Белыми нитками (СИ) - "Motoharu" - Страница 5

- У мальчика сотрясение мозга, он ударился головой о кафельный пол, - быстро и нервно говорила Мария Григорьевна кому-то, кого я не видел. Я не понимал, что она говорит обо мне. Кто-то упал, у кого-то сотрясение… мне-то какая разница, главное, что Костя смотрит на меня и жалеет. И он не исчез, как я думал ещё сегодня утром, он стал ещё ближе. Я сошёл с ума. Мне осторожно надели на лицо какую-то жёсткую маску, и всё мгновенно исчезло, и холодная душевая, и молотки в голове, и Костя, и я сам.

На следующий день в больницу прибежала мама. Она не плакала, наоборот, улыбалась, сновала по палате, говорила, говорила, что-то рассказывала о своей командировке, о жизни, о делах... Мне было жутко стыдно за то, что я заставил её волноваться, но одновременно с этим я был спокоен. Мама рядом, значит, всё будет хорошо.

Мне поставили диагноз – сотрясение мозга в лёгкой форме и ушиб затылочной части головы. Ничего, что могло бы повлиять на мою дальнейшую жизнь. Обещали выписать через два дня.

- Дима, к тебе какой-то мальчик пришёл, хочет повидаться, - мама ласково провела рукой по моим волосам. Я задремал, поэтому не сразу отреагировал на её слова. А потом в палату зашёл Костя. Он был смущён, так, словно впервые попал в церковь во время службы.

- Привет, Диман, как голова? – улыбнулся он, и, посмотрев на мою маму, тут же покраснел: - Здравствуйте, Ирина Геннадьевна.

- Здравствуй, - мама кинула на меня внимательный взгляд, распознав всё лучше всяких сканеров, и немного грустно улыбнулась. Да, мама, я знаю, что это самая большая глупость, которую я когда-либо совершал в жизни. Но пусть всё идёт, как идёт, я готов заплатить. – Ну, поговорите, пока я схожу в магазин за фруктами.

Костя сел на стул и долго не решался заговорить со мной. А я был рад видеть его, поэтому просто рассматривал и тоже молчал.

- Знаешь, Дима, - первым начал Костя и посмотрел мне прямо в глаза. Я замер, как всегда готовясь к худшему. – Я решил больше не драться.

- Почему? – от удивления я даже приподнялся на кровати и попытался сесть. Голова пошла кругом, но я удержался.

- Я впервые увидел кровь. По-настоящему, - Костя говорил тихо, ровно. Но в голосе его слышался трепет, настоящий, священный, почти осязаемый, он тёк мне в уши подобно самым чистым нотам.– Когда ты упал в бассейне и ударился головой, я видел, как тебе было больно. Как все за тебя испугались, и я испугался. Впервые я реально испугался. Это была не шутка, я никогда не смогу этого забыть.

- Костя, но это же совсем не то, - я едва мог дышать от волнения, перед глазами танцевали белые точки, и горло перехватило.

- Почему не то, Дима? Почему? – Костя вцепился в покрывало и крепко сжал его в кулаке, чтобы успокоиться. – Боль всегда остаётся болью, какие бы причины не были. И я увидел, что это такое, когда кому-то больно! А я ничего не могу с этим сделать! Единственное, что я могу, это впредь больше никому не делать больно. Это я действительно могу.

- Костя, но иногда боль нельзя отменить, - шептал я, не в силах совладать со своим волнением и желанием прикоснуться к руке, сжимающей покрывало, чтобы успокоить… всего лишь, чтобы успокоить. Но я не смел, я не смел к нему прикасаться.

- Дима, у них у всех есть матери, которые волнуются, как твоя, я и им тоже делаю больно. А у меня есть Ленка. Она ещё мелкая, но уже всё понимает. И я ей тоже делаю больно. А зачем? Дима, я уже не понимаю, зачем? Нам и без того несладко живётся одним.

- Я тебя поддержу в любом случае, - улыбнулся я. – А как же Акимовы, они поймут?

- Да мне как-то наплевать, - хмыкнул Костя и, немного расслабившись, расправил плечи. - Это их личное дело. Я могу отвечать только за себя, ну, ещё за Ленку, и теперь вот за тебя.

- За меня-то почему? – опешил я.

- Ну как? Ты, можно сказать, другим человеком меня сделал, поэтому я за тебя в ответе. И это не обсуждается.

