Дверь № 3 - О'Лири Патрик - Страница 7

– Да? – спрашиваю.

– Да? – эхом повторяет она. – Это ваш ответ?

– Нет! – протестую я.

– Ваш ответ – «нет»?

Мое сердце отчаянно колотится.

– Не могли бы вы повторить вопрос?

– Вы читали Синюю Книгу? Вы читали Синюю Книгу?

Как это понимать? Два вопроса. А может, в этом и подвох… Ответить дважды? Что еще за Синяя Книга? Скорее всего читал: уж одна-то синяя наверняка попадалась. Или должны быть сразу две синие? Нет, так нечестно.

– Мне надо еще подумать, – лепечу я.

– Спасибо. Вы можете вернуться к остальным.

С облегчением разворачиваюсь и вновь занимаю свое место в строю. Не так уж плохо все прошло. Вдруг замечаю, что все смотрят на меня.

И все они – я.

– Да, – провозглашает низкий женский голос. – Это он.

Вот и все, что я запомнил из своего сна. Запомнил очень хорошо, даже узнал голос Лоры, хоть он и был слегка искажен. Однако я мог поклясться, что сон этот видел задолго до знакомства с Лорой. Не может такого быть…

Тут зазвонил телефон, и моя деловая подружка тут же схватила трубку.

– Тебя, Морж! – крикнула она из соседней комнаты. Нэнси прозвала меня так еще во времена наших первых свиданий, намекая на мое сходство с мертвым битлом и такие же, как у него, очки. В последнее время, однако, в этом шутливом прозвище все чаще звучали язвительные нотки: она почему-то вбила себе в голову, что морж – самое медлительное на свете животное, и к тому же… Впрочем, это долго объяснять.

Прижав трубку к уху, я смотрел в окно на серую чайку, деловито обследующую открытый мусорный бак на дальнем конце автостоянки. Мерзкие птицы. Каждое слово того телефонного разговора должно было, по идее, навеки отпечататься у меня в памяти, но я только помню, что звонил мой брат Хоган. Потом была почему-то затекшая нога, ухо, надавленное трубкой, и голос Нэнси, который будто доносился издалека, из другой временной зоны, постепенно набирая силу, как сигнал приближающегося поезда. Я услышал ее только на третий раз.

– Джон? Джон! Что с тобой? Скажи наконец, что случилось!

– А? Что? – вяло пробормотал я. – Это насчет матери. Наверное, мне придется повидать ее.

Нэнси с облегчением вздохнула и принялась за свой утренний ритуал: методическое заполнение многочисленных отделений коричневого портфеля юридическими документами, справочниками и блокнотами.

– Я думала, вы договорились, – заметила она, глядя в кожаное нутро своего прожорливого любимца и скармливая ему очередную пачку бумаг, которые все чаще приносила с работы, чтобы отвлечься от наших непрерывных ссор.

– Договорились? – поднял я брови. – Когда это нам с ней удавалось о чем-нибудь договориться?

Я знал, что это ее заведет: Нэнси никогда не сдавалась. К тому времени общими у нас остались одни только споры. Мы цеплялись за них, как за соломинку, надеясь если не спасти любовь, то хоть расстаться с иллюзией, что ничего не потеряли, а просто закончили препираться.

Она подняла глаза от портфеля, откинула каштановую прядь со лба и хитро прищурилась.

– Ты говорил, – провозгласила она, словно перед присяжными, – что вы видитесь, только если нет другого выбора.

– Она умирает, – ответил я. – Выбора нет.

Если бы я не был тогда так оглушен новостью, то оценил бы, наверное, то, что услышал в ответ. Услышал в первый раз за все время наших отношений. Никогда не понимал этого обычая. Странный способ разделить боль: взять на себя ответственность за то, в чем не виноват. Однако в последующие дни я слышал эти слова раз за разом и с удивлением чувствовал, что они помогают.

– Прости, Джон. Мне очень жаль, – сказала Нэнси.