа желала лицезреть финал, то гладиаторы жаждали погрузиться в него. Полностью отдаться во власть смертельного потока, безумствующего на проклятом песке, омытом галлонами своей и чужой крови. Возможно, это были вовсе не гладиаторы, возможно, это были настоящие воины. Хотя кто знает, что такое воин – становятся им или рождаются. А может, в воины посвящают сами боги? Никто этого не знал, поэтому все видели лишь безумных берсерков, готовых продать душу за лишний удар и очередной отзвук скрещенной в бою стали.