Я смотрел на Костю как на полоумного и никак не мог понять, шутит он или говорит правду. Поймав мой растерянный взгляд, Костя не стал смеяться, наоборот, посерьёзнел и тише добавил:

- Я очень испугался за тебя, Димка. А такими вещами я шутить не привык.

- Спасибо, Костя, - вспыхнув до корней волос, ответил я. Это была последняя грань моего личного безумия. Всё стало таким большим и серьёзным, а я не мог это поднять один, но сегодня хотелось быть счастливым, несмотря ни на что.

Я бы никогда не смог вспомнить, как прощался с Костей, как вернулась мама, о чём мы с ней говорили. Мой мир раскрасился всеми цветами радуги, как в калейдоскопе. Какие-то паззлы, картинки, осколки реальности, всё закружилось перед глазами, лишая последних сил. В ту ночь я спал, как убитый, а проснулся уже здоровым.

Серёжа пришёл как обычно, в пятницу. Мама вновь отбыла в командировку, продолжать налаживать контакты с австрийскими поставщиками, а я в это время налаживал контакты со своим визави. Когда Серёжа прошёл в квартиру, я почувствовал себя как никогда скованным и смущённым. В то же время в моей голове вспыхивал вопрос: а что он здесь делает? После того, как я побывал в больнице, мне казалось, что жизнь невероятно удлинилась, и с нашей последней встречи прошло не меньше двух лет. А было это всего лишь в прошлую пятницу.

- Ты какой-то напряжённый, Димочка, - плюхнувшись в мамино кресло и вытягивая свои длинные ноги в фирменных дорогущих джинсах, сказал Серёжа и поманил меня рукой. – Сядь рядом, моё сокровище, расскажи, что случилось?

Я присел на подлокотник, позволяя Серёже обнять меня за пояс. Всё во мне взбунтовалось от этого собственнического жеста. Это было как предательство. Ведь у меня теперь есть Костя? Или нет? Опять ложь… ничего у меня нет, и никогда не будет.

- Ничего не случилось, кроме того, что я получил сотрясение мозга и попал в больницу, - сухо ответил я.

- Бедненький Димочка, давай я пожалею.

Сегодня Серёжа был ласков, как никогда ранее. Он всё время что-то шептал на ухо, обнимал, говорил, какой я хороший и замечательный, что он по мне скучал. А я слушал его, и вновь не мог отказаться от того, чтобы забыться, вернуться в свою реальность. А Костя… Костя – это моё небо, недостижимое, бесстрастное, молчаливое, святое.

Только утром я с ужасом обнаружил, что Серёжа оставался со мной на ночь. Костя должен был зайти в десять.

В полдесятого я вылетел из душа, как ошпареный. На кухне призывно и грозно шипел чайник.

- Так это и был тот самый Костя? – Серёжа сидел за столом и с насмешкой смотрел на меня. Я медленно опустился на стул рядом с ним. Чайник надрывался, заявляя о своих вскипевших правах. А у меня внутри всё оледенело.

- Он заходил? – автоматически спросили мои губы.

- Заходил, - Серёжа любовался моим падением в бездну. Мы оба слышали этот противный, знакомый каждому звон разбиваемых надежд. – Я всегда знал, что ты безумный мальчик, Димочка. Но такого виража я не ожидал. Он хоть знает?

Я закрыл лицо руками, потом резко отнял их и в отчаянии посмотрел на Серёжу. Тот больше не улыбался. Есть вещи, которые пугают всех, подобных нам. Нельзя влюбляться в нормальных парней – запрещено.

- Димочка, ну ты влип. Он же гомофоб натуральный, - в глазах Серёжи читалось искреннее сочувствие и тоска, причины которой я не мог понять, но мне сейчас было не до разбирательства каких бы то ни было причин. Я был на дне.

- Я хотел ему рассказать, но не смог.

- А если он узнает? Жёсткий игнор – это самое меньшее, на что ты можешь рассчитывать. Видел я таких твердолобых крепышей, он и избить может, Димочка, мне даже страшно за тебя. Но я понимаю, сейчас уже поздно что-то менять, поэтому пока ещё есть возможность, постарайся осторожно отдалиться от него. Это всё, что ты можешь сделать. У него, небось, дружки ещё какие-нибудь отмороженые есть?

Я кивнул, опустил голову и опять закрыл лицо руками. Пальцы, ледяные, дрожали. У меня не было сил даже для того, чтобы заплакать.